Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

– Но он же металлический, от настоящего не отличишь, – задыхаясь от возмущения, произнесла Фаина. – Потом, если кому-нибудь в глаз…

– Повредит еще как, – сказала шепотом Элеонора Павловна. – Может даже птицу сбить в полете. У меня муж такой игрушкой баловался, по банкам стрелял. Он меня научил маленько в оружии разбираться. Но я как увидела пистолет у Кайотова, мне аж плохо стало! Он и так-то одной своей дуростью убить может. Короче говоря, я отобрать не смогла, потому что он его запрятал и убежал. Но потом встретила в коридоре, отчихвостила и потребовала честного слова, чтобы он в школу никогда больше подобное не приносил. Он меня боится, девочки! Клялся, божился! Я отцу все равно позвонила, от греха. Ну, не об этом речь…

Все помолчали. Никому не хотелось начинать разговор о новости, которая сегодня расползлась по школе, как нефтяное пятно по воде. Одно дело говорить об учениках, о наболевшем. А другое – обсуждать действия коллеги, с которым проработали много лет.

Но раз уж был упомянут девятый «Б», раз назвали Осокина, обратного пути не было.

– Конечно, от Артема Осокина жди последней гадости, но зачем Штыгин решил воспользоваться фотоаппаратом на телефоне? – осторожно начала Элеонора.

– Одинокий человек. Разведенный. Может иметь, хм-м-м, странности… – загадочным голосом произнесла учительница английского и сразу замолчала.

Присутствующие напряглись. Стало тихо. Слышно было, как далеко, на той стороне школы, в коридоре Монгол опускает швабру в ведро с водой и свистит. В каком-то классе по доске царапал мел.

– Бог с вами, Зинаида Алексеевна, не говорите такого больше, прошу вас! – Элеонора Павловна распрямилась на диване и нервно расправила складки на юбке. – Нам ли обсуждать, у кого какие странности? Рассказываете первое, что придумали дети.

– Детям родители верят больше, чем учителям, – раздался угрюмый голос учительницы математики. – Доказанный факт.

– Граждане! Ау! Я даже не рассматриваю такую возможность. Я только хотела сказать, что Штыгин…

– Что Штыгин?

В дверь торопливой походкой вошла Маргарита Генриховна. Она окинула всех взглядом: «Здравствуйте, коллеги!» – и принялась искать что-то на круглом столе, отчего расшатанная столешница отчаянно заскрипела.

«Она уже все знает», – поняла Элеонора, глядя на крючковатый нос, затуманенные глаза и обвисшие щеки завуча. Маргарита Генриховна суетилась, только что не кудахтала.

Следом за ней в учительскую зашел Озеров. Он едва кивнул собравшимся. На его лице читалось страдание. С другими лицами из кабинета Маргариты Генриховны не выходят.

«Обработка началась», – сочувственно подумала Фаина.

– Вот эта распечатка! – завуч выудила из кипы документов нарезанные бумажки. – Она поможет вам, Кирилл Петрович, ориентироваться во всех районных семинарах.

– Давайте сначала закончим с отчетом, – взмолился молодой человек. – Вы хотите рассказать мне обо всем сразу.

Маргарита Генриховна с очень плохим артистизмом изобразила крайнюю степень удивления.

– Да вы что? Это очень важно! Удивительно, что вас вообще допустили к занятиям без прохождения семинаров! Так что там Штыгин, коллеги?

– Этот стол нуждается в крепкой мужской руке, – попыталась сменить тему Богачева. – Кирилл, закрутишь болты, дружочек?

– Сразу же, как устраню последствия потопа, – пообещал Озеров.

Элеонора незаметно показала ему глазами на завуча и изобразила жестом, что ему пора застрелиться. Кирилл Петрович согласно кивнул.

– Отец Осокина уже извещен об этом случае в раздевалке. Сделать это раньше мальчика мы не успели, – проговорила Маргарита Генриховна, не отрываясь от бумажек на столе и как бы невзначай включаясь в разговор.

– Если этот грубиян, его папаша, еще раз явится в школу, его следует забрать в полицию, – пропела Анна Сергеевна Богачева, потрясая седой шевелюрой и игриво глядя из-под толстых линз.

– Так что Штыгин?

– Если посмотреть на это с другой стороны, – вставила неожиданно Раиса Львовна, – зачем он оставил детей во время урока? Это запрещено.

– Да, это нехорошо, – подтвердил кто-то из присутствующих. Кто-то из тех, кто любил говорить об очевидном.

– Как же он мог не оставить, если Осокин спрятался в раздевалке, – вставила Маргарита Генриховна, одновременно подсовывая документы секретарю и продолжая вслух. – Светлана Семеновна, вы что мне посчитали в анкете? Количество детей не совпадает… Что у вас в школе было по математике?

– Пять. Считал компьютер, а не я.

– Тридцать четыре и еще десять. Ах да, кажется, это я ошиблась.

– Кстати говоря, сынок Романа Андреевича тоже делает что хочет, – пожаловалась учительница математики. – На важную контрольную не явился. Видимо, гуляет где-нибудь. А отец об этом даже не знает.

– Вот как? Андрей опять прогуливает? – удивилась Маргарита Генриховна, но на ее лице Кирилл как будто прочитал удовольствие от этой новости. – Я поговорю с Романом Андреевичем. Он сегодня как раз будет у меня.

– Смотрите, чтобы он его не поколотил. Старшеклассникам лучше не попадаться ему под руку.

Раиса Львовна глухо засмеялась, думая, что ее шутка снимет напряжение. К ней присоединилась англичанка, которая, кажется, не поняла до конца иронии, но успела осознать, что смеяться можно. Маргарита Генриховна была слишком увлечена работой, но чтобы не прослыть невоспитанной перед старой знакомой, коротко улыбнулась. Остальные не поддержали внезапного веселья.

Озеров был сильно занят сегодня, но даже до него дошли какие-то глупые шутки относительно учителя физкультуры. Он сразу принял это за подростковую месть и потому не обратил особого внимания. Но потом по сарафанному радио стали приходить все новые подробности. Спрашивать никого было не нужно: голоса слышались из коридоров, из буфета, со стороны подоконников. Версий было слишком много, чтобы хоть одна из них казалась правдоподобной. Но впервые услышав, будто Штыгин фотографировал подростка в раздевалке, Озеров почувствовал ложь. Он успел немного узнать физрука и доверял своему чутью: «Этот человек не мог сделать такого никогда, а если и сделал, тому есть разумные объяснения». Кирилл сразу ощутил тяжесть последствий этой некрасивой истории, наверное, потому, что в такой ситуации мог оказаться и сам.

Уже час он проторчал у завуча и не успевал сделать ничего из запланированного