Наше море - Владимир Дубровский

Владимир Дубровский

НАШЕ МОРЕ

Документальная повесть

Глава первая

Мы вернемся к тебе, Севастополь!

Как передать те чувства, которые владели нами, когда мы оставляли Севастополь?! В этом городе — главной военно–морской базе Черноморского флота — начиналась в тридцатых годах моя морская биография. Севастополь стал тем городом, который сделал из нас бойцов. Честно говоря, мы вовсе и не помышляли об оставлении Севастополя. «Не уйдем, не сдадимся! Будем драться до последней возможности» — таким было общее настроение. Но к концу июня 1942 года все меньше становилось бойцов и командиров, способных держать в руках оружие, кончались снаряды и патроны.

30 июня поступил приказ командующего обороной вице–адмирала Октябрьского: кораблям охраны водного района Севастополя, на которых я служил, отходить к бухтам Казачья и Камышовая, а штабу соединения — на 35‑ю батарею. А затем, в 19 часов 30 минут, было объявлено о начале эвакуации. К этому времени большие корабли уже приходить не могли. Дорога жизни Новороссийск — Севастополь была перекрыта: с воздуха нападали «юнкерсы» и «мессершмитты», а на море действовали немецкие и итальянские торпедные катера. Только подводные лодки да сторожевые катера с трудом прорывали блокаду.

Последними из надводных кораблей прорвались в район 35‑й батареи два фазовых тральщика нашего соединения [5] «Взрыв» и «Защитник». В море все светлое время суток корабли бомбила вражеская авиация, во они сумели отбиться.

В глухую полночь 2 июля тральщики подходили к Херсонесскому полуострову. Дул сильный норд–ост, срывал белые гребни и забрасывал их на палубу. На море шла крупная зыбь, видимость была плохая, к тому же во время боя с самолетами противника корабли не раз меняли скорость и курс и за точность местонахождения их нельзя было поручиться.

На головном корабле «Взрыв», на правом крыле мостика, стоял командир старший лейтенант Николай Федорович Ярмак. Офицер смелый и решительный. Он видел, как на далеком еще берегу то разгоралось, то мрачнело зарево: там был израненный Севастополь. До кораблей докатывался гул выстрелов, тугие огненные трассы переплетались в темном небе. А между кораблями и берегом лежала полоса черной воды — сплошные минные поля, прикрывавшие крымский берег. Как подойти к 35‑й батарее? Херсонесский маяк разрушен, навигационных знаков не видно, и нельзя определить, где же подходной фарватер. А на узком отрезке крымской земли были наши люди, они отбивали из последних сил атаки фашистов и ждали прихода кораблей.

Когда по расчетам штурмана «Взрыва» лейтенанта Ильюшина корабли приблизились к кромке минного поля, Ярмак застопорил ход и с мостика запросил командира «Защитника» Михайлова:

— Ну как, пройдем через минное поле, Виктор Николаевич?

— Пройдем. Нас ведь ждут там!

«Взрыв» дал ход, в кильватер ему следовал «Защитник».

— На тебя вся надежда, штурман! — сказал Ярмак, обращаясь к Ильюшину. — К тридцать пятой надо подойти!

— Подойдем, — уверенно ответил штурман, — я уже по звездам определился. По моим расчетам, мы находимся в подходной точке, хотя приемного буя не видно и кромки фарватера не определишь.

— Добро! Молодцом, штурман! — повеселел Ярмак. Темное небо прояснилось, и выглянула луна. Корабли качало, под их килями лежала темная вода, и где–то, может [6] быть совсем рядом, на тонких минрепах, качались рогатые мины.

Был риск? Да, был, но на берегу ждали, и мы должны были помочь нашим людям любой ценой.

Темная ночь все больше светлела и от выплывшей из–за туч луны, зарева пожара и от вспышек ракет, освещавших берег и море. Это помогло морякам определить свое место.

«Взрыв» и «Защитник» удачно форсировали минное заграждение и подошли к району 35‑й батареи.

С берега фашисты уже открыли артиллерийский и минометный огонь. Осколки падали рядом, и все–таки с кораблей спустили шлюпки, чтобы принимать людей. И только ранним июльским рассветом тральщики отошли от 35‑й батареи, легли курсом на Новороссийск, куда и прибыли в тот же день.

Забегая вперед, могу сообщить, что БТЩ «Взрыв» успешно воевал все последующие годы, а БТЩ «Защитник» стал первым гвардейским кораблем нашего соединения. Но это было потом.

