Американская пустыня - Персиваль Эверетт

Полдень давно миновал, было тепло. Но Глория так и не сняла куртки. Ричард порылся в отсеке у руля и достал тюбик лосьона от загара.

– Да ты в этой куртке живьем зажаришься, – заметил он, протягивая ей лосьон.

– Ты прав, – согласилась Глория. – Я не обратила внимания. – Она взяла тюбик, однако куртку так и не сняла. И тут сообразила, что Ричард сбавил скорость. – Что такое?

– Вон там. – Ричард качнул подбородком. На берегу защищенной от ветров бухточки обнаружилась лодка – та самая, которой недосчитались в прокате.

– Ох, Господи, – воскликнула Глория. Лодка была пуста. – Где он? Где же он?

– Только без паники, – велел Ричард. Он направил моторку в бухту и медленно двинулся вперед, взрезая волны. – Тут кое-где из воды камни торчат. Ступай на нос, посмотри вниз и скажи, свободен ли путь. – Глория не двинулась с места. – Глория, пожалуйста, надо же нам туда добраться.

Глория осторожно прошла вперед и попыталась посмотреть вниз, на дно, но для этого ей пришлось чуть не силком оторвать взгляд от берега и лодчонки.

– Плыть можно?

Глория глядела вниз, изумляясь уже тому, что ее не тошнит.

– Можно, – отозвалась она.

Ричард заглушил мотор, и лодка заскользила к берегу. Он перекинул на песок якорь, спрыгнул с носа, затем помог спуститься Глории. Вместе они дошли до брошенной лодчонки и некоторое время внимательно ее рассматривали, словно ожидая обнаружить какой-никакой ключ к разгадке. Ричард обернулся, окинул взором океан. Глория обвела глазами берег, принюхалась – ни следа сына. Затем оглядела склон в направлении снизу вверх, задержала взгляд на сухом кустарнике.

– Ох, Господи Боже мой, – выдохнула она.

Ричард посмотрел вверх.

Перри висел, ухватившись за выступающий корень: одной ногой он упирался в камень, а другая оскальзывалась, пинала гранит, пытаясь заново утвердиться на осыпающейся земле.

– Перри! – закричала Глория. – Родной, с тобой все в порядке?!

– Мама!

– Держись, родной.

Ричард уже карабкался вверх.

– Он так высоко, – охнула Глория.

Ричард крикнул мальчику, чтобы тот успокоился и просто держался как может. Подниматься было непросто; вес Ричарда срабатывал против него же, большинство камней, на которые он пытался поставить ногу, рушились вниз.

Глория наблюдала за происходящим, слишком напуганная, чтобы кричать или плакать. На самом деле она не понимала, почему по склону взбирается именно Ричард; ну да ладно, пусть так, ведь она от страха даже шевельнуться не может. Она пыталась все толком осмыслить. Ричард сильнее нее, так что он, конечно же, сумеет спустить Перри вниз. Когда-то и она играючи носила Перри на руках, но те времена давно прошли. А этот склон, он такой крутой…

Ричард чуть не упал. Глория метнулась вперед, словно пытаясь помочь ему удержаться.

– Ох, Ричард, – проговорила она с такой нежностью, что сама себе подивилась.

– Мама!

– Где он? – спросил Ричард, помешкав на широком уступе. Склон сделался таким отвесным, что мальчика ему было не видно.

– Прямо над тобой! – крикнула Глория.

– Далеко?

– Футов пятнадцать – двадцать. Не скажу в точности.

Перри перенес вес на другую ногу и соскользнул с надежной опоры. Мальчик повис на корне – и корень, не выдержав его тяжести, хрустнул. Глория завизжала. На Ричарда потоком посыпались камни, а ее сын падал, падал, махая ручонками в воздухе, ноги – до странности параллельны земле, лица не видно. Глория глядела, как завороженная: мальчик словно парил в воздухе… Но вот тело резко дернулось, замерло в пространстве в неестественной позе, мальчик вскрикнул – и остановился. Эхом вскрикнула Глория. Закричал и Ричард, руки его словно удлинились дальше положенного им предела, пальцы сложились в кулак – кулак, сцапавший Перри за красную ветровку. Глория сдавленно охнула – Перри скатился с уступа, прямо на руки к Ричарду. Ричард вновь застонал, откинулся назад, крепче утвердился на каменной площадке и с трудом втянул мальчика к себе на колени. Лоб у Перри был рассажен и кровоточил, но мальчик был в сознании.

– Теперь все о'кей, – рассеянно отметил Ричард.

– Перри! – позвала Глория.

– Он ранен, – сказал Ричард. – Головой ударился.

– Мама? – пролепетал Перри. – Мама!

Глория наблюдала, как Ричард, покряхтывая от боли, съезжает вниз по склону, по которому поднимался еще недавно, – съезжает, свободной рукой хватаясь за камни и корни, где только можно. Еще немного – и Ричард уже над нею.

