Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке - Matthew Ford

того, что было, но вместо этого становится средством, открывающим прошлое для вечного состояния пост-доверия, спекуляций, отрицаний и встречных претензий.

Архив, соответственно, обеспечивает как политическую, так и инфраструктурную основу для расширения потенциала того, как общество помнит и забывает. Во-первых, слишком многое из прошлого кажется нам доступным. Этот неограниченный объем информации слишком легко воспринимается как знание. В результате цифровой архив, благодаря своим масштабам, оперативности и изобилию, перевернул представление о доказательствах и экспертизе. Это породило информационную экологию, способствующую быстрому распространению постправды или постдоверительной пропаганды, что, в свою очередь, подрывает воспринимаемую ценность истории и работы историков, а это спровоцировало AHA встать на защиту своей профессии. Хотя заявление AHA было сделано в ответ на споры, связанные с внезапным появлением памятников Конфедерации и чествованием или нечестным чествованием расистского прошлого Америки, в основе его лежит вихрь цифровой посттрастовой архивной культуры, в которой все идет своим чередом.

Одной из центральных проблем AHA является значение, которое следует придавать "доказательствам" при составлении и оспаривании исторических утверждений. И все же, повторяя слова Мосса и Томаса, цифровой архив в его сложности и масштабах обладает "необычайным потенциалом, чтобы бросить вызов способу построения знания" (2018, p. 118).

Во-вторых, и в то же время, даже когда накопление загруженных, понравившихся, прокомментированных, разделенных или просто проигнорированных материалов образует поразительное обилие данных, мало или совсем не уделяется внимания их будущей собственности или конечности. Таким образом, цифровые архивы радикальны в том смысле, что они разрушают представление о том, что архивы в некотором роде постоянны, что они эквивалентны физическому документу или магнитной ленте, хранящейся в кладовке. В этом отношении переход к цифровым архивам - это не просто модернизация того, что было раньше, а скорее фундаментальное изменение отношений между течением времени и процессами распада, которые обычно ассоциируются с физическими носителями.

Цифровой архив, размещенный на множестве серверов, часто считается постоянным, неизменным, не подлежащим сомнению, все эти данные сохраняются и формируют то, что обычно рассматривается как постоянно доступный источник информации. Однако, как подтвердит любой, кто потерял свой облачный фотоархив, нет никаких оснований для уверенности в неизменности всего, что хранится в цифровом виде. Данные портятся, файлы удаляются, гиперссылки ломаются, кибератаки повреждают код, преступники используют выкупные программы для предотвращения доступа к материалам. Все это усиливает чувство сомнения, которое возникает при работе в новой военной экологии, где ложная информация распространяется быстрее, чем правдивый контент. Большинство пользователей не понимают, как закодированы их данные, и воспринимают внутреннюю работу своих цифровых устройств как непонятные магические черные ящики, которые следует оставить на усмотрение разработчиков программного обеспечения. Это подпитывает неопределенность и создает, казалось бы, неограниченный потенциал для информационной войны. В то же время отсутствие понимания того, как циркулируют и воспроизводятся цифровые изображения, видео, электронные письма, сообщения и всевозможные комбинации цифрового контента, порождает еще больше сомнений. В этом контексте, если мы рассматриваем заражение и распространение как ключевые критерии эффективной информационной войны, "лайков" и "акций", того, что Питер Сингер описывает в Like War, мы должны спросить: "Где заканчивается война?" (Singer 2018).

И наш ответ на этот вопрос заключается в том, что война не заканчивается, что в "Радикальной войне" полезнее рассматривать поле боя как всегда живое, воспроизводимое, переосмысляемое и рефреймируемое таким образом, чтобы установить связи между историей, памятью и современными событиями. В результате происходит непростая конвергенция памяти и истории, поскольку они становятся выкованными из одной и той же, казалось бы, безграничной циркуляции и накопления оружейного контента. Когда, например, видеозапись нападения стрелка на новозеландские мечети в 2019 году, транслируемая в режиме реального времени, исчезнет из сети и/или утратит свою устрашающую силу? Останется ли она в сети навсегда, будет ли переосмыслена для другой цели или исчезнет в безвестности? Ответы на эти вопросы в обоих случаях вряд ли будут известны в обозримом будущем. Конечно, когда речь идет о падшем образе, кажется, что со временем чувствительность к изображениям страданий на войне, а то и их сила уменьшаются (см. Sontag 2003; Hoskins 2004). Но в этом отношении отсутствие промежутка или тишины между моментом публикации события и его последующей доступностью для воспроизведения и пересмотра портит нашу способность воспринимать ужасы войны. Марианна Торговник рассматривает трудности, связанные с тем, что мы сталкиваемся с массовым насилием и смертью в короткие промежутки времени, как часть возникающего "комплекса войны". Для Торговник это включает в себя работу "дыр в архиве, эллипсов, составляющих культурную память... формирующих паттерны, которые имеют определенный интуитивный смысл" (2005, p. 7).

С точки зрения архивного дела, существуют радикальные возможности для вечного воспроизведения войн, которые ведутся, сражаются и переживаются в цифровых сетях, включая новые возможности для эллипсов, как выразился бы Торговник, и для стирания. Онлайновая призма, через которую провоцируются и видятся конфликты, становится неумолимой эвокацией войны, которая мучает и постоянно подпитывает сомнения. Ощущение постоянства цифровых архивов, безусловно, создает постоянно накапливающееся испытание для способности общества помнить, отмечать, праздновать и оплакивать, или, по выражению Дэвида Риффа, способности забывать (Rieff 2016). То, что цифровой архив также подвержен распаду, тем не менее, нарушает традиционную схематизацию войны, подрывая понятие оседающей культурной памяти, и это неизбежно влияет на то, как мы концептуализируем, оправдываем и понимаем войну.

Таким образом, цифровой архив нарушает этот порядок культурной и коллективной памяти. Ведь сейчас мы наблюдаем, как большинство коммуникативных актов - будь то повседневные или экстремальные - оставляют цифровые следы, которые, по сути, стали частью цифрового архива. Кроме того, коммуникативные акты также следуют по множественным и накапливающимся траекториям, как сообщения, электронные письма и комментарии. А поскольку война отчасти конституируется через эти информационные траектории, цифровой архив сам становится критической инфраструктурой войны. Но в этих обстоятельствах каковы пределы войны? Что можно вспомнить, историзировать и чему научиться на вечном поле боя социальных сетей по сравнению с традиционными полями сражений, ограниченными во времени и пространстве? Другой способ сформулировать эти вопросы - спросить, какого рода война порождается и скрывается в этой новой архивной силе? Именно на фоне ощущения перегруженности, радикального потенциала войны, которая может быть воспроизведена и переделана в цифровых архивах, ведется новая форма войны - та, которая включает в себя борьбу за сам архив. И именно на эту форму войны мы сейчас и обратим наше внимание.

 

Архив на войне

Потенциально бесконечный цифровой охват, распространение и продолжительность войны, разбросанные и по-новому связанные в памяти и истории, открывают широкие возможности для фабрикации, утечки, обмена, взлома и кражи информации в беспрецедентных масштабах. Большинство цифровых архивов не существуют в изоляции, а динамически строятся в связи с другими системами данных. Следовательно, как отмечает