Начиналась жизнь - Файвл Соломонович Сито

Курт возвращается к нему.

— Будь осторожен, — неожиданно говорит ему капрал.

Глезу в эту минуту хочется поболтать. У него хорошее настроение. Курт не из его круга, и капрал беседует с ним редко, но сейчас Глезу хочется поговорить с кем-нибудь, чтобы не получилось, будто он разговаривает с самим собой… К тому же, это — его долг, как капрала, наставлять солдат своей роты, предостерегать их от различных недоразумений, чтобы на него, на капрала, не легло затем какое-либо пятно.

— Будь осторожен, Курт, как бы тут не заморочили тебе голову! Есть здесь в городе очень зловредные парни и девушки — большевики. Они слоняются вокруг наших солдат. Солдата, который позволит себе связаться с большевиками, мы будем наказывать по самым строгим законам военного времени!

Капрал бросает взгляд на Курта, чтобы убедиться, какое впечатление оказывает на него его наставление, но Лорбер неподвижен. Он, конечно, отлично слышит, что говорит ему капрал, но притворяется, будто к нему это не относится. Глез подходит к Лорберу, берет его за плечи, и солдата внезапно бросает в пот. Под пиджаком у него лежат большевистские листовки. Курт проворно поворачивается и говорит молодецким тоном:

— Будьте спокойны, господин капрал, на меня можете положиться!

Глез кончил упаковывать посылку.

— Отошли это, — говорит он солдату. Маленькие заплывшие глаза капрала глядят теперь из-за пенсне очень мягко, почти ласково. Постоянно, когда он желает, чтобы сделали что-нибудь для него лично, глазки его вдруг становятся ласковыми. Но эта собачья повадка уже хорошо знакома Лорберу. — Знаешь, что лежит в этом ящике? Поросенок, которого мы позавчера поймали. Помнишь, как смешно он визжал?

Да, Курт помнит. Позавчера его роту вместе с другой послали недалеко отсюда в украинскую деревню выкачать у крестьян хлеб. Немецкие офицеры водили солдат из хаты в хату, лазили повсюду, как хозяева, и где только находили мешок муки, силой отбирали его. Крестьян, не желавших отдавать свой хлеб, избивали прикладами, грозили им расстрелом на месте.

С одного двора выбежал поросенок. Когда капрал увидел поросенка, он усмехнулся.

— Курт, — мигнул он солдату, — славный поросенок. Поймай мне его, Курт…

Лорбер без особой охоты начинает гнаться за поросенком. Поросенок визжит, но Курт загоняет его в угол и ловит. В эту минуту из хаты выбегает хозяйка — пожилая, невысокого роста крестьянка. С плачем подбегает она к Глезу и кричит:

— Што же вы робите, грабители, шоб вам руки пообсыхали!

— Что она говорит? — прикидывается непонимающим капрал, хотя он прекрасно догадывается, что имеет в виду крестьянка…

— Это, вероятно, хозяйка, — отвечает Курт.

— Прогони ее, — говорит капрал.

Поросенок визжит. Крестьянка громко рыдает, и ее вопли, словно нож острый, режут Курта по сердцу. И когда он взглядывает теперь на посылку, которую держит в руках, и когда он вспоминает теперь визг поросенка, гнев ударяет ему в голову и он готов разорвать капрала на куски. Да, ему нужно отомстить. Теперь он уже твердо решает: посылку капрала он в Германию не отошлет, а Любины листовки распространит.

4

Рассвет. Солнце ворвалось в длинный барак немецкой казармы и никому не дает спать. Поодиночке солдаты просыпаются, жмурят глаза от ярких солнечных лучей, потягиваются, зевают. Курт уже давно не спит. Увидев, что солдаты встают, он проворно спрыгивает с койки и будто случайно сбрасывает подушку на пол. Под подушкой у него лежит листовка. Солдат с соседней койки немедленно заметил ее.

— Что это за бумажка, Курт?

— Где? — притворяется ничего не знающим Курт.

— Вон у тебя под подушкой, — указывает солдат и, не будь ленив, слезает со своей койки в одном нижнем белье и берет в руки листовку.

— Что я вижу? — восклицает он. — Прокламация! На немецком!

Солдат становится посреди барака и начинает читать вслух; в бараке внезапно наступает тишина.

— «Товарищи немецкие солдаты! К вам обращаются рабочие города Киева…»

— Большевистская пропаганда! — восклицает кто-то. — Перестань читать!

В бараке поднимается шум. Все бросаются к Курту.

— Как это попало к тебе, Курт Лорбер?

— Сам не знаю, — отвечает Курт. — Вероятно, кто-то подбросил мне.

При этих словах все солдаты инстинктивно бросаются к своим постелям, точно у каждого под подушкой лежит взрывчатка. И секунду спустя каждый из них уже держит в руках листовку.

— «Товарищи немецкие солдаты, к вам обращаются рабочие города Киева!» — вдруг громко пронеслось по длинному помещению казармы, словно все солдаты сговорились читать в один голос.

Солдаты сидят на койках. Некоторые читают листовку с добродушной улыбкой на губах: они уже наперед знают, о чем говорится в листовке. Они это знают уже давно. Другие читают листовку с чувством гнева: почему молчат? Ведь правда все, о чем здесь написано! Ведь их действительно оторвали от отцов и матерей, от братьев и сестер, от жен и детей, от работы и послали сюда грабить украинский народ.

В барак стремительно вбегает Ганс Глез. Увидев солдат с листовками в руках, он и вспыхивает, и пугается.

— Сейчас же бросить листовки! — не своим голосом взвизгивает Глез.

Все молча кладут листовки на свои койки. Капрал кивком головы приказывает Курту собрать листовки.

— Проклятые гадины, доннер веттер! — горячится капрал. — Какая наглость!

Маленькие глазки за пенсне чуть не выскакивают от злости. Он ждет, чтобы кто-нибудь из солдат поддержал его. Но солдаты молчат.

Чем больше капрал горячится, тем упорнее молчат солдаты, и чем упорнее молчат солдаты, тем больше это разжигает Глеза. Он нервно комкает в руках листовки, собранные и отданные ему Куртом. Он разрывает их в клочки и топчет ногами. Он взглядывает на Курта. Курт стоит в углу, серьезный, опустив голову и затаив усмешку в крепко сомкнутых губах.

— И вы верите тому, что пишут эти негодяи?! — кричит капрал, еще сильнее взбешенный тем, что он стоит и надрывает себе горло, а хоть бы кто-нибудь откликнулся единым словом. — Голову сверну тому, кто принес сюда эти листовки! — выкрикивает под конец капрал и стремительно выходит из помещения.

Солдаты разражаются гулким смехом. Глез стоит на дворе. Смех солдат настигает его и оглушает точно дубиной по голове.

5

Портной Тевье изо всех сил налег на горячий утюг, — он утюжит брюки, сшитые им по заказу немецкого капрала. Хотя Тевье и не военный портной, но когда пожелает, то сошьет и военный мундир, было бы только здоровье!

— Пропади он пропадом, этот немец, — говорит Тевье жене, которая хлопочет у печи, — но мои брюки, не сомневайся, переживут его…

— Немцы! — в тон ему говорит жена, невысокая женщина с сильно сморщенным лицом, которое всегда кажется заплаканным. — Холера бы всех их взяла, раньше чем они