Скорпионы в собственном соку - Хуан Бас

2

Я подумал было поднять тревогу и сообщить, что все мы, кто ел устриц, отравлены. Но после провала с бомбой кто бы мне поверил?

Я должен был один бежать из музея и раньше всех доехать до больницы, это был мой единственный шанс. Если б я предупредил всех, дело осложнилось бы, тем более что был канун Сочельника, и город превратился в хаос.

Низость ведет нас неизведанными путями.

Я попытался смыться через боковой выход, расположенный возле лавки с подарками, но какой-то эрцаина в форме приказал мне не отходить от него: они хотели отвезти меня в комиссариат, чтобы я сделал заявление.

Я попросил позволить мне сходить в туалет, потому что у меня расстроился желудок. Он проводил меня на первый этаж. Я зашел в одну из уборных, а полицейский остался у двери кабинки; по крайней мере он позволил мне закрыться на щеколду.

Я открутил металлический цилиндр, защищавший рулон туалетной бумаги. Я бесшумно открыл щеколду, резко распахнул дверь и ударил его цилиндром в середину красного берета – множество раз подряд, до тех пор пока он не упал без чувств.

Я никогда не думал, что способен на что-то подобное.

Я вышел из уборной и, прижимаясь к стене, добрался до одной из террас, откуда и скрылся. На ней никого не было. Я перепрыгнул через перила, а потом поднялся на улицу по одному из газонов. Несмотря на пробку, мне удалось сразу же поймать такси.

3

– Думаю, теперь я, к несчастью, понял, – сказал я таксисту.

– Вам это нелегко далось. Но не огорчайтесь, в здешних краях есть варианты и похуже, уверяю вас, – я-то знаю, о чем говорю. По крайней мере вам досталось более или менее удобное место.

– Самое странное, что, несмотря на то что я уже понимаю, что со мной произошло, перспектива меня не ужасает. Если хотите знать, она меня даже не печалит.

– Это результат своего рода телепатической анестезии. Мы обычно применяем ее. Любезная услуга фирмы.

– Значит, устрицы все-таки были отравлены, Астигаррага не шутил.

– Вроде так… Хотя причина развязки – можем мы это так назвать? – могла бы быть и иной.

– Я умер или нахожусь в коме?

– А какая разница, с практической стороны?

– Мне-то не все равно. Если я нахожусь в своего рода коме с галлюцинациями, вызванными ядом, я могу однажды проснуться, как это произошло с ним. Ну, признаю, его случай несколько отличался от моего… Если же я умер, значит, нет пути обратно.

– Как вам угодно. Для меня это не имеет значения.

– Когда это случилось со мной? Не говорите… дайте я сам догадаюсь… Я знаю: вскоре после того, как я сел в ваше такси, когда почувствовал тошноту. Это было нечто большее, чем тошнота, верно?

– Или когда вы зашли в уборную в «Гуггенхайме». Это все тоже мелочи.

– Вам не кажется, что вы ведете себя нелюбезно?

– Разумеется, так и было задумано; это составляет часть моей подставной личности.

– А почему такси и таксист?

– Ну, у меня есть свое чувство юмора, хотя люди в это и не верят. Вонючее такси и таксист-зануда – это достойное чистилище для вашего дурацкого сознания.

– Бесконечная поездка по этому черному шоссе в вашей, и ничьей больше, компании кажется мне скорее адом, чем чистилищем… Знаю, вы сейчас скажете мне, что это как мне угодно.

– Не смотрите на все так пессимистично, приятель. Мне свойственно не только чувство юмора, но и рождественское настроение. Поскольку я забрал вас как раз в районе этой даты, я хочу сделать вам подарок, чтобы вы не чувствовали себя таким одиноким.

Метрах в ста впереди я различаю желтоватый огонек. Когда мы приближаемся, я вижу, что это фонарь, под снопом лучей которого ждет Асти, все еще переодетый Оленцеро, с моим дорогим Мило на руках.

Таксист останавливает машину, мои товарищи забираются внутрь и садятся рядом со мной.

– Так лучше? – спрашивает таксист.

– Благодарю вас за заботу.

Мило спрыгивает с рук Асти и устраивается у меня на коленях. У него сухая и очень холодная мордочка.

– Мне бы хотелось переодеться, но уже не было возможности, – говорит мне этот ряженый Оленцеро.

– Ладно, думаю, я это как-нибудь перенесу. Твоя овчинная пастушья безрукавка воняет не хуже, чем обивка в нашей ладье Харона… А вот чего бы мне хотелось… Простите, не сочтете ли вы, что я злоупотребляю вашей любезностью, если я попрошу вас выключить эту бесконечную передачу по радио с вильянсико? – спрашиваю я таксиста. – Это действительно мука.

– Мне жаль, но я не могу доставить вам такого удовольствия. Радио – это часть образа вредного таксиста. Впрочем, рекомендую вам подождать, вот увидите, если есть важные новости, они их передают, – заверяет он меня, увеличивая громкость приемника.

