Сестра моего сердца - Читра Дивакаруни

Мама с радостью согласилась, Гури-ма сказала, что об этом не может идти и речи. Они долго спорили, пока Пиши не предложила Сингх-джи отказаться от комнаты, которую он снимал, и поселиться в домике, в котором раньше жил наш охранник. Еще они позаботятся о пище. Сингх-джи согласился и сразу переехал вместе со своим скромным скарбом. А каждое утро и вечер Рамур-ма с ворчанием приносила ему поднос с едой. Хотя, конечно же, она, как и мамы, была рада, что он не ушел. Пиши как-то призналась мне, что они с облегчением вздохнули, когда он решил остаться, потому что они чувствовали себя спокойнее, зная, что в доме есть мужчина, да еще и такой умелец на все руки, который может починить и протекающий кран, и сломанный шпингалет на оконной раме.

Внезапно мне в голову пришла мысль зайти к Сингх-джи. Хотя это желание не было таким уж неожиданным. Оно росло во мне с самого утра, когда Сингх-джи решил покатать меня по местам, где я часто бывала в детстве, и мне показалось, что в толпе людей, словно во сне, мелькнула белая рубашка, а бросив взгляд в зеркало, я встретилась с пронзительными, понимающими глазами Сингх-джи.

— Судха, бети, — сказал Сингх-джи, так быстро открыв мне дверь, словно ждал меня. На нем была накрахмаленная курта, штаны и безукоризненно белый тюрбан — скоро он должен был везти нас в Бардхаман. Мельком увидев его комнату, я отметила, какая она чистая и скромная — как и он сам. При виде меня глаза на изуродованном лице Сингх-джи загорелись такой искренней радостью, и я устыдилась, что не зашла к нему раньше. Да и сейчас пришла только из-за собственных нужд.

Сингх-джи принес табурет. Меня тронуло до глубины души, когда я увидела, как он, прежде чем предложить мне сесть, старательно вытер его маленьким полотенцем. Неужели так всегда будет в моей жизни: я буду получать любовь и внимание только тогда, когда совсем этого не жду?

Мне хотелось хоть как-то выразить свою признательность Сингх-джи, но времени на любезности не было, и я спросила его напрямик:

— Это был он?

— Да.

Такое короткое слово, но в одну секунду оно выбило меня из колеи, которую я так усердно прокладывала.

— Но как? — прошептала я.

— Он знал, что вы приезжаете. Мы с ним общаемся: встречаемся каждый месяц. Он всё время спрашивает о вас.

У меня вспотели ладони. Сердце мое бешено колотилось, замирая то от безумного счастья, то от ужаса.

— Что ты ему рассказал?

— Всё.

Меня бросило в жар. Значит, Ашок знает обо всех моих унижениях. Наверное, он говорил с удовлетворением Сингх-джи: «Видишь, что с ней случилось. А всё потому, что она…» Я почувствовала себя преданной.

— Ты не должен был ему ничего говорить, — сказала я с осуждением. — Зачем?

— Потому что он ждет вас.

— Что ты имеешь в виду? — Мои руки задрожали.

— Он все еще не женат. Он любит вас до сих пор. Он просил меня передать вам, что ту записку он написал от отчаяния и злости, он совсем не желает вам зла и хочет, чтобы вы были счастливы. Но если он вам нужен, то тут же придет. Ох, бети… — Сингх-джи тяжело вздохнул, — если бы вы меня послушали и сбежали с ним тогда…

Я закрыла глаза. Мне больно было думать о том, что могло быть. Я очень хотела спросить Сингх-джи о том, как сейчас выглядит Ашок, как его дела. Такие ли у него глаза, как и раньше? Так же прямо и коротко подстриженные ногти на руках? А его волосы до сих пор пахнут солнцем и дымом?

Но липшие вопросы могли привести лишь к большему несчастью и опасности.

Снаружи я услышала голос Пиши, которая звала меня:

— Судха! Судха! Куда подевалась эта девчонка?

— Вот, — сказал Сингх-джи, передавая мне конверт, — он передал это. Если вы захотите написать ответ, я его передам Ашоку.

У меня не было времени, чтобы прочесть письмо, поэтому я сложила его и спрятала за пазуху. Так много слов теснилось в моей голове, чувства переполняли мое глупое, жадное сердце. Но я не позволила этим словам сорваться с губ.

— Скажи ему, пусть женится. Скажи, чтобы он забыл меня.

— Это всё равно, что сказать морской волне не биться о камни, — сухо ответил Сингх-джи.

