Охота за темным эликсиром. Похитители кофе - Том Хилленбранд

Когда пятна перестали плясать перед глазами, он вернулся к письменному столу и взял чистый лист бумаги. Отметив точку перспективы, он быстрыми скупыми движениями принялся рисовать дворец. От окружающего пейзажа и фона Овидайя решил отказаться, вместо этого он нарисовал выдуманную площадь перед зданием, вымощенную квадратной плиткой, со статуей всадника посредине. С помощью линейки он нарисовал на бумаге решетку, некоторые плитки оставил белыми. Их он раскрасит позже, когда закончит шифр. Затем положил рисунок на стоявший рядом столик и взял в руки следующее письмо.

«Уважаемый дон Кордоверо!

Благодарю вас за прошлое письмо. Позвольте сразу начать с признания. Хотя мы еще не встречались с вами, я чувствую между нами определенную близость. Мне кажется, что благодаря предшествующей переписке между нами завязались доверительные отношения, подобных которым никогда…»

Овидайя пробежал взлядом написанное. Перед глазами снова поплыли круги. Смяв лист бумаги, он швырнул его под стол и едва взял в руки новый лист, как в дверь постучали.

– Входите! – крикнул он и обернулся к двери.

В комнату вошла Катерина да Глория. Она была одета в простое платье из желтого муслина, без драгоценных камней и золотого шитья. Графиня была одна, за ней не пошла даже камеристка. Овидайя поднялся и слегка поклонился:

– Мадам. – Он указал на кресло: – Прошу, присаживайтесь. Глоток вина?

– С удовольствием. И не называйте меня мадам… называйте Луизой.

– Если вам так будет угодно.

Он поднялся и подошел к буфету. Немного поразмыслив, он выбрал сладкое вино из Руссильона и налил гостье бокал. Та с благодарностью приняла напиток. Овидайя уже снова хотел сесть на стоявший у письменного стола стул, однако женщина пригласила его присесть на канапе рядом с ее креслом. Он подчинился. Сидя так близко от женщины, он чувствовал исходивший от нее лавандовый запах. Катерина, Луиза – кем бы она ни была – пригубила вина и поглядела на него огромными карими глазами.

– Я помешала вам работать, – взгляд ее упал на эскиз дворца, – точнее, рисовать.

Графиня взяла у него рисунок и принялась рассматривать.

– А у вас очень хорошо получается. Вы это только что нарисовали?

– Да.

– По памяти?

– Стоит мне увидеть что-то однажды, и оно настолько крепко запечатлевается у меня в памяти, что я в любой момент могу это воспроизвести.

– Даже такие здания? – удивилась она и вгляделась в рисунок. – Я довольно хорошо знаю Турин. И число крылец, и структура окон, и статуи на крыше королевского дворца – кажется, все совпадает. Как это у вас получается?

– Понятия не имею, мадам. Луиза. Я всегда это умел. В детстве я очень удивился, вдруг узнав, что другие не умеют так хорошо запоминать детали.

– Но ваш рисунок еще не закончен. Эта площадь перед дворцом и плитка – только наброски.

– Совершенно верно.

– Кроме того, мне кажется, что это неверно. Перед дворцом нет такой площади.

– Да, вы правы. Это… просто новая техника, я ее испытываю. Я придумываю части рисунка, а другие беру из реального мира.

По ее взгляду он понял, что она не совсем поверила в его слова, и поспешно добавил:

– Но довольно о моих любительских каракулях. Что привело вас в мои покои в столь поздний час?

Произнося эти слова, он обратил внимание, что графиня словно бы случайно выставила левую ножку вперед из-под юбки, чтобы Овидайя увидел ее обнаженные лодыжки. Если к этому прибавить этот запах духов и довольно глубокое декольте платья Катерины, то ответ, стоило опасаться, был довольно очевиден. Судя по всему, графиня считала так же, поскольку обворожительно улыбнулась ему.

– Еще тогда, в поместье Бедфонт-манор, вы вели себя довольно холодно. Вы хотите заставить меня умолять, Овидайя? Вам это понравилось бы?

– Мадам, Луиза, вы неверно меня понимаете.

– Вряд ли. Я ведь вижу ваши брюки, Овидайя. La tua cosa[54] кажется мне весьма заинтересованной в этом вопросе.

Он чуть-чуть отодвинулся от нее, однако это было ошибкой, поскольку таким образом он освободил место на канапе для нее. Не говоря ни слова, она встала с кресла и села рядом с ним.

– Вы что же, боитесь? – Он видел, как ее рука, одетая в тонкую шелковую перчатку, ползет к его бедру. – Вы ведь отнюдь не пуританин. Или я ошиблась и вы, как говорят в Англии, molly[55]?

Она улыбнулась.

– Вы что же, бережете себя для графа Вермандуа? Говорят, он очень привлекателен.

– Мадам, я не содомит, если вы это имеете в виду.

Он отодвинулся еще чуть дальше влево. Подлокотник уперся ему в бок.

– Но?

– Но наша работа… продолжается. Я полагаю, что подобные… романы станут сеять лишь раздор.

– Вы имеете в виду, поскольку я единственная женщина среди всех вас и вы все сохнете по мне?

– Что ж, месье Жюстель, к примеру…

– …слишком зелен и мил. А вот вы – мужчина. – Она придвинулась еще немного, положила руку ему на бедро. – Думаю, я знаю, в чем ваша проблема.

– Мадам?

– Это ни vice italien[56], ни ваша священная миссия. Вы просто немного… сложный человек, верно?

Овидайя хотел что-то ответить, однако во рту вдруг пересохло. Едва к нему вернулся дар речи, как графиня схватила его руку и положила себе на грудь.

– Но не беспокойтесь, я помогу вам. Можете начать отсюда.

Он не убрал руку, нет, он сжал ее рудь. Женщина нахмурилась.

– Ай! А ведь вы только что говорили, что не хотите, чтобы я умоляла. Вам нравится быть настолько грубым? Или…

Выражение ее лица вдруг изменилось. Казалось, ситуация веселит ее.

– Неужели это возможно? Такой ученый, но такой неопытный, в вашем-то возрасте? Неудивительно, что вы такой напряженный.

– Мадам, я…

– Луиза.

– Луиза, простите, если я не могу удовлетворить вашим требованиям. Я никогда слишком не интересовался женщинами и уж тем более… мужчинами. Интересовали меня совсем другие вещи.

– Тинктуры и формулы, не сомневаюсь. Но любому человеку нужно есть и пить, даже если ему это не нравится. И каждому человеку нужна разрядка время от времени. Это уже доказано.

– Но… кем?

Он почувствовал, как ее рука поползла к его промежности.

– Профессором да Глория, – ответила да Глория. Левой рукой она обхватила его за шею, а правой принялась возиться с его штанами.

– Мадам, Луиза, вы… прошу, оставьте в покое мою…

– А теперь сидите тихо и слушайте меня. Я – Лавальер, самая похотливая и бесстыдная герцогиня, которая когда-либо появлялась в Версале. А это кое-что значит. Моя показная набожность – лишь маскарад, и все знают об этом. Я никуда не поеду, не взяв с собой по меньшей мере одного любовника. И этот любовник – вы, граф Мертонширский. Все мои слуги уже шепчутся об этом, а кроме того – половина здешних постояльцев. Мы не имеем права разочаровать их. Если хотите, речь идет не о наших желаниях, а о маскировке. Вы ведь понимаете.