Наше море - Владимир Дубровский

— Отставить, Марков! Я так привык. А тебе корабль вести надо! — ответил решительно Глухов. — На то и война! — добавил он. — Если всем беречься, кто воевать будет!

Марков замолчал, наблюдая, как командир носовой пушки, схватив снаряд, тащил его на корму, где вел огонь старшина 2‑й статьи Киселев. Еще выстрел, уже прямо в упор по близко идущему торпедному катеру противника — и тот взорвался и начал тонуть.

И в это время вражеский снаряд угодил в ходовую рубку катера. Вскрикнув, свалился за борт стоявший впереди Маркова вахтенный сигнальщик, и тут же молча упал Глухов: осколок снаряда попал ему в голову.

На море вдруг стало необычайно тихо. Потеряв торпедный катер и БДБ, корабли противника вышли из боя и скрылись в темноте.

Молчал и катер 0102. Он не имел хода, моторы больше не действовали. Возле него держался лишь бронекатер 34. Дозорный сторожевик и второй бронекатер оторвались еще во время боя.

В отсветах пламени догоравшей баржи Марков увидел развороченную палубу своего катера и Глухова, лежавшего навзничь, разбитую ходовую рубку и тела убитых матросов. Ухватившись за штурвал, истекал кровью рулевой старшина 1‑й статьи Брусов. У него были перебиты ноги. Рядом, у пушки с оторванным стволом, сидел на палубе раненный в голову матрос Климовский. В руках [196] он еще держал снаряд. Из машинного отсека вырывались пламя и дым.

Осколки снаряда перебили бензомагистраль и разбили все три мотора. Старшина группы моторист Казанцев был убит. Смертельно раненный матрос Махно свалился возле мотора, зажав в руке пробитую трубку маслопровода. Горела внутренняя деревянная обшивка катера, и боцман Тарасов вместе с минером Обручниковым тушили пожар.

В это время луч мощного берегового прожектора противника торопливо пробежал по воде, пошарил справа и слева и вдруг осветил покачивающийся на волнах сторожевой катер Маркова и маленький бронекатер рядом с ним. Через несколько секунд раздался приглушенный гул, и над катером опять завыли снаряды: стреляла береговая батарея.

Бронекатер дал ход, но, не пройдя и пятидесяти метров, от взрыва снаряда зарылся носом в волну.

На берегу вспыхнул и протянул свой луч второй прожектор, но батарея замолчала.

«В чем дело? — подумал, оглядываясь, Марков. — Что еще затеяли немцы?» И тотчас увидел в мерцающем свете прожекторов фашистский торпедный катер. Полным ходом он торопился к 0102, чтобы захватить его как трофей.

Помощник командира катера лейтенант Обухов уже доложил Маркову, что на катере не осталось ни одного снаряда, ни одного патрона к пулемету ДШК. Четыре винтовки и несколько гранат — вот все, чем можно еще сражаться.

— Раздать оружие! Будем драться до последнего, а потом катер взорвем! — принял решение Марков.

Обухов сосчитал людей. Вместе с командиром в живых осталось восемь человек. Восемь черноморцев под дулами береговых батарей, без снарядов, на катере, не имеющем хода, а рядом — немецкий торпедный катер.

Марков расположил бойцов так, чтобы удобнее было вести огонь из укрытий. Обухов собрал все секретные документы и шифр и спрятал за пазуху. В случае безвыходного положения он решил подорвать себя гранатой вместе с документами. Комендор Киселев спустился в кубрик, достал простыню, изорвав ее, перевязал Глухова. Тот по–прежнему [197] не приходил в сознание, его перенесли и положили под защиту рубки.

Моряки решили подороже отдать свою жизнь и не дать противнику захватить корабль.

Фашистский торпедный катер приближался. Марков выжидал — пусть подойдет еще ближе. Это были самые напряженные минуты всей сегодняшней ночи в проливе. В это время неожиданно раздался выстрел.

Гулкий, он эхом отозвался на море. Прогремел второй. Это стрелял стоявший неподалеку — тоже без хода — бронекатер 34. Выручка пришла вовремя.

Немецкий торпедный катер круто развернулся и стал уходить под защиту берега.

Катер 0102 тихо покачивался на волне. Не выпуская из рук оружия, матросы продолжали стоять на палубе.

Только сейчас Марков почувствовал, что на мостике стало холодно. Пронизывающий ветер, как из трубы, дул из Азовского в Черное море. Торпедный катер скрылся, прожекторы погасли. Наступила глубокая тишина, и Марков услышал отдаленный стук мотора. Шум доносился со стороны Эльтигена. Вслушавшись в ритм работы мотора, Марков понял, что идет мотобот. Вероятно, он возвращался, высадив десант, или, может быть, заметив бедственное положение сторожевого катера, шел ему на помощь. Марков подал сигнал фонарем Ратьера: «Подойти к борту!»

