Секс и эротика в русской традиционной культуре - Левкиевская Елена Евгеньевна

Основными способами оберега от векшиц для беременной женщины являлись традиционное повязывание на голое тело гасника от мужниных штанов или опояски, чтение молитвы на ночь, что и в наши дни встречается повсеместно на территории Еловского и Куединского районов. Другие способы были весьма специфичны — в дверях клали на ночь головешку;[416] в дверях же заговаривали и ставили икону;[417] закрывают на ночь печную трубу.[418] Последнее действие довольно характерно, поскольку в народных традициях печь зачастую считалась аналогичной женскому чреву.

Кроме того, на беременную надевали «мужнины штаны»;[419] муж во сне должен был обнять жену или закинуть на нее ногу.[420] Некоторые способы оберега соотносились с ориентацией в пространстве избы: беременная ложилась спать поперек пола, ориентируясь по направлению женской лавки,[421] или наоборот — вдоль пола в соответствии с направлением матицы.[422]

Следующим существенным элементом родильного обряда являлось место пребывания роженицы и бабки-повитухи в последний дородовый и послеродовый период. В Прикамье роды чаще всего проходили в бане, куда повитуха и роженица отправлялись за три дня до появления младенца на свет. В повитухах, как правило, была старуха, которую в деревне считали знающей, реже ее называли колдуньей или ведьмой. Она приходила в избу втайне от жителей деревни, так как оповещать о начале родов было не принято.[423] Считалось, что роженица примет столько мук, сколько волос на теле у тех, кто узнал о приходе повитухи (члены семьи, естественно, в расчет не принимались).[424]

Родовые боли в прикамских традициях назывались «бабьей мукой» и воспринимались как болезнь. Наиболее распространенным способом облегчения болей была передача «бабьей муки» на мужа. Сами способы передачи информанты вспомнить не могли, считая, что любая роженица обладает такой способностью. Если же родовые схватки начинались у женщины не вовремя и вне дома, она, как считалось, могла перевести боль и на чужого человека.

«Бабе одной в лесу приспичило. Вот она увидала мужика чужого. Он от нее далеконько ведь был, a муку бабью она на него наслала. Вот он покорчился! Знающая была баба-то, не иначе».[425]

Интересно, что «бабья мука» могла быть послана колдуном как порча, тогда она отделялась от родильного обряда и приобретала исключительно значение болезни:

«А то еще на девочку мою напустили «бабью муку», это как женщины рожают. Так и сделали такое. Ей тогда еще двух не было, болела она у меня. Мы тогда в больницу легли. А там у нас подоконник был. Девчонка по подоконнику-то и ходила, и все «ля-ля, ля-ля». А та [колдунья] все под окном ходила. Ну и напустила на нее порчу-то. Девчонка уж совсем умирала. Носик у нее покосился, губки посинели, того и гляди, душа вылетит. Не ела ниче. Нянечки мне и посоветовали: «Сходи, — говорят, — к ней». Ну и решилась, и пришла. Рассказала ей. А она: «Ой, матушка моя, мне в лицо надо увидеть». А в больнице у нас с этим строго было — не пускали никого, но нянечки разрешили. Взяла я девчонку и на следующий день — к ней. В избу-то заходить стали, а девка как завизжала, забилась. Та на руки ее взяла, почертила что-то, побрызгала. Так девчонка потом двенадцать часов спала, а так не спала вовсе. Потом еще раз к ней водила. Вылечила ведь».[426]

Если роды проходили в избе, роженица передавала «бабью муку» мужу, когда сама стояла, а он пролезал у нее между ног.[427]

Чаще всего для облегчения родов роженица раздевалась до рубахи, распоясывалась, снимала серьги, кольца, крест, развязывала на одежде все узлы, что и ныне делается в Прикамье повсеместно. Таким образом женщина уподоблялась мифическому существу, аналогичному персонификациям лихорадок и болезней в заговорах.

В особо тяжелых случаях было принято открывать в избе (даже если роды проходили в бане) трубу, окна, двери; если это не помогало, то домочадцы просили распахнуть в церкви «царские врата». Последний метод практикуется в Прикамье повсеместно.

Особо выделялись случаи, когда подозревали, что колдунья «закрыла роды». Тогда роженицу поили водой из трех ключей, в которой размыкали три замка или развязывали три узла.[428]

Часть действий, облегчающих роды, производилась в избе с ориентацией на ее сакральные центры. Перед родами беременную водили с молитвами вокруг стола «посолонь».[429] В избе (или бане) роженица бралась руками за матицу, затем за лицо; в бане затем мазали лицо сажей, в избе же использовали сажу из печи.[430] В избе (или на дворе) роженица пролезала под столом, сквозь дугу, между ног мужа.[431]

Если не помогали перечисленные способы, повитухи обращались к помощи заговоров, для чего все узлы на одежде роженицы развязывались с приговором: «Не будь у нее запору и затору, развяжись ее утроба, как ефти узлы».[432] Могли также напоить водой с куриного яйца, на которое нашептывали: «Как курица яичко скоро сносит, так бы и раба Божья скоро распросталась».[433]

В тех случаях, когда тяжелые роды были вызваны неправильным положением плода, роженицу поднимали и встряхивали, подвешивали вниз головой под матицей,[434] повитуха трясла ноги роженицы и правила живот руками.[435]

В качестве рвотного женщине подавали пропущенную через втулку тележного колеса воду, которой обмывали сапоги мужа,[436] питье с сажей и мылом,[437] могли заставить жевать волосы или щетину (что до сих пор встречается повсеместно).

В силу причин этического характера не очень ясно проявляется в традициях Северного Прикамья имитация или совершение полового акта как способа облегчения родов. Муж во время родов должен был обнажать половой член и приговаривать: «Как вошел, так и выходи».[438] В другом случае просили молодых «шоркаться» в соседней избе во время родов.[439] Обе записи единичны, поэтому делать однозначные выводы о традиционности этих действий нельзя.

Появление ребенка на свет являлось следующим существенным элементом родильного обряда. Мальчиков повитуха принимала на «мужнину рубаху», девочек чаще всего — на полотенце, которое потом вешалось над колыбелькой.[440]

Пуповину обрезали ножницами, реже — ножом, мальчикам обязательно на обухе топора.[441] Отрезанную пуповину заворачивали в белую тряпицу и закапывали в землю, «куда солнце не падет», или в конюшню, на двор, чтобы был приплод у скотины.[442] Послед тоже было принято закапывать в землю (в отличие от коровьего, который либо закидывался на чердак или крышу, либо забрасывался в огород, чтобы склевали птицы) — в голбце[443] или там, где собаки не съедят.[444] Значительно реже пуповину высушивали, хранили на божнице и использовали для лечения болезней — терли больное место.[445]