Несколько дней после конца света - Хуан Мирамар

– Н-да… – глубокомысленно промычал Нема и этим неопределенным междометием и ограничился. Зато Штельвельд спросил его бодрым голосом:

– А как насчет Бетельгейзе? Когда стартуем?

Нема замялся:

– Тут такое дело – похоже, посредники подвели. Я ведь не прямо был связан с Космическим советом по переселению, а через московских посредников. Так вот, эти посредники вдруг куда-то исчезли, испарились, так сказать. Уже неделю их разыскиваю, потому и к вам на встречу не пришел вчера или, точнее, уже позавчера…

– Вы что, Нема, действительно в эти сказки верите? – прервал его Иванов. – В этот Космический совет и прочую белиберду? Или у вас тут какой-то свой интерес есть? Извините за откровенный вопрос, но, сами понимаете, время такое…

– Интереса у меня никакого нет, – сказал Нема, и в его голосе прозвучала обида. – Личного то есть. Аврам мой приятель, знаю его давно – хотелось помочь. А что до того, сказки это или нет, не знаю. Судите сами. Я Авраму рассказывал. Есть в России такой Космический совет по переселению. Они будто бы организуют переселение выдающихся личностей на другие планеты, где можно жить, атмосфера подходящая и так далее. Вот я и решил, что Аврам вполне под эту категорию подходит: доктор там, профессор. Если подать, как следует, может пройти. А он мне про своих друзей рассказал, про вас то есть, тоже – сплошные доктора и таланты. Вот я и связался с вербовщиками, я их знаю еще с армии – хорошие ребята, – Нема помолчал немного, а потом добавил: – Есть еще одна категория – племенные пары, для развода, так сказать, но вы под эту категорию не подходите.

– Это почему же не подходим?! – возмутился Штельвельд, и все засмеялись.

– А как же Бетельгейзе? – поинтересовался Рудаки. – Ты ведь говоришь, что на планеты переселяют.

– Да я и сам не знаю, при чем тут Бетельгейзе, – развел руками «капитан». – Посредники так говорили. Может быть, пароль такой или переселяют на планету в системе этой звезды, хотя вряд ли. Короче говоря, не знаю. За что купил, как говорится…

Некоторое время они шли молча, думая о том, что рассказал «капитан».

«С самого начала было ясно, что ничего из этого не выйдет, – думал Рудаки, – и все же жаль, что так скоро все закончилось: не будет больше ночных бдений у костра, разговоров на эту тему, общих сборов в подвале, пойдут будни, ничем не заполненные, – ничего впереди, одна борьба за выживание». Тут он вспомнил про немцев и спросил у Немы:

– Слышь, Нема, ты тут про патрули говорил. Что за патрули? Немцы что ли?

– По форме судя, немцы. Как из исторического фильма про войну, и с ними наши местные, на рукавах повязки с надписью «Полицай» по-немецки. Меня два раза останавливали, возле вокзала и на Жилянской. Евреев ловят и комиссаров. Так мне один и сказал «Juden und Komissaren».

– И как же ты – ты ведь еврей, насколько мне известно? – спросил Рудаки, не без тревоги подумав при этом про свой нос и фамилию.

– А мне повезло, считай. Меня оба раза одни немцы остановили, без полицаев. Спрашивают: «Jude?» – «Nein», – говорю, «Komissar?» – «Nein», взяли под козырек и отпустили, – ответил Нема и добавил: – Нам бы надо осторожней идти – город уже, патрули могут ездить, хотя и ночь.

Они вышли уже на Красноармейскую – широкая улица хорошо просматривалась: далеко впереди на протяжении нескольких кварталов не было никого, лишь ветер гонял по мостовой опавшие листья. Было тихо вокруг, только в той стороне, откуда они пришли, слышалось глухое ворчание орудийной канонады. Они остановились на перекрестке и закурили.

– Тихо как, – сказал Штельвельд, – спят оккупанты…

И тут, как бы опровергая его слова, на улице, уходящей в гору, на Печерск, раздался рев мощного двигателя, и через минуту их ослепили яркие фары машины, выскочившей на перекресток. Они прижались к стене. Машина подъехала по тротуару прямо к ним, остановилась в нескольких метрах, и из кабины вышел человек с автоматом.

– Ну, профессор, – сказал он, – видно судьба нам с вами часто встречаться.

Рудаки присмотрелся и узнал своего старого знакомого «славянина» из Еврейской самообороны. Погасли фары, и на кабине грузовика стал отчетливо виден золотой ловчий сокол на перчатке – герб Печерского майората, а в кузове торчали французские кепи Черных гусар Гувернер-Майора.

– Садитесь в кузов, профессор, – сказал «славянин», – все садитесь. На улицах сейчас опасно. Война.

– Спасибо, – сказал Рудаки, забираясь в кузов к гусарам.

– Сухое спасибо… – ответил с подножки «славянин» и засмеялся.

14. Кино и немцы

Гувернер-Майор поправил на носу очки в тонкой металлической оправе, сердито посмотрел на страницу и захлопнул книгу. «История Великой Отечественной войны» (Раздел «Днепровские операции 1941 и 1943 гг.») ничем ему не помогла, зря он специально посылал за ней людей в Библиотеку Академии наук на Демеевке, захваченной сейчас немцами, хорошо еще, что никто не погиб – было только несколько раненых в отряде.

«История, – грустно подумал он, – история с географией. Это все равно, как если бы в Ледовое побоище вдруг вмешались современные боевые вертолеты. Хотя, – поправил он себя, – хотя тут еще больше путаницы: с одной стороны, у меня техника опережает их боевую технику почти на столетие, но с другой – у них артиллерия и численный перевес, а с третьей стороны, пули их не берут и, вообще, они со мной не воюют. Главное – людей сохранить, перевести как можно больше в Майорат», – он взял трубку телефона внутренней связи и сказал:

– Сунчицу найдите. Пусть зайдет.

Когда командир Черных гусар, полковник Сунчица Милетич вошел в кабинет, Гувернер-Майор стоял у огромного окна и смотрел на дворцовый парк – за окном шел дождь, мокрые каштаны мотались на ветру, а оконные стекла мелко дрожали от далеких орудийных залпов. Свою резиденцию Гувернер-Майор устроил в бывшем царском дворце, в котором, правда, цари никогда не жили, зато тешили свою холопскую душу разные «секретари» и «президенты» из новейшей истории города. Майор Ржевский во дворцах жить не стремился, но жил, так как полагал это необходимым для поддержания престижа Майората.

«В Святошине, а может быть, уже и ближе, на Посту», – подумал Гувернер-Майор, прислушиваясь к отдаленной канонаде. Он услышал, как открылась входная дверь, и спросил, не оборачиваясь:

– Ну, что с евреями?

Полковник Милетич, маленький седой серб, участник войны с хорватами, сбежавший в свое время в город от приставов Гаагского трибунала, внушительно откашлялся и ответил:

– Переехали всех, кроме ортодоксов. Ортодоксы остались синагогу боронить.

– Боронить, боронить, – проворчал Гувернер-Майор и обернулся к Милетичу. – Не оборонят они ее и не надо! Впрочем, это я так, полковник, не обращайте внимания, – поправился он. – Пусть защищают, может быть, и удастся им ее сохранить. По крайней мере, в Истории, – он кивнул на лежащий на столе внушительный том, – о разрушении синагоги ничего не говорится. Но главное, конечно, сохранить людей. Я для этого вас и пригласил. Садитесь, полковник.