А в самые критические дни июля последние защитники Севастополя уходили на чем было возможно: на буксирах и катерах, на плотах и шлюпках. Многие из уходивших достигали берегов Кавказа, когда человеческие силы были уже на пределе.

До самых последних дней оставались в Севастополе катерные тральщики. Эти небольшие суденышки несли службу охраны рейдов бухт Казачья и Камышовая. Там они базировались, маскируясь в камышах. С раннего летнего рассвета и до поздней ночи весь этот район подвергался жестокому артиллерийскому обстрелу и бомбежке.

Все мы, работавшие в штабе ОВРа, уходили из Севастополя на подводных лодках, лишь артиллерист соединения тральщиков Павел Михайлович Мохначев задержался на берегу. Он в самый последний момент встретил своего друга, дивизионного минера Григория Коляду, контуженного, оказал ему помощь и остался с ним.

Позже старший лейтенант Мохначев рассказал:

— Десятки фашистских самолетов поднимались с аэродромов Качи в ясное безоблачное небо. Мы с Колядой насчитали их до семи десятков, а потом сбились со счета. При бомбежке два катерных тральщика «Ильич» и «Реввоенсовет», находившиеся в Камышовой бухте, были повреждены осколками. Личный состав приложил все усилия, и к ночи 1 июля катера находились в строю. Поступила команда: «Следовать в Новороссийск». С наступлением темноты «Ильич» и «Реввоенсовет», приняв на борт раненых бойцов, стали выходить из бухты. Мохначев и Коляда находились на них.

А фашисты были близко. На берегу вспыхивали прожектора и шарили по воде, взлетали осветительные ракеты, сыпались пулеметные очереди и рвались снаряды. От близких разрывов и сотрясения корпуса на катере «Ильич» вышли из строя моторы, и он остановился. Момент был критический. Командир КТЩ был еще не опытный, и Павел Михайлович Мохначев, как старший по званию, принял командование на себя. В таких случаях говорят: «Промедление — смерти подобно!»

— Приготовить буксир! — приказал он командиру тральщика лейтенанту Мельникову. А на тральщик «Реввоенсовет», идущий впереди, передал семафор: «Принять буксир!» Так и сделали. Теперь оба тральщика хотя и медленно, но двигались. Надо было как можно быстрее выйти из зоны огня, оторваться от берега. Поэтому решили передать на «Реввоенсовет» продовольствие и компас с катера «Ильич» и перейти туда самим. Пока занимались перегрузкой, мотористы «Ильича» снова ввели в строй свою машину. Теперь тральщики, чтобы меньше привлекать к себе внимание фашистов, решили следовать каждый самостоятельно. Поврежденный тральщик «Ильич» шел так медленно, что только на рассвете июльского дня вышел в открытое море. Скорость была всего четыре узла. Моряки знают, что идти с такой скоростью — это почти что топтаться на месте. И все–таки тральщик шел, над ним пролетали немецкие самолеты, но либо цель казалась им неподвижной, либо они вовсе не замечали маленький корабль.

Командир КТЩ лейтенант Мельников распорядился укрыть всех бойцов в трюмы и кубрики, и палуба осталась пустой, как на покинутом корабле.

Иногда самолеты сбрасывали бомбы и на бреющем полете открывали огонь из пулеметов по тральщику, но маленький корабль оставался невредим.

Вот так, без запасов продуктов питания и пресной воды, без компаса, тральщик «Ильич» один медленно продвигался среди необозримого моря. Шли часы, сменялись сутки. Мохначев днем ориентировался по солнцу, а ночью по звездам, и тральщик все больше склонялся к югу, подальше от крымских берегов и возможной встречи с противником.

На пятые сутки измученные люди увидели вдали гористые берега. Нет, это были не Кавказские горы. По характерным контурам побережья Мохначев определил, что перед ним открылся турецкий берег примерно в районе Синопа. И хотя у моряков уже не было ни капли пресной воды и ни крошки хлеба, они не вошли в турецкие территориальные воды, а повернули на восток, к своим берегам, к Батуми. Последний отрезок пути оказался самым трудным. Шли уже шестые сутки похода, на борту находилось пятьдесят шесть человек — голодных, измученных и раненых бойцов, но это были советские люди, и они терпеливо переносили невзгоды.

На шестые сутки, когда до Батуми было еще далеко, на раскаленном знойном горизонте показался силуэт военного корабля. Никто не знал, чей это корабль. А от сильного переутомления, от напряжения стольких дней, проведенных в открытом море в ожидании возможной встречи с фашистами, и Мохначеву, и командиру катера Мельникову показалось, что появился корабль противника. И шел он прямо на катерный тральщик.