Антиквар - Бушков Александр Александрович

Ладно, все это, в общем, неинтересно. О другом нужно думать: что у нее за вещица? Что такого могло ей остаться от дедушки – учитывая дедушкину личность? А вот тут уже простор для самых смелых фантазий, мог Кащей, размякнув душой однажды, подарить внученьке нечто такое, с чем и к сэрам, пэрам и херам на «Сотбис» не стыдно показаться. Мог и оставить заначку – что, если в комнате-тайнике хранилось далеко не все? И теперь детка боится продешевить, прекрасно понимает, что сама ничего не смыслит в рынке, и облапошат ее в два счета. Предприимчивая детка выросла, палец в рот не клади, вон как легко и непринужденно собрала приятелей и тряхнула опустевшую дедушкину квартирку. Чувствуется наследственная хватка – перепрыгнув через поколение, дали о себе знать Кащеевы гены. Вдруг да и выйдет какая выгода?

…Хозяин магазина «Эльдорадо» Николай Эрастович Демидов (как о том знала каждая посвященная собака) дельцом был хватким, но, как многие, страдал пунктиком. Хорошо еще, практически безобидным в отличие от педофилии, наркомании и порочной страсти к рулетке. Переклинило Эрастыча на генеалогии: не хочет быть старуха простою бабой, желается ей быть владычицей морскою… Вот уж лет двадцать, со времен угара перестройки, Демидов утверждал окружающих во мнении, что он, изволите ли знать, не с елки упал и не от посконных хлеборобов происходит, а имеет честь быть потомком тех самых Демидовых, что ставили заводы на Урале, чеканили фальшивые рублевики в подземельях и просаживали миллионы золотом на дурные прихоти.

Доказательства были самые фантазийные – точнее говоря, зиждились исключительно на разглагольствованиях самого Эрастыча, сетовавшего на коммунистическое правление, когда все бумаги сгинули в вихре войн и переворотов, все семейные реликвии вкупе с фамильными ценностями разворовали злобные чекисты, а ежели какие архивы и избежали катаклизмов, то их с оглядкой спалили в буржуйке сами демидовские предки, дабы не держать в доме столь опасных улик.

Смолин иногда подозревал, что в торговлю антиквариатом Демидов для того и нырнул четверть века назад, чтобы собрать побольше вещичек, которые можно без зазрения совести выдавать за фамильные реликвии. Ежели фотография осанистого господина при бакенбардах и Анне на шее не подписана, то таковую можно без всякого риска разоблачения представлять снимком родного прадедушки, точно так же порой дело обстоит с серебряными портсигарами, орденами, чиновничьими шпагами и прочей мелочевкой. В последнее время в столицах появились оборотистые ребятки, которые конструируют клиенту под ключ недурственные «семейные архивы»: тут и старательно подобранные фотографии, и россыпь старинных безделушек, и фамильные портреты, и эполеты, и многое, многое другое. Особенно ценятся интересные старые документы с совпадающими фамилиями – а ведь в столицах потихонечку работают свои Маэстро, которые при желании и за отдельную плату что портсигар снабдят соответствующей дарственной надписью («Его моему прадедушке сам граф Витте дарил от чистого сердца, так и написано, с твердыми знаками и ерами!»)

Самое смешное, что в те самые угарные времена Демидов даже выхлопотал подтверждающую его «права» грамоту – у какой-то из превеликого множества «Межгалактических геральдических палат», расплодившихся, как блохи на барбоске. Сколько ему это стоило, история умалчивает, но грамота и сейчас красовалась на стене: многоцветная печать, императорские орлы, куча красивых печатей, раскудрявейшая подпись герольдмейстера, то ли Пупкина, то ли Ляпкина…