По дороге в Бардхаман я не выдержала и попросила Сингх-джи остановиться у ближайшего придорожного кафе. В плохо освещенном и зловонном туалете я разорвала конверт. На листке бумаге, который лежал внутри, была написана всего одна фраза: «Пойдем со мной». Сердце так сильно колотилось, мне даже пришлось придержаться за стену, чтобы не упасть. Я сложила листок, снова спрятала его в блузку и умылась холодной водой. Но мои щеки горели, и когда я вышла, Рамеш с беспокойством спросил, как я себя чувствую. Я ответила, что у меня болит голова, и весь оставшийся путь ехала с закрытыми глазами. Машину всё время подбрасывало на выбоинах, а рука Рамеша, лежащая на моих плечах, казалась невыносимо тяжелой, я едва слышала его. Слова Ашока горели перед моими глазами. И я позволила затеплиться надежде. Да, я могу сбежать. Моя свекровь будет счастлива, Рамеш довольно быстро меня забудет, а Анджу так далеко, что мой поступок едва ли навредит ей, особенно теперь, когда Сунил не общался с отцом, о чем мне радостно сообщила мама. Но будет ли мой поступок добрым или злым? Я не была уверена, и даже не была уверена, что это имело значение. Начни наконец жить для себя, — шептало сердце. А ребенок… Почему у меня не может быть ребенка с Ашоком? Он был бы вдвойне любимым, вдвойне желанным, потому что принадлежал бы нам двоим.

Машина, жалобно застонав, остановилась перед домом. Открыв глаза, я с удивлением обнаружила, как стало темно — словно перед грозой. Ржавые тучи повисли над кирпичным домом. Тяжелый вечерний свет ужесточал его очертания. Мне совсем не хотелось заходить туда.

Я должна была дать ответ Сингх-джи, но до сих пор не решила какой. Может, мне удалось бы поговорить с ним, когда Рамеш будет выгружать вещи из машины. Но не успела я об этом подумать, как увидела бегущую к нам свекровь. Судя по накрахмаленному сари, она куда-то собралась идти, и я с облегчением вздохнула — я смогу уйти в спальню и спокойно обо всём подумать.

— Ну наконец-то! — воскликнула она. — Почему вы так поздно? — она бросила укоризненный взгляд на Сингх-джи. — Я уже вся извелась, думая, что мы упустим благоприятное время, но, к счастью, вы успели.

Мой мозг, как и мои ноги, совершенно затек и я никак не могла понять, о чем она говорит.

— Пойдем, Натун-бау.

То, что она до сих пор называла меня «новой женой», хоть уже прошло почти пять лет со дня свадьбы, говорило о многом. Может, о том, что для нее я всегда буду чужой и никогда не стану частью семьи Саньялов. Свекровь тащила меня в противоположную сторону двора, где я заметила машину и шофера Саньялов рядом с ней.

— Нам нельзя мешкать, нужно ехать прямо сейчас.

— Но, мама, — попытался вмешаться Рамеш, бросившийся за нами. — Куда ты тащишь Судху? Она плохо себя чувствует, ей надо отдохнуть.

Кровь ударила мне в лицо, когда я услышала, с какой заботой Рамеш произнес эти слова. Если бы он только знал, о чем я думала в машине, пока он так нежно обнимал меня.

— С ней всё будет в порядке! — с раздражением ответила миссис Саньял. — Хватит суетиться вокруг нее, иди лучше выпей чая. Я хочу отвезти ее в святилище богини Шашти в Белапуре.

— Что за святилище? Я никогда не слышал о таком! — Рамеш тоже разозлился, и на какую-то долю секунды мне даже показалось, что он сейчас вырвет меня из рук матери. — Мне кажется, Судхе не надо сейчас никуда ехать.

— Ты очень многого не слышал, мой мальчик. Пока ты зря терял время в Калькутте, я навела справки. Эта богиня очень могущественна. Все женщины, которые обращались к ней, потом забеременели. Я уже договорилась со священником, но чтобы всё получилось, нам нужно успеть доехать туда до захода солнца — в благоприятное время для посещения богини.

Не дав мне сказать ни слова ни Рамешу, ни Сингх-джи, миссис Саньял затолкала меня в машину и кивнула водителю. Мотор загудел, машина тронулась, взметнув облако пыли, и мы уже мчались по дороге.

Вскоре мы свернули на грунтовую дорогу, которая извивалась среди кокосовых пальм и прудов, кишащих комариными личинками. Я не знала этой дороги, ведущей в глубь деревенской глуши, бамбуковых зарослей и полей цветущей горчицы, мимо заброшенных колодцев рядом с покосившимися хижинами. Она уходила всё дальше на запад, где из просвета в черных тучах на нас смотрел желтый глаз солнца.

— Молись, Натун-бау, — сказала мне свекровь, — молись богине и проси у нее сына.

Она всё еще держала меня за руку, впившись ногтями в кожу, и не переставая шевелила губами, читая молитвы богине плодородия.

Я шла одна по темному, извилистому коридору к внутреннему двору храма Шашти. Только сами просительницы — бездетные жены могли войти туда, чему я была безмерно рада, потому что моей свекрови пришлось, несмотря на всё ее нежелание, остаться снаружи и ждать на каменной скамейке возле главных ворот.