Товарищ 'Чума' - lanpirot

дизентерия сыграла существенную роль и в Первой мировой войне, а вот во Второй мировой смертность от дизентерии значительно снизилась, чему немало поспособствовали антибиотики.

Но их массовое производство, насколько я помнил, началось только в 1943-ем году. А сейчас на дворе — середина 1942-го. Сомневаюсь, что у немецкого гарнизона, расквартированного в Тарасовке, они имеются. Так что у меня появился шанс устроить настоящую диверсию оккупантам. Пусть они, сука, обдрищутся до смерти! Хоть и вонять будет ужасно, но дышать на свете, куда легче станет!

— Того самого Гиппократа, который клятву придумал? — задумчиво читая на первой страницы вед про ритуал проклятия «Дрисни», спросил я, не подумав, и тут же получил капитальный «отлуп» от мамашки.

— Я так понимаю, это камень в мой огород? — окрысилась она, мигом превратившись в подобие своей матери. Не настолько страшной, конечно, но отдаленно похожей на дохлую ведьму. — Да, давала я клятву людям не вредить, да люди мне куда больше зла принесли! Ты хоть представляешь, насколько тяжело мне в лагере было? Холодно, голодно, непосильный труд… Когда каждый дубак[1] в любой момент может не только тебе под юбку залезть, а во всех позах поиме… — Она осеклась, увидев расширившиеся от ужаса глаза Акулинки. — Так что не надо учить меня жить, товарищ Чума!

Причём, слово товарищ она произнесла с такой лютой ненавистью во взгляде и голосе, что её аура прямо-таки полыхнула чистой и белой злобой.

— Вот ни разу и не думал вам упреки кидать, товарищ Доцент, — произнёс я, чтобы немного притушить белый огонь кипящей ненависти. — Всё давно позади, а вы сами себя накручиваете. Не надо, Глафира Митрофановна. Всё и так… очень сложно… чтобы сходу приговоры выносить…

— Ну, кого-то это совсем не останавливало, — фыркнула мамашка, но белое зарево в её ауре слегка притухло. — Эти твари даже разбираться не стали — законопатили на пятёрик лагерей по идиотскому, в общем-то, доносу… Там даже ребенок увидел бы, что всё белыми нитками шито! А эти суки — нет, просто до моей судьбы дела никому не было!

— А что же мама ваша? — Как говорится, расковырял болячку, так ковыряй до крови. — Ведь она могла с помощью своего дара вас из лагеря вытащить? Даже, думаю, и до суда бы дела не дошло, если бы она вмешалась…

— Не захотела, старая, — угрюмо буркнула Глафира Митрофановна, — вот и устроила мне урок, каково это — людям помогать. Ведьмой она была настоящей…

— Не делай добра — не получишь зла? — предположил я.

— Верно, ведьмак! — кивнула Глафира Митрофановна. — Ведь я же против её воли пошла, вот, прямо как Акулинка до сегодняшнего дня. Не хотела я, как мать, зло людям нести… Радовалась, поначалу, что задатка у меня нет, и проклятый дар мне не достанется. Поэтому, и в медицинский пошла, зная о «иной стороне»… И знания эти я хотела не на зло, а на благо пустить. Это, как яд в малых дозах очень даже и лекарством может быть. Так и материны секреты можно было для добра использовать. Только знать, как…. Ну, и мечтала, дура, что скостится ведьме на том свете хоть немного… — Сияние ненависти совсем сошло на нет, и Глафира Митрофановна тяжело опустилась на лавку у стола.

Акулинка же всё это время стояла ни жива, ни мертва, слушая откровения матери. Думается мне, что такой исповеди от родного человека она никогда в своей жизни не слышала. Даже меня немного пробрала её поломаная судьба, так изменившая отношение к дальнейшей жизни.

Но что я мог сделать для неё? Пока только посочувствовать. А затем, медленно, но верно поворачивать её к «свету», не взирая на то, что сам ведьмак, обязан творить то самое пресловутое «зло». Пока еще меня не накрывало — дар, как предупреждала старуха, не наказывал. Наверное, убийство двух полицаев на кладбище пошли в зачёт. Так-то души двух утырков в ад спровадил, да бабку-колдунью уважил.

Акулинка же, наоборот, среагировала весьма активно — бросилась к матери, крепко обняла её обеими руками, прижавшись всем телом к родному человеку.

— Мамочка моя! Мама! — твердила она, вздрагивая и орошая лицо горючими слезами. — Прости меня мамочка, за то, что я так… Я же не знала, как тебе было… Я даже не представляла… — тараторила она, всхлипывая после каждого слова и шмыгая носом. — Как ты вообще весь этот ужас пережила⁈ Прости меня, мама, дуру неразумную-ю-ю! Дурында я! Как есть, дурында!

— Ну… всё-всё… доча… — Губы Глафиры Митрофановны дрогнули, а глаза увлажнились.

Она с нежностью прижала девушку к себе, и погладила по её волосам. Мне подумалось, сколько лет шли друг к другу эти родные люди, вместо того, чтобы просто поговорить по душам? А ведь на первый взгляд, чего может быть проще?

Акулинка рыдала, сотрясаясь всем телом, а Глафира Митрофановна что-то ласково шептала ей на ухо, пытаясь успокоить. Пока они разбирались в собственных чувствах и проблемах, я еще раз перечитал тест первого доступного мне проклятия книги заклинаний.

Как говорилось в веде, ничего сложного в нём не было. Всего-то нужно было сформировать простенькую «колдовскую печать», приведенную на той же странице, наполнить её силой ведовского дара и направить на объект воздействия. То есть на того, кому колдун натурально так желает обосраться. Ну, просто до смерти, в прямом смысле этого слова.

Для таких лопухов, как я, то есть ведьмаков «без высокой квалификации и опыта работы», проклятие начинало действовать только после физического контакта с объектом воздействия. То есть, поставить печать нужно было собственноручно, прикоснувшись к человеку, которого собирался проклясть. Это было чревато тем, что такого малефика могли легко вычислить, и уже в свою очередь применить к нему меры физического воздействия — забить камнями, например, или просто сжечь на костре, как поступали в средние века в «просвещенной Европе».

Черные колдуны, доросшие до третьего чина, могли воздействовать на объекты приложения силы уже на расстоянии, не подвергая себя опасности. Так было написано со ссылкой на соответствующие разделы веды, которые были мне пока недоступны. Что ж, будем работать с тем, что под рукой.

Я перелистнул еще пару страниц, но больше ничего убойного и подходящего для моих целей не обнаружил. Ну, скажите, как мне бороться с фрицами, используя знания по заговариванию зубной боли или отворот от «любовной тоски»? Вот и я не знаю. В общем для