Это действительно был десантный мотобот. Марков хотел передать на него и отправить на берег не приходившего в сознание Глухова и всех тяжелораненых. Сам же с оставшимися в строю матросами решил держаться в ожидании подхода своих дозорных кораблей.

Мотобот подошел к борту.

— Разрешите, товарищ командир, я возьму вас на буксир! — обратился к Маркову его старшина.

— Да ты вытянешь ли? — сомневаясь, спросил Марков. — Что ж, давай попробуем, — согласился он. — А как десант, добрался до берега?

— Высадили благополучно.

Боцман Тарасов подал с катера стальной трос. Завыл мотор, и сторожевой катер медленно двинулся за мотоботом.

С разрушенной рубкой, с развороченным форштевнем [198] и обгоревшим моторным отделением, с убитыми и ранеными на борту катер шел на буксире к своим берегам.

Марков спустился с мостика, подошел к тяжело дышавшему Глухову и наклонился над ним. Глухов был жив, но в сознание не приходил. Возле него все время находился боцман Тарасов. Марков подержал в своей руке слабую, но теплую руку Глухова и, вздохнув, снова поднялся на мостик. И в это время прямо по носу сторожевого катера показался силуэт какого–то корабля.

— Боцман, гранаты! — скомандовал Марков.

На море во время войны существовало правило: все корабли, подходившие ночью без опознавательных сигналов, считались чужими, и по этим кораблям без предупреждения открывали огонь.

Но на приближавшемся корабле замигали условные световые сигналы.

— Свои, — облегченно вздохнул Марков.

С подходившего катера–тральщика донесся взволнованный голос:

— На катере! Где командир дивизиона Глухов? Это был командир тральщика старший лейтенант Остренко, старый приятель и сослуживец Глухова. С катера ему ничего не ответили. Марков, стоявший на мостике, медленно опустил голову. Остренко понял, что с Глуховым что–то случилось.

— Скажите хоть, жив или нет? — снова спросил он, подойдя к самому борту катера.

— Тяжело ранен, — ответил Марков.

Остренко принял буксир с мотобота и кратчайшим курсом повел сторожевой катер 0102 к берегам Тамани.

Михаил Лукич Остренко понял, что Глухов ранен смертельно. Горький ком подступил к горлу, на глазах выступили слезы.

С Глуховым его связывала старая дружба. Они вместе начинали службу еще краснофлотцами на Черноморском флоте. Отслужив, остались на сверхсрочную, а затем вместе воевали.

В первую ночь высадки десанта на Эльтиген, когда катер–тральщик, которым командовал Остренко, был подбит и тонул, сторожевой катер 081, на котором Глухов возвращался после операции, спас корабль Остренко.

Уже перед рассветом возвращавшийся с моря дозорный сторожевик 098 догнал катер Маркова, медленно [199] идущий на буксире. Командир катера 098 принял буксир, а старший лейтенант Остренко ушел в Тамань. На берегу Остренко немедленно доложил контр–адмиралу Холостякову о том, что десант высажен, что корабли вели бой, что Глухов тяжело ранен и ему требуется срочная медицинская помощь.

Когда сторожевой катер Маркова входил на буксире на рейд Кротково, начал медленно падать снег. Он припорошил палубы кораблей, укрыл истерзанную и избитую землю. Ветер утих, поднималось солнце, и все вокруг засверкало и заискрилось.

Раненого Глухова снесли на берег и доставили в госпиталь в Тамань.

Шесть дней Глухов боролся со смертью, почти не приходя в сознание. Жизнь еле теплилась в нем. Он не разговаривал и почти никого не узнавал. Никого из близких друзей около него не было: одни погибли в боях или были тяжело ранены, другие дрались с противником.

17 ноября с утра было солнечно и морозно. Глухов попросил глазами перенести его койку к окну. Сестры приподняли Глухова, и он увидел в окно кусочек седого осеннего моря и сторожевые катера на рейде. Быстрый ветер распластал кормовые флаги, чайки проносились у покачивающихся мачт, и зеленые волны, обгоняя друг друга, по–прежнему бежали туда, где за далекими синими горами лежал Севастополь.

Яркое солнце освещало землю, корабли и море…

Глухов уронил забинтованную голову на подушку и закрыл глаза…

Тело Глухова перенесли в домик, одиноко стоящий у причалов, — поближе к морю и кораблям. Моряки уложили его на подвесную парусиновую койку. Ледяной ветер, врываясь в раскрытые окна, тихо раскачивал ее.