День учителя - Александр Изотчин

Гвоздем концерта стал канкан в исполнении учительниц. На сцену выскочили несостоявшаяся жена Мирошкина Алка, нестареющая душой Наталья Юрьевна Глухова, не желавшая стареть учительница физкультуры, у которой, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, был роман с Муравьевым — ровесником Мирошкина, молоденькая библиотекарша Наташа и кто-то из англичанок, сменявшихся столь часто, что имя плясуньи учитель истории не успел пока узнать. Они были одеты в специально сшитые по этому случаю платья, даже на ногах женщин красовались красные подвязки. Роль «шантеклера» исполнял «физик» Николай Сергеевич, поступивший в школу незадолго до прихода туда Мирошкина с неамбициозной целью доработать пять лет, остававшихся ему до пенсии, и вот теперь вовлеченный неутомимой Натальей Юрьевной в нескончаемые школьные представления и конкурсы. Разновозрастный кордебалет, участницы которого к тому же ощутимо различались по росту и весу, запрыгал на ненадежной сцене, рискуя ее попросту провалить. Все происходящее вызвало волнение у Эммануила Ароновича — с момента начала рискованного номера в фигуре директора угадывалось внутреннее напряжение. Впрочем, переживал он вовсе не за сцену — его беспокоила реакция на происходящее со стороны Щипачихина. Но поводов для беспокойства не было — депутат был в полном восторге, а с окончанием прыжков на сцене вскочил со своего места и энергично зааплодировал. За ним поднялся Гордон, завучи, а далее — весь зал. Номер имел оглушительный успех, и Мирошкин не сомневался, что теперь он будет видеть его часто — на всех общешкольных праздниках. Канкан ставил точку в программе, зрители потянулись к выходу

До начала педсовета оставалось еще минут пятнадцать — дети должны были покинуть школу, Гордон и Ангелина Петровна попрощаться в директорском кабинете с Щипачихиным, а учительницы, танцевавшие канкан, — переодеться. Надо сказать, что увиденное взволновало Мирошкина. Спускаясь по лестнице с последнего этажа, на котором располагался актовый зал, он все еще представлял скачущую по сцене Алку, выглядевшую в этот момент весьма сексуально. Фантазия коллеги легко и окончательно освобождала ее тело от легкомысленных одежд. Андрею Ивановичу вспомнилось, как она побывала в его объятиях во время позапрошлого новогоднего праздника в школе, когда после ухода Ароныча домой подвыпившие учителя и учительницы затеяли играть в бутылочку, и историку выпало целоваться с Алкой. Ах, как неприлично она присосалась тогда к нему! И ведь знала, что у него скоро свадьба. Что же это? Надеялась отвлечь? Пыталась заставить пожалеть о том, от чего он отказывается? А как они с матерью выжили из школы эту, как ее? Андрей Иванович не помнил имени уволившейся учительницы. То было в самый разгар их дружбы с физкультурниками, когда он и Алка часто попивали чай или чего покрепче в школьном спортивном зале, в каморке для инвентаря, составляя таким образом еще одну «группировку» учителей. Тогда, посреди учебного года, одна из учительниц начальных классов ушла в декрет, и Алка нашла ей замену в лице своей однокурсницы, надо сказать, весьма привлекательной, хотя и чахлой блондинки. Последняя вдруг зачастила на переменах к Андрею Ивановичу в класс, а кроме того, старалась пройтись с ним вместе от школы до метро — в общем, вела себя, по мнению педагогинь старшего поколения (подружек Татьяны Семеновны), совершенно неприлично. Татьяна Семеновна, говорят, сходила к директору, тот вызвал к себе опасную соблазнительницу, имел с ней разговор о моральных качествах современного учителя, после которого блондинка подала заявление на увольнение. И все зря! А ведь им до сих пор не дает покоя его женитьба. Алка, правда, давно не заходит в спортивный зал, но это можно трактовать и как следствие непроходящей обиды. Вот именно — непроходящей! А недавно Татьяна Семеновна встретила Андрея Ивановича в коридоре и заметила ему, что ходит-де историк в последнее время грустный, даже дети замечают — «говорят между собой, что, видно, у историка семейная жизнь не ладится». Андрей Иванович не стал расспрашивать Татьяну Семеновну, откуда ей известно, о чем говорят между собой дети и что это за дети такие?.. Нет, нет, никак они с дочерью успокоиться не могут. А тут этот танец…