Глория подхватила сына на руки: тот, похоже, бредил.

– Ох, Перри, Перри, Перри.

– Прости, пожалуйста, – прошептал Перри.

Ричард рухнул на землю, выпрямив вдоль тела левую руку. Однако вскоре вновь поднялся, пошатываясь, хватая ртом воздух, и посмотрел на воду.

– Ты тоже ранен, – сказала Глория. А когда вновь оглянулась на Перри, тот уже потерял сознание. – Перри! Перри!

– Пойдем, – сказал Ричард. – В лодку.

Тед пришел в себя: в голове тупо пульсировала боль – первая настоящая боль с тех пор, как он умер. И, конечно же, шла она снаружи.

Занималось утро, сквозь пыльное ветровое стекло автобуса проглядывал желто-оранжевый отблеск восточного неба. Тед сел, гадая, проспал ли он одну ночь или, может статься – поскольку все привычные физические законы словно самоотменились, – проспал двадцать лет подобно Рипу Ван Винклю. Но есть вещи, которые, хочешь не хочешь, а приходится принимать на веру. Тед в конце концов смирился с тем, что настало завтра, и не иначе: пустячок, но хоть что-то. Так, сидя, протирая глаза, трогая швы, он ненароком заметил, что в замке зажигания торчит ключ. Не тратя времени на раздумья, Тед вскарабкался на водительское сиденье и завел мотор. Откуда-то снаружи хором завопили: «Какого хрена?…» – а в следующий миг, под нестройные крики и вопли, Тед стронулся с места, опрокидывая стойки и навес лагеря.

Он выехал из поселения, направился к единственной различимой вдали дороге, по ней двинул на север и обнаружил еще одну дорогу, поуже, что сперва вела на запад, а потом свернула на юг. Так Тед катался туда-сюда, пока не выбрался на шоссе № 380 и не взял курс на запад. Шоссе словно вымерло: по дороге ему встретился разве что грузовик, груженный сеном, да «фордик», застрявший на противоположной стороне дороги: видать, колесо спустило.

Салли утешал себя старым присловьем: дескать, если шина и спустила, так только внизу. Он рассмотрел проблему со всех сторон, затем поднял глаза и увидел, как мимо пронесся старый желтый автобус. Промелькнуло лицо водителя – и Салли узнал Теодора Стрита. Сердце у детектива подпрыгнуло, на секунду он даже забыл, чем занимается. Он бросился к багажнику, открыл его, достал домкрат, ключ для гаек крепления колеса и рабочие перчатки, предназначенные специально для таких случаев. Отвинтил запасное колесо, вытащил его – и тут же уронил на землю. Надо же, и здесь шина спустила. Пусть даже только внизу.

Салли вернулся на водительское сиденье, набрал номер Глории Стрит и оставил сообщение:

«Миссис Стрит, я только что видел вашего мужа. Он вел автобус. Подробнее после. Горацио Салли».

Попутная струя за кормой Глорию не радовала: на ее взгляд, ехали они недостаточно быстро. Она держала Перри на коленях, гладила его по голове, умоляюще смотрела вперед, на Ричарда. А Ричард то и дело оборачивался назад, к Глории.

Перри лежал совсем тихо, не открывая глаз. Словно спал. Внезапно он пронзительно вскрикнул, широко открыл глаза, мгновение глядел на Глорию, а затем снова потерял сознание.

За рулем автобуса Тед внезапно вскрикнул: живот его резанула острая боль. Он едва не потерял управление, но каким-то образом сумел остановить автобус на узкой обочине у самого моста. Боль накатила неожиданно, а поскольку органы его были свалены внутрь в беспорядке, он понятия не имел, что именно схватило. А в следующий миг боль ушла… больше чем ушла, поскольку никаких отголосков ее не осталось. Боль просочилась в самые глубины его существа, где Тед просто-напросто не мог ее почувствовать, так что она меньше чем ушла – она осталась.

Тед притормозил у телефонной будки на стоянке для отдыха и попытался позвонить домой «за счет вызываемого абонента», однако услышал лишь автоответчик. Оставить сообщение оператор ему не позволил.

Солнце медленно опускалось за черно-белое табло бейсбольного поля, где Тед с Перри частенько прогуливались вечерами. Эмили некогда тоже составляла им компанию, но со времен ее первых месячных «откололась». Это было время, когда отчужденность Глории и Теда выплеснулась наружу и вызвала похожее разобщение в его отношениях с детьми. Хотя он играл с сыном в мяч и водил его гулять, между ними ощущалась некоторая напряженность: они предпочитали не встречаться глазами и обменивались короткими фразами.

Отец и сын перекидывались мячом в дальнем конце поля – туда-сюда, туда-сюда. Траву только что полили, и у Теда скользили ботинки. Те самые ботинки на кожаной подошве, в которых он ходил на работу.