Фейрум - Дарья Райнер

К ним кто-то подходил. Липа протягивала руку. Машинально кивала, не следя за предметом разговора и всецело отдавшись на волю спутника. Часы на каминной полке тикали, силуэты мелькали, звучала музыка.

И все-таки он искал правду. Эта мысль не давала покоя. Джек стремился разгадать природу чудесных карт и их создателя. Это был ключ к проклятию – а значит, к спасению.

Выходит, он сдался спустя много лет… или веков. Ее Джек Хиггинс сдался, решив посмотреть, что из этого выйдет. Но почему именно теперь? Когда они – вместе – могли бы противостоять Койоту и не только. Если учесть, что фейрит разумен, и принять на веру, что Дом – проекция некоего божества, существующего вне времени, они могли бы связать ниточки воедино.

Липе казалось, что она близка. Вот-вот дотянется, поймет, но все время что-то мешало. Как сейчас.

Очередной звон колокольчика вернул ее в реальность. Сигнал возвестил начало званого обеда – или ужина?

– Джек…

– Я здесь, Деревце.

– Я не знаю этикета.

В нем же наверняка можно голову сломать – как в предметах туалета, давление которых Липа начинала ощущать. Корсаж хотелось ослабить, а лучше – сорвать, но досточтимая публика не одобрила бы такое представление.

– Просто повторяй за мной и не усердствуй.

Да куда уж! И без того тесно. Она с трудом собрала юбки, когда Джек элегантным жестом отодвинул стул: проклятый турнюр!

Хозяин лондонской резиденции сидел во главе стола – так далеко, что не удавалось разглядеть лицо. Кажется, у мистера Глэдстоуна были усы, а с портрета на гостей взирал его высокопоставленный отец: строгие черты лица, седые волосы, орлиный нос. Премьер-министр выглядел именно так, как, по разумению Липы, и должно выглядеть правой руке королевы Виктории. Как человек, способный удержать в руках Британскую империю со всеми отдаленными колониями.

Джек сидел справа. Липа бросала на него аккуратные взгляды, чтобы не привлекать лишнего внимания. Держала спину прямо и старалась не разглядывать сидящих напротив джентльменов. Они были молоды – едва ли старше Джека. Отпрыски влиятельных семей, находившиеся на военной или государственной службе. Несмотря на то что Липа отчетливо слышала и понимала каждое слово, их разговоры казались столь же бессмысленными, как жужжание роя шмелей.

Гораздо больший интерес представляли смена блюд и в целом сервировка стола: раньше ей приходилось видеть подобное только в кино. Кипенно-белая скатерть, накрахмаленные салфетки, хрустальные графины в центре стола и множество приборов, которые важно не перепутать. А впрочем, что ей терять?

На званом приеме боснийская леди была белой вороной. Если что пойдет не так – это на совести Джека. Он не посвятил ее в детали плана, так отчего она переживает? Подумаешь, уронила горошину на подол. Невелика беда.

– Ваша кузина столь скромна, мистер Моулд. – Женский голос источал кокетство, как спелый персик – сладкий аромат. Он был звонок и ласков, только обласкать хотели отнюдь не Липу. – Ей стоит задержаться в Лондоне, чтобы посетить салоны, побывать в Ковент-Гардене[29]… Вы знакомы с постановками Россини[30]? Если нет, я вынуждена настоять. Незабываемо!

– Боюсь, мы не представлены, миледи.

Нужно было знать Джека, чтобы заметить фальшь улыбки и ленивый взгляд, скользнувший по красавице с медовыми кудрями и невероятно длинным носом.

– Баронесса Пэджет, Клэр-Мари. – В произношении явно слышался французский акцент.

Или всему виной аденоиды, решила про себя Липа. Определенно они.

– Вы наверняка слышали о заслугах полковника Пэджета перед Короной. – Девица стрельнула глазками туда, где, очевидно, сидел ее отец – грузный лысеющий пэр с рыжеватыми бакенбардами.

Джек учтиво склонил голову. Ширина стола не позволяла припасть губами к ручке новой знакомой, но иронизировать ему не мешало ничто:

– Мое почтение, Ваша Милость! Невозможно спорить с вашим вкусом: гений мэтра Россини не знает себе равных. Его «Золушка» знаменита оригинальным прочтением. Чего стоит хитроумный план принца, переодевшегося камердинером, чтобы оценить невест! – Ох уж эта усмешка на губах. Говоря о герое оперы, он, конечно, восхвалял собственный маскарад. – И какой непревзойденный урок получил барон Маньифико, когда розыгрыш открылся! Бедняжки дочери, куда подевались их «искренние» чувства…

Джека несло. Он поймал кураж и обращал на себя все больше внимания.

Разговоры за столом смолкали. Сидящие по обе стороны гости оглядывались, с интересом вникая в подробности постановки. Оставалось дивиться, откуда Джек знал о сюжетных перипетиях и злоключениях итальянской Золушки по имени Анджелина. Неужели и впрямь бывал в лондонских театрах, а не только на концерте AC/DC в Детройте? Как говорится, талантливый человек талантлив во всем, а умелый шулер может заболтать кого угодно – и вовсе не обязательно за карточной игрой.

Липа незаметно для посторонних глаз толкнула его коленом под скатертью.

– Hör auf, mein lieber Cousin[31].

– Кажется, ваша кузина не разделяет любви к опере. – Баронесса Пэджет поджала тонкие губы. То ли проглотила Джекову завуалированную остроту, то ли не приняла на свой счет.

А зря. В словах Хиггинса почти всегда крылось двойное дно. Кроме тех моментов, когда он был убийственно серьезен – как во время их прощания в ресторане «Terminus Nord».

«Все в твоих руках, Липа-Филиппина».

Его последняя фраза стала мантрой – почти что молитвой, которую она повторяла про себя, чтобы помнить. Не забыть ту надежду и теплоту в голосе, которой был лишен нынешний – или, вернее сказать, прошлый – Джек Хиггинс.

– Моя кузина обладает рядом других достоинств и талантов. – Он изобразил широкую улыбку, ставя тем самым точку в разговоре.

Липа почувствовала тычок ноги под столом. Око за око, колено за колено.

К счастью, взоры дам и джентльменов обратились к хозяину, что встал во главе стола: тонкий звон серебряной ложечки о край бокала действовал безотказно. Слова благодарности, формальные приветствия… Жаль, нельзя пропустить все лишнее. Липа слушала вполуха, отвлекаясь на тихие комментарии Джека, который описывал высокопоставленных гостей с присущей ему иронией. Половина умозаключений, скорее всего, была догадками, но оттого не менее смешными. Если на взятках и борделях Липа еще сдерживалась, то при взгляде на леди Мод Гонн, «обещанную» музу Йейтса, прикрыла рот ладонью, чтобы не захохотать. Дама, конечно, была колоритной: ирландская революционерка, феминистка, актриса и просто красавица. Жаль, поэту дала от ворот поворот. Трижды.

– Причем со словами «мир должен благодарить меня за то, что я за вас не вышла». – Джек продолжал забавляться, благо их места в конце зала позволяли. Это как последний ряд в кинотеатре, только при ярком свете.

– Сурово, – отозвалась Липа шепотом, – надо будет запомнить.

– Тебе-то зачем, Деревце? Тоже в феминистки метишь?

– Вдруг кто замуж позовет… – Она повела плечом. – Однажды.

– Ну-ну. Не разбивай его сердце.

«Мое бы кто поберег». Конечно, она не стала произносить это вслух. Только сделала крошечный глоток из фужера. К закускам после неловкого случая