Антиквар - Бушков Александр Александрович

– Выпьете, Василий Яковлевич?

– Я за рулем, – развел он руками.

– Кофе?

– А вот это с удовольствием.

Дашенька упорхнула в кухню – двигаясь, как подметил Смолин с уверенностью уже обжившегося здесь человека. Он спокойно встал, подошел к застекленному высокому шкафчику – или как там эта роскошь именовалась, – присмотрелся к небольшим фарфоровым фигуркам на полочках.

И уважительно покачал головой. Кем бы ни был здешний хозяин, толк в хороших вещах он безусловно понимал: трудно, конечно, делать окончательные выводы, наблюдая фигурки сквозь стекло и не беря в руки, но все же чрезвычайно похоже, что там, на полочках – не поздние повторы, а именно что оригиналы. Несколько гарднеровских фигурок, довоенные работы Данько и Кустодиева, невидная вроде бы, парочка совушек высотой с указательный палец (несомненный Ризнич, за полторы штуки баксов с руками оторвут, только свистни)… а это, к бабке не ходи, германский «бисквит», причем вторая половина девятнадцатого столетия – таких повторов попросту не бывает пока… Копятся факты, копятся и в какую-то очень неприятную сторону дело заворачивает…

«Сова» работы И.Ризнича

– Нравится?

Он обернулся – без излишней поспешности, конечно, не за каким-то позорным занятием застукан, слава богу.

– Нравится, – сказал спокойно. – Повезло вам, Даша, с квартирой, я вижу…

– Да, – сказала она, не моргнув умело подведенным глазом. – Подружка уехала на лето… Садитесь, вот кофе.

Ну разумеется, мысленно процитировал Смолин своего любимого автора детективов – подружки для того и существуют, что бы на них ссылаться… Опустился в низкое кресло, взял чашку – не антикварную, однако не из дешевого ширпотреба. Ну да, у такого хозяина и кухня должна быть обставлена соответственно.

Дашенька устроилась в кресле напротив, небрежно закинув ногу на ногу, отчего зрелище представало вовсе уж приятное. Играла, конечно, стервочка, но без дурной театральности – как-никак институт искусств, пусть факультет и не актерский… Рассуждая спинным мозгом, неплохо было бы попытаться снять с нее этот лоскуток и уложить прямо на ковер – но вот спинным мозгом-то как раз пользоваться и не следует, вокруг заворачиваются дела серьезные, понять их так и не удается пока, но что-то неладно…

– Итак? – спросил Смолин, светски прихлебывая кофе и светски улыбаясь. – Я так понял, что-то случилось?

– Ну, не вполне…

– Вы говорили, нужен мой совет…

– Можно и так сказать, – прямо-таки лучась очарованием, ответила Даша и еще более светски омочила алые губки в кофии, поглядывая на Смолина поверх чашки так невинно, обольстительно и чарующе, что впору бы и обомлеть.

Кому-нибудь помоложе и поглупее, не жеванному жизнью на шестьдесят четыре зуба… и я, кажется, имею на примете кандидатов, подумал Смолин. Что их долго искать-то…

А впрочем, он и не собирался сидеть с каменным выражением лица. Чтобы подыграть должным образом, явственно расслабился и обозначил на лице классическую мужскую одурелость, открыто таращась то туда, где невесомый халатик пикантно распахнулся, то туда, где его не имелось вовсе. И вскоре убедился по кое-каким нюансам девичьей мимики, что Дашенька, несомненно, с торжеством подумала нечто вроде: «Готов, старый хрен, пустил слюнки…» Маленькая и глупенькая, что поделать. Не успела еще уяснить, что неглупый мужик параллельно с пусканием слюнок способен думать совершенно о другом. Хотя… Иные вполне взрослые дамы пребывают в плену тех же заблуждений – будто тупые мужики не способны одновременно пожирать глазами дамские прелести и цинично думать о чем-то постороннем…

– Итак? – спросил Смолин.

– Василий Яковлевич, я вас заочно уважаю и ценю как большого профессионала…

Точно рассчитанная пауза. Точно рассчитанный томный взгляд. Точно рассчитанное небрежное движение, заставившее халатик распахнуться еще приманчивее. «Что ж ты такая дура-то? – подумал Смолин. – Скучно уже становится…»

– И только-то? – спросил он удрученно. – Было бы лучше, окажись вы, Дашенька, в меня тайно влюблены. Мечта стареющего мачо – чтобы в него оказалась тайно влюблена очаровательная девушка вроде вас…

– Как знать, как знать… – отозвалась нимфетка, глядя зазывно и лукаво.

