Девочки Гарсиа - Хулия Альварес

«Скорее коровы полетят, чем тетя Мими выйдет замуж», – смеялись мы с кузенами. Тетино одиночество никак не сказывалось на моем к ней отношении. Наоборот, будучи пацанкой, я твердо намеревалась пойти по ее стопам. Но тетя Мими так бездарно проводила свое свободное время, что с тем же успехом могла быть замужем. Она читала и читала, в перерывах ухаживала за потрясающим, прямо-таки райским садом, а потом снова читала.

– Она читает целые тонны книг! – Моя мать закатывала глаза, поскольку достижения ее сестры могли быть измерены только на вес, без конкретики. Бедная старая дева тетя Мими. Я надеялась, что вскоре ей удастся заарканить мужа. Меня нисколько не привлекала перспектива обзавестись новым дядюшкой или надеть по такому случаю платье, но я готова была смириться с обоими этими неудобствами ради того, чтобы посмотреть, как летают коровы.

Как мы с кузенами и опасались, мамита вернулась из той поездки, заразившись от тети Мими ее представлениями о веселье. Вместо обычных огромных, дешевых, аляпистых, шумных, пачкающих одежду, засоряющих мозги игрушек спортивная сумка была набита школьными принадлежностями, дидактическими карточками, учебниками и коробками головоломок, обложки которых гласили: «ОСВАИВАЕМ АРАБСКИЕ ЦИФРЫ», «ЧУДЕСА ПРИРОДЫ», «АЗЫ ЧТЕНИЯ», «ПРОИЗНОСИМ НОВЫЕ ЗВУКИ». Принимая подарки, мы с Мундином обменялись унылыми стоическими взглядами.

Мне досталась книга сказок на английском языке, которую я с трудом могла читать; зато там были интересные картинки с девушкой в лифчике, длинной комбинации и маленькой шапочке со свисающей кисточкой. По моему мнению, Мундину повезло гораздо больше: он получил прозрачную куклу, у которой откидывалась верхняя половина. Внутри были синие, розовые и светло-коричневые трубочки, спиральки и странной формы дробинки. Все это складывалось вместе, как головоломка. Тетя Мими объяснила, что эта игрушка называется «Человеческое тело». Она выбрала ее для Мундина, потому что недавно, во время одного из послеобеденных собраний, на которых тетушки и дядюшки опрашивали детей, чем они планируют заняться, когда вырастут, Мундин выразил интерес к профессии врача. Все подумали, что это очень хорошо с его стороны и доказывает, что, в сущности, у него доброе сердце, но позже Мундин признался мне, что ему интересно главным образом делать уколы и вскрывать людей на операционном столе.

Пока тетя Мими читала нам из маленькой книжечки, прилагавшейся к игрушке, про разные органы и про то, зачем каждый из них нужен, мы исследовали «Человеческое тело». Когда мы разобрались, как складывать органы вместе таким образом, чтобы сердце не запутывалось в кишках, а легкие не оказывались повернутыми к позвоночнику, Мундин принялся ворчать:

– С какого перепуга она привезла мне какую-то дурацкую куклу?

Мне тоже не нравились куклы, но эта кукла была лучше, чем хрестоматия: ею можно было владеть с чувством собственного достоинства, зная, что в ней есть внутренности. Хотя меня и удивляло, почему наряду со всеми остальными органами у этого игрушечного мальчика не было того, что я в те дни называла «пиписькой». Я видела пиписьки голых мальчиков-попрошаек на рынке и однажды пипиську дедушки, который писал святой водой, когда я зашла в туалет, где он справлял нужду. Но у этой куклы между ног было гладко, как у маленькой девочки.

Мамита, в очередной раз затосковавшая по ушедшей молодости, должно быть, вспомнила, каково это – быть молодой, безмозглой и веселой. Она тайком, за спиной у Мими, привезла нам маленькие бестолковые подарки. Мне перепала ракетка с привязанным на резинке мячиком, по которому я лупила и шарахала, словно он был моей хрестоматией, а Мундину – большая пачка ярко-розового пластилина.

Поначалу никто из нас не понял, что это. Глаза моего кузена вспыхнули, как блестящие монеты.

– Жвачка! – завопил он.

Но бабушка объяснила, что это новый вид пластилина, из которого легче лепить. Она провела демонстрацию: отщипнула кусочек, скатала шарик, приделала рядом ушки, обозначила точечки глаз шпилькой, вынутой из своих волос, а напоследок прилепила круглый хвостик и протянула ладонь мне.