Ненавистный голос поддельного диктора говорит:

– Сообщают о пожаре в известном баре авторских закусок «Карта полушарий Бильбао». Заведение, расположенное на улице Итурриса, полностью выгорело. Кажется, катастрофа случилась из-за газовой плиты, которую какой-то дурак оставил включенной.

– С Богом.

– Прошу вас избегать неблагозвучных выражений такого рода в моем такси, если хотите, чтоб мы поладили. Хотя я, в сущности, нейтрален, мне более симпатичен романтизм губительных сил, и я предпочитаю образ падшего ангела.

– Извините.

Я до сих пор не заметил, что медальон со святым Христофором превратился в пирата Веселого Роджера, в то время как эмалированное панно с эмблемой Эускаль Эрриа стало логотипом «Кока-Колы»; у нашего хозяина, несомненно, особое чувство юмора.

– Я оставил духовку включенной… Я начал читать твою рукопись, и у меня из головы вылетело, как святой на небо улетает.

– Я вижу, вы упорствуете, – говорит таксист. – Предупреждаю, я могу сменить декорации асфальтированного шоссе на сельскую дорогу с выбоинами, запахом навоза и осами в машине.

– Это больше не повторится… «Карта полушарий» превратилась в пепел… По правде говоря, так лучше: чтобы эта мечта исчезла вместе с нами.

– И, кажется, в итоге мой послужной список убийцы не достанется потомкам. Никто о нем не узнает, кроме тебя… И таксиста, конечно.

– Тебе это важно?

– Вовсе нет. Я всегда был скромным человеком. Кроме того, как только тебя охватывает темная инерция, совесть освобождается, и исповедь теряет всякую искупительную ценность. С другой стороны, как акт покаяния она оставляла желать лучшего. Быть может, я даже подсознательно написал ее только для того, чтобы ты прочитал.

– Ты меня смущаешь.

– Ты тоже не особенно обращай на меня внимания, помни, что я сумасшедший.

– Это точно, я все время забываю. Почему мне так сложно помнить об этом?

– Полагаю, скорее из теплых чувств ко мне, чем из скептицизма… О чем я искренне сожалею – так это о том, что ты съел отравленные устрицы, хотя тебе и досталось по заслугам за то, что сунул нос не в свои дела.

– Я, в свою очередь, сожалею о дырках, которые в тебе проделали по моей вине. А устрицы ты мне можешь компенсировать, открыв мне наконец секрет кляра.

– И не мечтай; мне пропороли живот, а не мозги.

– Скажи по крайней мере, есть ли там «Гран-Марнье»?

– Может быть.

– В тебе проснулся аутизм Альсо. Я и в опиумном кошмаре представить себе не мог, что зависну в ничто в компании гипускоанца.

– Ну вот, мы дошли до обидах мест.

– Друзья? – Я протягиваю ему руку.

– Боюсь, что навсегда, – говорит он мне, пожимая ее.

Снова пробивается радио.

– Другие новости… Osaba Хосеба, любитель маленьких девочек с волн далекой Эрции, повесился в своем номере в пансионе «Льюис Кэрролл», мрачном приюте на улице Кампа дель Муэрто… А теперь, дабы развлечь нас в этой прогулке в забвении, братья Ригоития споют нам «Двухголовую овечку», при этом Хосемари или Хулиан будет аккомпанировать на трещотке, а Хулиан или Хосемари – тереть бутылку анисовой настойки «Эль Моно». Они хотят посвятить эту вильянсико пьянице Антончу Астигарраге, который их, вероятно, слушает.

– Кстати, Антончу. Расскажи мне о подлинной причине вражды между Ригоития. Ты либо в итоге не вставил это в рукопись, либо я не дочитал до этого места.

– Правда. Потом я расскажу тебе, непременно. Тут нет никакой спешки… Но сначала, если позволишь, я бы хотел поведать тебе еще немного о Франсуаз, разделить с тобой память о ней, чтобы укрепить воспоминание и постараться таким образом, чтобы она как можно позже исчезла в ничто.

– Это будет честь. Я слушаю тебя, друг мой.

– Я постараюсь вас прерывать и неизбежно докучать вам нудными разговорами, – замечает наш хозяин.

В это вечное мгновение мне показалось, что я почувствовал, как такси засияло собственным огнем, снежным светом, выделявшимся в черноте, как стакан молока в лавке или неисчерпаемый «мартини-драй» с двумя оливками. Я почил с миром.

Бильбао, 3 сентября 2001 года.

Источники и полный список закусок из «Карты полушарий Бильбао»

Я встречал упоминания или описания некоторых из следующих блюд в кулинарных статьях Рафаэля Гарсии Сантоса, Хосе Карлоса Капеля и Микеля Коркуэры, опубликованных в газетах «Эль Коррео» и «Эль Пайс».