В разговоре явственно обозначился тупичок. Не настолько Смолину было приятно сидеть напротив полуголой девицы и чесать язык – да и она, судя по глазам, чуточку тяготилась пустой болтовней.

– Так что там за дело? – сказал он не без настойчивости.

– Дело… Дело действительно серьезное. Василий Яковлевич, вы случайно не в курсе, куда делись… куда делась дедушкина коллекция?

– А почему именно я должен быть в курсе? – моментально отозвался Смолин голосом самым что ни на есть удивленным, глядя до омерзения открыто и честно. – Ваш дедушка, Дашенька, был стариком скрытным и подозрительным, это всем известно и вам наверняка тоже. О его коллекции самые фантазийные слухи ходили, а вот в натуре ее никто и не видывал. Как и я…

– Вы уверены?

– Ну разумеется, Даша…

– А мне вот кажется, что это именно вы ее забрали…

– Креститься надо, ежели кажется, так старики бают…

– Я серьезно, Василий Яковлевич. Есть сильные подозрения, что именно вы ее забрали. Вы были последним, кто дедушку видел живым…

– Ну и что? – Смолин улыбнулся насколько мог беззаботнее. – Неужели у вас в голове – старые классические романы? Роковые тайны, выданные на смертном одре, прерывающийся шепот умирающего: «Два шага на восток от мельницы, потом еще десять – в сторону раскидистого дуба, там и нужно копать, когда тень в полдень упрется в сортир…» Глупости какие.

– Может быть, – сказала она, глядя серьезно и цепко. – А может, и нет. Коллекция у вас.

Смолину надоело играть в дипломатию.

– Ну, а если бы даже? – спросил он без улыбки. – Нет, я ничего не утверждаю, я просто абстрактно теоретизирую: возможно, не исключено, вероятно… И что в этом случае? Что следует делать на данном историческом этапе?

– Поделиться, – сказала Даша твердо. – Я девочка неглупая и жизнь чуточку знаю, в с ё вы не отдадите просто так. Но хотя бы половину.

– А на меньшее, значит, не согласна?

– Никоим образом. Половину.

– А мотивы и основания?

– Это мой дедушка. Родной.

– Тысячу извинений, прелестная моя, но это никакой не мотив и никакое не основание, – сказал Смолин. – Ну, ваш, ну, родной, роднее не бывает… И что? Родственные связи, знаете ли, еще не означают автоматически права наследования.

– Означают.

– Ну, предположим… В некоторых, четко прописанных законом случаях. В некоторых. Собственно говоря, Даша, вы и заикаться не можете о том, что вам что-то принадлежит из дедушкиного имущества, если нет прямого завещания, пока живы ваши родители. Вот они, согласен, могли бы кое на что претендовать… они, но не вы. Они что, вас уполномочили со мной вести этот разговор?

– Нет, конечно.

– Вот видите. У меня есть дурацкая привычка, Даша. Стараюсь соблюдать законы скрупулезнейше. От и до. Если нет четко оговоренных условий завещания, та же квартира автоматически переходит вашим родителям. Но мы-то не о квартире, верно? Мы о неких коллекциях…

которых, собственно говоря, никто никогда не видел. Или вы видели?

Она промолчала. Неотрывно смотрела на Смолина уже без тени кокетства. Потом сказала:

– И все равно, если по справедливости, нужно поделиться…

– А если все мне оставлено? – спросил Смолин тихо. – Вот, предположим, именно так дело и обстоит. Поверьте моему честному слову. Любой может оставить нажитое кому угодно: черту в ступе, Джорджу Бушу, программе «Комеди клаб», Обществу защиты животных… а также любому индивидууму независимо от гражданства. И что?

– Вы и так не бедствуете. А у меня – шаром покати.

– Милая, ну это уж тем более не мотив, – сказал Смолин серьезнейшим тоном. – У вас ничего, а у меня до хрена, так что извольте поделиться… Шаткая идеологическая основа. В советские времена и то смотрелась бы несерьезно, а уж теперь, в эпоху рынка и индивидуализма… Вы, простите меня, никак не убогий дошколенок, которому позарез нужны деньги на операцию в Женеве, без которой он через месяц умрет… Здоровы, красивы, учитесь в хорошем заведении, руки-ноги на месте, ума палата… Извольте уж добиваться своего сами. Я не филантроп, честно…