Секс и эротика в русской традиционной культуре - Левкиевская Елена Евгеньевна

Но самым существенным в дородовой период оказывалась система запретов. Она регламентировала отношения женщины с существами, связанными с иным миром, определяла ее роль в обрядовых действиях.

Часть запретов относилась к «перешагиванию», которому придавалось большое значение, так как отсутствие нижнего белья фактически обнажало перед объектами, находящимися внизу, детородные органы. Вероятно, эти запреты выполняли функцию оберега. Нельзя было переступать через оглоблю, иначе ребенок родится горбатым,[396] через веревку, хомут, дугу, иначе роды будут тяжелыми.[397] В масленичном обряде для передачи земле плодородной силы женщины молодуху скатывали с горы, задрав юбку, на голых ягодицах, «чтобы урожай был хорошим».[398]

Особо регламентировались отношения с животными, чей облик могли принимать колдуны, колдуньи или нечистая сила. Нельзя было пинать и гладить кошек, собак, свиней, иначе у ребенка, того и гляди, появятся такие болезни, как «щетинка», «собачья старость», слепота.[399]

Особо оговаривалось участие беременной в похоронном обряде. Ей нельзя было провожать покойника, иначе ребенок родится мертвым или будет с бледным лицом.[400] Провожать и целовать покойника (скорее всего близкого родственника) разрешалось только с хлебом под мышкой.[401] Существовал и запрет на участие в свадебном обряде на последних месяцах беременности.[402] По всей вероятности, эти запреты диктовались необходимостью оберегать беременную женщину от стрессовых ситуаций.

Некоторые другие запреты показывали буквально зависимость беременной от особенностей предметов и явлений, с которыми ей приходилось соприкасаться: запрещалось смотреть на огонь, иначе ребенок родится с красным лицом или на лице будут родимые пятна красного цвета;[403] «кочерга» или «щетинка» могли появиться, если женщина помочится на солому или кострику.[404]

Несколько особняком стоял запрет на хождение беременной в лес, чтобы не задрал медведь.[405] На первый взгляд запрет был мотивирован исключительно соображениями безопасности. Но в сочетании с другими представлениями, характерными для традиций Северного Прикамья, довольно отчетливо проявлялась его мифическая основа. В этом запрете, вероятнее всего, реализовывались архаичные представления о медведе-тотеме или появлении человека в результате брака медведя и женщины. Последнее известно в двух основных вариантах сюжета с мотивом похищения женщины медведем.

«Учительница сидела в избе у окна, тетрадки, что ли, проверяла. Тут-то медведь в окно влетел, схватил учительницу, да и улетел. И потерялась с тех пор учительница, нигде найти не могут. И все потому, что в Бога не верила!»[406]Если в этом варианте происходит осовременивание мотива похищения — медведь похищает учительницу в наказание за неверие, то следующий вариант отмечает архаический характер ситуации.

«Медведь, говорит, медведь увел женщину и года два, видимо, с нею прожил. Просто увел в лес, и всё. Она вся износилась, обносилась. Уж привыкла, но все равно людей-то не забыла. Чувствовала, что люди где-то есть. Рыбаки-то увидели ее. В лесу-то, по реке-то которые рыбачили. Она им… А медведь-то, два года они прожили, и он свободно… А год-то никуда не отходил. А на второй год свободно дал уходить в лес. И все, говорит, носил ей ягоды. Где-то кормил, а потом уж стал это, мясо носить. Тухлятину-то, которую принесет, она не ест. А потом привык, или как ли, тоже ведь понимает, хотя и не человек. Принесет, которое не пахнет, свежатину, да она и приготовит. И вот потом (озверела уже, правда), но все же стала жить-то. Мясом-то все же прожила. А когда она, говорит, уходила, он, говорит, видимо, вернулся. Да так страшно, говорит, завыл на берегу. Он сам к ней привык… Да у нее ребенок-то был, с собой забрала, нормальный он был, ребенок-то!»[407] В этом варианте слабо выражен мотив приживания ребенка от медведя, но он все-таки прочитывается. Дальнейшие расспросы о судьбе ребенка не привели ни к чему — информантка просто не могла вспомнить, что с ним стало. Другие записи о похищении женщин медведем (их еще три) менее развернуты, но подтверждают наличие традиции.

С точки зрения соответствия родильному обряду и представлениям о беременности, большой интерес вызывает другая запись, которая, к сожалению, известна только в одном варианте. Большая часть текста дается в изложении, так как информантка постоянно путалась в ходе рассказа, отвлекалась на посторонние темы. Только последняя реплика после вопроса собирателя воспроизводится дословно.

«Муж с женой шли из деревни в деревню. Жена должна была скоро рожать, и они решили, что это лучше делать у ее родителей. По дороге они заблудились, сбились с пути и были вынуждены заночевать в лесу. Муж развел костер, но тут появился медведь, который хотел добраться до женщины. Муж отгонял его горящей головешкой, медведь же пытался погасить костер. Для этого он забирался в текущий рядом ручей, подбирался к костру и стряхивал в огонь воду с шерсти. Но за ночь он так и не смог погасить костер. Под утро медведь ушел.

— А почему он хотел задрать бабу?

— Дак ведь она сыном беременна была. Сын вырастет, станет охотником и убьет медведя».[408]

Причина распространенности представлений о медведе-тотеме (в записях, сделанных в Северном Прикамье, часто встречается указание информантов на то, что человек произошел от медведя или медведь был первым человеком) связана, возможно, с контактами русских переселенцев с угро-финнским коренным населением — коми-пермяками, коми-язьвинцами и манси. Именно у этих народов медведь еще до начала XX в. воспринимался как тотемный предок. Большая же часть записей была сделана не только в зонах межэтнических контактов, но и от обруселых коми-пермяков.

Для Южного Прикамья специфическим являлся другой комплекс представлений, в котором реализовывались правила оберега беременной накануне родов. По представлениям русского населения, «вещицы», или «векшицы» (фонетическое искажение от «векша» — белка) могли вынуть плод в последние недели, заменив его куском мыла, головешкой, хлебом, веником.[409]

«Векшица — та же ведьма. Векшицей любой может сделаться. Лекарство у них есть, они намажутся и в трубу вылетают… Женщине последнее время ходить, они ребенка достанут. А на то место положат или мыло, или головенку, а женщине ниче больше не сделают».[410]

«У одного мужика жена в положении была. Раз пришел у ей муж выпивши, и спать все легли. Вдруг заходят две старушки, одна другой говорит: «Давай ребенка достанем, краюху хлеба положим». Другая: «Головенку засунем». Мужик-то проснулся, давай всех будить. Одну-то бабу он узнал — она ходила детей принимать».[411]

В Южном Прикамье с векшицами связан целый комплекс представлений — в былинках рассказывалось о том, что вынутый плод они жарили и поедали в банях,[412] чтобы проникнуть в дом для вынимания плода, оборачивались сороками,[413] а если женщина все же оберегалась от них, вынимали плод у тельной коровы.[414] Погубленных мальчиков векшицы называли «налимчиками», а девочек — «сорожками».[415]