– Ах! – вскрикнула я, потому что у нее в ладони был крошечный кролик.

Но Мундин не впечатлился. Кролик или не кролик, а пузырей из него не надуть.

Все утро я хвостом ходила за Мундином, умоляя выменять у него эту пачку пластилина. Но моя хрестоматия его нисколько не прельщала, хоть он и задержал взгляд на картинках с девушкой в нижнем белье, прежде чем вернуть мне книгу. Не нужен ему был и мой мячик на резинке. Играя с этим попрыгунчиком, Мундин только испортил бы свой замах. Он назвал мячик девчачьим.

Получив удар по самолюбию, я выпрямилась и гордо удалилась на «нашу» сторону участка. Мундин перелез за мной через дырку в живой изгороди и стоял у меня над душой, пока я сидела в шезлонге в патио, изображая огромный интерес к своей книге. Он несколько раз прошел мимо меня, перебрасывая свой большой шар пластилина из одной руки в другую, как бейсбольный мяч.

– Какой хороший пластилин, – заметил он. – Отличный пластилин.

Я не отрывала взгляда от книги.

И тут началось странное. Я действительно заинтересовалась этими невразумительными, убористыми печатными абзацами. Сказка оказалась не такой уж плохой: давным-давно один султан убивал всех девушек в своем государстве: отрубал им головы, протыкал их мечом, вешал. Но потом девушка, изображенная на картинке в лифчике и комбинации, чье имя выглядело как опечатка («Шахерезада», – вслух произнесла я), – так вот, эта девушка и ее сестра попали к султану и придумали способ его обхитрить. Когда он уже собирался отрубить им головы, сестра спросила, нельзя ли им перед смертью послушать одну из чудесных сказок Шахерезады. Султан согласился и дал Шахерезаде время до рассвета. Но когда солнце встало, Шахерезада еще не закончила свое захватывающее повествование.

«Кажется, пришло время умирать, – прервала она себя. – Жаль, концовка так хороша».

«Клянусь Аллахом! – воскликнул султан. – Ты не умрешь, пока я не дослушаю сказку».

На страницу, которую я читала, диагональю легла тень. Я подняла глаза, ткнув в прерванный фрагмент указательным пальцем. Я бы смерила кузена презрительным взглядом и продолжила читать, если бы не созданное им великолепное существо. Он, похоже, скатал весь пластилин в длинную розовую колбаску и дважды обернул ее вокруг плеч, как циркового питона. Подняв подбородок, Мундин прошел сквозь живую изгородь на свою сторону двора в нескольких дюймах от меня. Я поняла, что он готов к переговорам, и, положив книгу на стул обложкой вниз, последовала за ним.

Однако за изгородью Мундина уже ждали зачарованные зрительницы. Под взглядами Фифи и Карменситы он снял с шеи змею и ткнул ее одним концом в лицо своей младшей сестры. Карменсита взвизгнула и удрала в дом. В любую минуту мы могли услышать, как мать Мундина разъяренным голосом воскликнет: «Эдмундо Алехандро де ла Торре Родригес!»

Фифи, неспособная надолго оставаться без своей товарки, тоже потрусила к дому.

– Я взрослым расскажу, – заявила она.

Мундин преградил ей путь и попытался подкупить кусочком своего пластилина.

– Нечестно! – я бросилась к нему и оттолкнула маленькую Фифи. Со мной, своим лучшим другом, он не захотел даже меняться, а теперь отдает пластилин моей младшей сестре задаром!

– Ладно, ладно. – Он показал, чтобы я говорила тише, и протянул мне змею. – Меняемся.

Мое сердце воспарило. Предмет моих мечтаний был почти в моих руках. Я сделала отчаянное предложение.

– Я дам тебе что хочешь.

Мундин на минуту задумался. На его губах, словно пролившаяся в неположенном месте жидкость, заиграла лукавая ухмылка. Он понизил голос.

– Покажи мне, что ты девочка.

Я огляделась, чтобы потянуть время. Мой взгляд упал на Фифи, которая внимательно следила за сделкой.

– Тут?

Он дернул головой, указывая на старый угольный сарай в глубине участка, где Флорентино, садовник мамиты, держал свои инструменты. Поскольку эта часть нашего участка граничила с palacio[104] дочери диктатора и его зятя, мой дед не захотел возводить высокую стену, чтобы в этом не усмотрели знак пренебрежения. Высаженная тетей Мими живая изгородь из ярко-красного имбиря отчасти