Что бы там ни было в начале, теперь Эрастыч был торгованом хватким – разве что порой на него находило и он начинал разглагольствовать про свой известнейший род, пересказывая байки еще дореволюционных времен, почерпнутые из букинистических редкостей, или с таинственным видом вещал, как он списался на неделе с очередной седьмой водой на киселе, потомками Демидова, обитающими то ли в Патагонии, то ли на южных отрогах Гималайского хребта, как был ими заочно признан, заочно же облобызан, а потому вот-вот все же начнутся поиски демидовских кладов, скрытых которое десятилетие то ли в подвалах полуразвалившихся уральских башен, то ли в швейцарских сейфах. Свои эти минуты ужасно любили – потому что именно в этот момент Эрастычу, обычно недоверчивому и въедливому знатоку, которого на кривой козе не объедешь, можно было, пользуясь его расслабленным состоянием, впарить черт-те что, якобы имевшее отношение к уральским самодурам-миллионщикам. Смолин и сам этим пару раз грешил – потому что не использовать такой случай просто грех, в конце концов, не больного на голову обманываешь, а вполне здорового, только подвинутого на чужой генеалогии, да и продавал он Эрастычу не фальшаки, прости господи, а натуральную старину (вот только вряд ли имевшую хотя бы отдаленное отношение к настоящим Демидовым)…

Сегодня, впрочем, у него были совсем другие помыслы – да и Эрастыч, сразу видно, пребывал в насквозь вменяемой полосе. Что ему, впрочем, нисколечко не мешало с напыщенным видом извлекать сигаретки из массивного серебряного портсигара с гербом Демидовых: в нижней половине – кузнечный молот, в верхней – три каких-то хреновины наподобие буквы «Л». Портсигар был родной, сазиковский, да и герб у Демидовых, Смолин интереса ради проверял, именно такой – но вот о истории появления герба на этом именно портсигаре он кое-что слышал краем уха…

– Я так понял, всплыло что-то? – спросил Смолин, ощущая немалый охотничий азарт.

– Сразу, как ты позвонил, стали бдить, не в первый раз, чай…

Какая бы конкуренция и подковерные интриги ни сотрясали тесный антикварный мирок, прежние склоки мгновенно забывались, если у кого-нибудь что-нибудь попятят – тут уж моментально начинается перезвон, все бдят в десять глаз, потому что завтра сами могут оказаться в таком же положении. Тем более что частенько мелкая шпана, стащив что-то в одном магазине, простодушно спешит продавать в другой, не представляя в своей юной тупости специфики антикварного бизнеса, где все одной веревочкой повязаны и знают друг друга сто лет…

Эрастыч полез в стол и выложил полоску твердого картона, к которой были прицеплены пять регалий. Хватило одного взгляда, чтобы мгновенно опознать свое, законное – именно эти награды, именно в этом порядке он сам на данную картонку и цеплял. Но из обычной пунктуальности Смолин все же взял в руки подборку, присмотрелся. «Савушка», то бишь сербский орден Святого Савы, был в свое время мастерски реставрирован Маэстро – но если хорошенько приглядываться, видно, что голубая эмаль в верхней части креста чуть отличается оттенком от «родной». Даже искусник Маэстро не всегда способен повторить в безукоризненной точности работу трудившихся сто лет назад мастеров, эмаль – самое слабое место современных фальсификаторов…

Орден святого Савы

Медаль Ушакова была под тем самым номером, удостоверение к ней (награда с документами всегда стоит дороже) и сейчас лежало у Смолина на квартире. По памятным признакам он легко узнал и две баварских военных медали середины позапрошлого века. А большую серебряную медаль за военные заслуги государя императора Франца-Иосифа опознать легко было с полувзгляда – потому что давным-давно, надо полагать, тогда же, в Первую мировую, обладатель глубоко выцарапал на ней свои инициалы (была такая ухарская привычка у юных императорских праворщиков, вроде нарисованных чернилами звездочек на погонах у белогвардейцев).

Медаль Ушакова

– И вот это…

Эрастыч положил на стол тяжелый пластиковый пакет, где в совершеннейшем беспорядке лежала целая груда медалей. Вот они-то Смолина интересовали во вторую очередь, поскольку были откровенной дешевкой, той самой чепурновской «обманкой», которую Дашка и ее сподвижники сняли со стены. Он только покопался в пакете двумя пальцами, следя, чтобы не уколоться заколками – да, это тоже из Кащеевой квартиры…