Скорпионы в собственном соку - Хуан Бас

Чтобы они не всплыли, я выпотрошил трупы ножом для разделки мяса и бросил их в море в миле к северу от Кала Морель.

41

После смерти дяди Пачи и Кресенсио мое существование превратилось в своего рода спячку, удивительно похожую на те тринадцать лет комы, и продлилась она до сегодняшнего дня, – это была простая, однообразная и бессодержательная жизнь в полусельской атмосфере Каско-Вьехо в Бильбао.

Я ни разу не встречал никого из моих прежних товарищей по ЭТА. Все, кто может меня узнать, умерли или сидят в тюрьме.

Единственное исключение в моей заурядной жизни, как вы помните, случилось в этом, 2000 году, когда мы с вами уже были знакомы, – это было убийство футболиста Йосеана Аулкичо, четвертого приговоренного, может быть, наименее передо мной виноватого.

Я знал, что он на пенсии, что он недавно овдовел и живет один в своем шале на горе Умбе.

Однажды холодной февральской ночью, в разгар яростной одинокой попойки я вычистил и зарядил свой старый пистолет «Астра» и пошел навестить его.

Он не помнил о своем участии в той истории, случившейся более чем за сорок лет до того; мне было все равно.

Йосеан оказался еще большим простаком, чем я ожидал.

Узнав меня, прежде чем я заткнул ему рот кляпом, он попросил помощи у Скорбной Девы, Богородицы, которую одна женщина видела в Умбе в 1941 году и которой с тех пор приписываются разнообразные чудеса.

Он напомнил мне Чордо, наваррского этарру, перекрестившегося перед тем, как взорвать бомбу. Он верил в святых и особенно почитал Святого Франциска Хавьера, ученика Игнатия Лойолы, чей образ носил в ладанке, прикрепленной к магазину автоматической винтовки.

Дева из Умбе, должно быть, в тот момент была занята и не пришла на помощь Йосеану Аулкичо.

Остальные подробности вы знаете из прессы.

Мне представилась возможность приобрести в собственность заведение с лицензией на улице Перро, старую таверну, не открывавшуюся после наводнений 1983 года. Тот же владелец продал мне квартиру, расположенную наверху.

Пару, что я нанял, жвачных, как вы их очень точно называли, мне порекомендовал один знакомый по кварталу из-за их качеств: неповоротливые, но покорные и умелые в исполнении простой работы в таверне.

Они так похожи друг на друга, потому что они – двоюродные брат и сестра, так они сами говорят. Мне всегда казалось, что на самом деле они родные брат и сестра, вступившие в кровосмешательную связь, будучи чистым образцом отсталости и эндогамии, которые витают в воздухе в их горной колыбели, в долине Арратии.

Анхелинес, повариха, продавала выпивку в «Гато Негро» в Ла-Паланке; мы знакомы с тех пор, как я приехал в Бильбао.

Остальное вы уже знаете.

Месть подходит к концу.

Двадцать пять лет, посвященных этому безумному и жестокому труду.

Жизнь, растраченная впустую ради верности кровавой клятве.

Какая нелепость и бессмыслица! «Какая жалость», как сказала мне та красивая и ужасная женщина, Пантера, в ночь бури и неудавшегося секса.

Я очень смеялся над своими неотесанными бывшими товарищами из Себерио, но ведь и я тоже не избежал деревенского скотства: аутизм Альсо давил на мою наследственность, как могильная плита, и им были продиктованы мои горестные деяния, без оттенков и без жалости.

Главное же, не считая пяти лет передышки, я вел очень одинокую жизнь.

Буду с вами откровенен, Пачо. Когда мы с вами познакомились, вы показались мне смешным персонажем, педантом и кретином, что называется, полным ничтожеством. Но, общаясь с вами, я оценил другие ваши стороны, узнал вас лучше и привязался к вам.

Мне нравится то, насколько вы уважаете дружбу, ваша образованность, любовь к кулинарии, то, что вы так цените мою стряпню, и то, сколько душевных сил и труда вы потратили на то, чтобы сделать реальностью нашу любимую игрушку «Карту полушарий Бильбао».

С другой стороны, думаю, мы оба положительно повлияли друг на друга.

Думаю, что вы теперь уже гораздо меньшее ничтожество. А я в этом году благодаря вашему обществу чувствовал себя менее одиноким и менее мертвым.

Много лет, слишком много, у меня не было друга. Последним был Доминик Лантёр, и вы уже знаете, как я отплатил ему за доверие.

Когда вы предложили мне открыть в центре Бильбао бар авторских закусок, я пошел на эту аферу по двум причинам.

