Моя жизнь со Старцем Иосифом - Ефрем Филофейский

Глава двадцать первая. ПЕРЕСЕЛЕНИЕ В НОВЫЙ СКИТ

Старец Иосиф прожил в пустыне Малого скита Святой Анны пятнадцать лет, до 1953 года. Но у нас, молодых послушников, стало сдавать здоровье от различных невзгод: от суровой жизни, от изнурения, от антисанитарии и, главным образом, из-за наших келлий, которые были настоящими склепами. Особенно моя келлия была сущим склепом, семейным, как называют такие в миру. У меня начались проблемы с легкими, появились симптомы, напоминающие туберкулез. Отец Иосиф Младший все время испытывал недомогание от постоянной боли в груди, от кровохарканья и желудочных расстройств. У отца Харалампия, бегавшего повсюду, от переутомления и таскания больших тяжестей появилась грыжа. Мы пришли в полную негодность. Мы были молодыми, но уже ни на что не годными.

Текло время, силы Старца таяли. От чрезвычайного подвижничества на протяжении всей жизни он стал часто болеть. У него, бедного, все время болела голова. Он стал очень чувствителен к холоду. Чтобы согреться, он надевал кучу теплого белья, подвязывался веревкой и становился похожим на вавилонскую башню. Мы тоже натягивали на себя все, что имели: теплое белье, шарфы, одеяла, пальто, так что были похожи на астронавтов в скафандрах.

Мы пили только горячую воду, потому что ничего холодного пить не могли. Я заматывал себе живот шерстяной попоной, чтобы он согрелся и мог переварить пищу. Во что мы превратились! Холод и сырость, в которых мы жили долгие годы, нас подкосили. С тех пор я легко простужаюсь, и буду страдать этим до смерти. Мне было двадцать пять лет, а я был словно старик.

Летом мы мучились от жары, которая нам не давала толком выспаться. После хиротонии отца Харалампия выспаться стало еще сложнее, потому что мы служили литургию каждый день. Зимой еще было достаточно времени, чтобы отдохнуть после литургии, потому что солнце всходило поздно. Но летом ночи короткие — и времени на отдых утром не оставалось. Ибо литургия всегда должна была начинаться в шестой час ночи, то есть в полночь. Когда мы заканчивали, изнуренные недостатком сна и летней жарой, уже рассветало. Старец же постоянно понуждал себя приходить на литургию, несмотря на то что его калива была довольно далеко от церкви.

* * *

Тогда нас было шестеро: два старца — Старец Иосиф и старец Арсений, отец Иосиф Младший, отец Афанасий, священник отец Харалампий и я, диакон. Иногда у нас гостил и какой-нибудь старчик. Места нам не хватало. Площадка, на которой мы жили, находилась на краю обрыва, и за отсутствием места мы больше ничего там не строили. В пещерках же, которые там были и где раньше жили русские, могло поместиться два-три человека, а не шесть или семь. Кроме того, сверху часто падали камни и что-нибудь ломали, поэтому мы все время от них укрывались.

Нашим рукоделием тогда были большие печати для просфор, которые мы вырезали из крупных кусков дерева. Для этого рукоделия требовалось и больше инструментов, чем у нас имелось, и больше места для работы. Да и дерево для печатей приходилось таскать издалека, с Холодных Вод.

Много было трудностей. Все это сказывалось на нашем здоровье. Если бы мы не переселились, то не смогли бы выжить.

Старец понял, что мы не можем больше там жить, и сказал отцу Арсению:

— Молодежь надорвалась. А с нами, стариками, что будет? Скоро мы все придем в негодность.

Тогда мы решили перебраться в Новый Скит, [56] где и климат помягче, и место более удобное. Он рядом с морем, так что трудов было бы меньше. Звал нас туда, со своей стороны, и отец Феофилакт:

— Перебирайтесь в Новый Скит, ведь у меня здесь целый дом.

Старец сотворил молитву и сказал нам:

— Я получил извещение от Бога: пора переходить пониже, в Новый Скит, ибо здесь все идет к тому, что никто не останется на ногах. И как же тогда мы, старшие, сможем жить здесь, если у вас, у молодежи, не будет здоровья? Оно у вас уже пошатнулось. Сегодня вечером мы начнем перебираться в Новый Скит к старцу Феофилакту.

* * *

Сентябрьской ночью 1953 года, при свете луны, мы отправились к Святым Бессребреникам в Новый Скит, к отцу Феофилакту. Каждый вскинул на плечи по одеялу, было у нас еще и три-четыре книги. И все. Больше у нас ничего не было.

Мы немного пожили в каливе Святых Бессребреников, которая находилась посредине скита. Это место нам не подходило, потому что мы привыкли к безмолвию и затворничеству и Новый Скит казался нам очень густонаселенным. Старец сказал отцу Арсению:

— Здесь что-нибудь скажешь, а на другом конце тебя слышно. Кашлянешь — и все соседи услышат. И если мы начнем молиться вслух или заплачем, то превратимся в театр.

Кроме этого, случились и кое-какие споры с тамошними отцами. Нас, любящих безмолвие, такая жизнь не устраивала. Оставаться там было невозможно. Спустя несколько дней после переселения Старец мне сказал:

— Дитя мое, что нам делать? Мы не подходим для жизни здесь. Мы люди мирные и не можем участвовать в этих раздорах. Мы должны уйти. Ступай-ка ты к игумену монастыря Святого Павла и скажи, что мы уходим.

* * *

Я пришел в монастырь и передал то, что мне было велено, игумену, Старцу Серафиму. И он мне сказал:

— Зачем вам уходить? Мы вам дадим большой тихий участок за пределами скита: от скитской башни и вниз, до самого моря, с четырьмя уединенными каливами. Мы вам дадим его даром, только не уходите.

Я возвратился, сообщил это Старцу, и он мне сказал:

— Сходи посмотри, что это за каливы.

Я пошел, посмотрел их: они мне понравились. Место было пустынное, что позволяло нам хранить безмолвие, и при этом всего в пяти минутах от скитского храма. Я вернулся и сказал:

— Старче, я сходил и посмотрел. Это то, что нам надо.

— Тогда встаем и перебираемся туда.

— Погодите, Старче, лучше посмотрите прежде и вы, вдруг они вам не понравятся. Меня совесть замучает, если вы туда переберетесь, а вам не понравится.

— Нет, дитя мое, раз тебе понравились эти каливы и это место, то понравятся они и мне. В общем, отправляемся.

Мы собрались и пошли туда. Старец был в восторге:

— Как здесь тихо! Мы и здесь нашли себе пещеры! Мы уже не в скиту, а отдельно от него. Не будет теперь скит нами заведовать. Значит, будем жить спокойно и сможем держаться устава, который был у нас в пустыне.

И действительно, мы придерживались его до самого конца.

* * *

Итак, мы переселились туда. Однако тамошние маленькие хижины находились в жалком состоянии: у них не было ни окон, ни дверей, ни потолков, ни пола. Все они были заброшены. Когда мы их нашли, там не было ничего, совершенно ничего. Там остался только глиняный горшок, в котором когда-то варили еду. Нашлось там и три тарелки с кое-как замазанными трещинами, такие обычно выбрасывают. Еще мы нашли три вилки: у каждой было отломано по зубу, так что целых зубов у них оставалось только по три. Чтобы поесть, я ждал, когда кто-нибудь закончит свою еду, чтобы и мне взять тарелку и вилку. В такой нищете мы жили!