Продолжая вспоминать подвязку на Алкиной ноге, Андрей Иванович между тем поддался на предложение Муравьева и зашел с Денисом Олеговичем ненадолго в спортивный зал. Там они с физруком «по-спринтерски» выпили полбутылки водки, закусив парой бутербродов — из заготовленного Муравьевым для разогрева перед «Журавушкой», — и, поругав «взяточника и старого маразматика» Гордона, воодушевленные, двинулись в кабинет домоводства, где обычно заседал педсовет. Окинув взглядом присутствующих, Гордон в очередной раз поздравил коллег с праздником и перечислил повестку дня. Выходило — почти все вопросы повестки дисциплинарного характера. Андрей Иванович огляделся — Гордона-младшего нет, значит, разговоров про эксперимент не будет. Начал директор с рассказа о готовящейся в России реформе, о переходе школ на двенадцатилетнюю систему обучения. Часть учителей, постарше, загудела. О «двенадцатилетке» слышали уже все, но многих привычно удивляло, что образование, которое получали в СССР и которое «считалось самым лучшим», раньше давали за десять классов, а теперь уже и за одиннадцать боятся не поспеть, слишком много новых и ненужных предметов ввели в школе. Учитель информатики Кирилл Рудольфович Дроздов подкинул было идею, что это к лучшему — рождаемость в России низкая, в год до миллиона вымирает, и улучшения ситуации не предвидится, вот и решило министерство в условиях надвигающегося демографического кризиса и отсутствия детей занять учителей при помощи увеличения количества классов — удастся подольше учить одних и тех же детей. В другое время Гордон, возможно, и нашел бы мысли Дроздова интересными, но теперь, после встречи с депутатом-демократом Щипачихиным, директор попросил Кирилла Рудольфовича не отвлекать коллег разговорами и не превращать собрание в базар.

Вторым вопросом стала история с пропавшими из учительской журналами. С незапамятных времен в распоряжение учителей была предоставлена небольшая комнатка на втором этаже. Кроме стола, на котором размещался телефонный аппарат, здесь стоял шкаф, где в специально сделанных ячейках и хранились классные журналы. Вход в помещение был свободный, учителя до недавнего времени спокойно отправляли кого-нибудь из детей за журналом. Дети, кстати, звонили из учительской родителям… И вот на тебе! Пропали два журнала — 8-го «А» и 8-го «Б». Ясно, что похитителям был нужен только один, а второй взяли для отвода глаз. Недельные поиски не дали результатов — у всех подозреваемых — двоечников — было алиби. Завели новые журналы, учителей заставили проставить оценки заново, по своим собственным кондуитам, благо учебный год только начался. Дня три школа «стояла на ушах» по поводу этого происшествия, а теперь, когда уже и новые журналы появились, вдруг обнаружились старые, которые похитители забросили на крышу распределительной будки. Там их совершенно случайно разглядела рассматривавшая из своего кабинета окрестности словесник Юлия Леонидовна Гольдберг. Учителя загудели, а физик, не только не остывший после канкана, но и еще более воодушевившийся посредством рюмки-другой, выпитой на кухне кабинета домоводства в компании участниц танца и покровительствовавшей им Татьяны Семеновны, даже заявил: «Не могла раньше в окошко выглянуть, нам бы меньше мороки было». Директор строго посмотрел на Николая Сергеевича и подвел итог: «Нами было принято решение перенести журналы на первый этаж, к Лидии Петровне, и выдавать их только учителям». Все опять загудели, хотя это решение, весьма неприятное — теперь придется после каждого урока бегать в канцелярию, — было предсказуемо.

Далее Эммануил Аронович предоставил слово школьному психологу. Выяснилось, что в школе проводился конкурс рисунков детей младших классов на тему «Наше будущее». Предыдущий конкурс проходил в 1991 году, и там с результатами все было в порядке — дети нарисовали себя в роли представителей полезных профессий, цветы, добрых животных и державшихся за руки человечков с разным цветом кожи. Нынешние ученики школы № 12… смотрели в будущее менее оптимистично. Психолог — тихая незаметная женщина, сидевшая в своей каморке-кабинете на первом этаже и редко появлявшаяся за ее пределами, — показала десяток рисунков детей в возрасте 9—10 лет на пробу. В основном на них изображались экологические катастрофы и всевозможные природные катаклизмы. «Кино много американского смотрят», — вновь высказался Николай Сергеевич. Но когда учителям был представлен рисунок, на котором мальчик изобразил себя в темном костюме спешащим на работу в здание с большой вывеской «Мафия», даже физик не нашелся что сказать. Внимание директора привлек рисунок другого мальчика. Тот нарисовал себя с автоматом в окружении окровавленных тел и подписал картинку: «Если бы в Москве было меньше грузинов, было бы лучше». Ароныч начал допытываться, из какого это класса, но к его разочарованию психолог сообщила, что конкурс проводился анонимно. «Зря вы так, — заметил директор, — анономно-то оно анонимно, но могли бы на наиболее любопытных картинках пометочки сделать». Высказываясь, Гордон несколько раз взглянул на Мирошкина и Красинскую так, что оба поняли — после концерта Гасанов-старший успел побывать у директора и сообщить о происшествии на уроке истории.