Первая – то, что вы сказали, будто такого рода заведения станут посещать государственные люди, политики и прочий подобного рода сброд. Я подумал, что, быть может, волей случая на эту приманку попадется недостающая жертва, пятая, последняя, все еще принадлежащая этому миру. А на моей территории его устранение, которое очень трудно осуществить другим способом из-за мер безопасности, окружающих человека его положения, будет более выполнимым делом. Это предположение полностью себя оправдало.

А вторая – это то, каким жалким и одиноким человеком были вы, папочкин сынок, брошенный на произвол судьбы. Работа по организации «Карты полушарий Бильбао», которую я всегда позволял вам считать вашим детищем, наполнила вас такими иллюзиями и позволила вам почувствовать себя таким нужным, что я не мог вам в этом отказать.

Хоть я и сделал вид, будто для меня это приятный сюрприз, и сказал, что ваша идея кажется мне очень удачной, я уже раньше думал о том, что новый бар должен открыться в заведении «Твинз». По этой причине я помог ускорить выполнение необходимых предварительных формальностей с наследством братьев Ригоития.

В общем, как я уже говорил вам, круг замыкается.

Не важно, что я уже не вижу смысла в мести, я хочу все довести до конца.

Кроме того, если поразмыслить хорошенько, этот, последний – несомненно, один из худших, коррумпированный гад и карьерист; все люди его породы обычно таковыми бывают.

Это жирная рыбка из НПБ, с годами занимавшая все более высокие посты во власти.

Я сам тоже решил погибнуть, устраняя его, и мимоходом заодно прихватить с собой и нескольких наиболее выдающихся уродов.

Вам это кажется варварством?

Не забывайте, что я безумен, я ни на минуту не переставал быть таким.

Что касается моего намерения умереть вместе со своими жертвами, то это не такое уж значимое событие. Вы помните тот приступ боли, который случился со мной у дверей «Твинз» в ту ночь, когда мы наведывались в «Адскую кухню»? У меня цирроз печени на последней стадии, мне остается жить очень мало. Тот медный цвет, что вам так нравится в моем лице, вызван не кокетством и не ультрафиолетовыми лучами, а моей истощенной печенью.

Я собираюсь убить в «Гуггенхайме» леендакари[130] Иона Андера Чорибуру.

Часть третья

Запойный угольщик в «Гуггенхайме»

Euskal Herrico ohianetan Olentzero deritzon ikazkin zahar bat bizi dab ere As-totxoarekin. Gabon egunez, urtero, opariak banatzen dizkie bere abestia kantatzen dioten haurrei. Baina gustiz herabetia denez, inorki ikusteik ez du nahi izaten.[131]

1

Я даже не выключил компьютер и не вынул дискету, не было времени. Как я глуп, что не догадался: пятой жертвой должен стать леендакари; это по всем признакам было яснее, чем сексуальная жизнь Тинтина.

Я стал лихорадочно соображать, что будет быстрее и что эффективнее. Быстрее, конечно, позвонить в музей, но эффективнее пойти туда самому. По телефону меня могут не послушать, принять за сумасшедшего.

Так что я выбежал из «Карты полушарий» и кинулся к площади Сабалбуру, к ближайшей стоянке такси.

Из-за суеты с рождественскими праздниками не было ни одного. Я подождал минутку и позвонил по мобильному на ближайшую станцию вызова такси; оба номера были заняты.

Я начал свою решительную гонку в ритме между легким шагом и короткой рысцой. Не знаю точного расстояния, отделявшего меня от «Гуггенхайма»; по моим подсчетам, что-то около двух или трех километров – настоящий марафон для жалких легких человека, который, как говорил Бернард Шоу, практиковал только один род физических упражнений: ходил пешком за гробом на похоронах друзей-спортсменов.

Я преодолел не больше пятисот метров, и уже началось покалывание в боку; мне пришлось остановиться и перевести дух. Три четверти бутылки «Гленморанжи» и целая пачка «Бэнсон и Хэджес» оказали мне медвежью услугу.

Я должен был показать себя достойным свалившихся на меня обстоятельств и сделать огромное усилие, мгновенно превратиться в Затопека.[132]

Я снова продолжил свой бег.

Одно дело – что я не стал выдавать Астигаррагу прежде, чем закончил чтение его исповеди, и другое, совсем другое – не предотвратить всеми возможными способами убийства или, скорее, кровавой бойни, – ведь мы помним, что дегустатор Франко заявил о своем намерении захватить с собой еще несколько человек помимо леендакари.

Было очевидно, какой способ он выбрал для своего покушения – бомбу. Несомненно, телега с бочкой скрывала в себе взрывчатку. Я не имел ни малейшего представления о том, как он исхитрился достать нужное вещество и поместить его в бочку, но, судя по изворотливости, проявленной в остальных убийствах, и учитывая военную подготовку, полученную им в Алжире, это тоже меня не удивляло.