Право – язык и масштаб свободы - Роман Ромашов

Согласно исследованиям К. Леви-Строса, равнодушие, отсутствие эмоций в мифах архаических народов предстает скорее как положительное качество. Во всех случаях, когда персонаж мифа

не испытывает никаких чувств или скрывает их, это вызывает одобрительную оценку. Наоборот, открытое проявление чувств скорее рассматривается как опасность, как непредсказуемая угроза[248]. В связи с этим можно выдвинуть гипотезу, что для ранних (и не только) человеческих сообществ одной из первоочередных проблем является понижение эмоционального накала, то есть переключение людей в менее экспрессивный поведенческий регистр.

Сверхэмоциональное поведение всегда рассматривается на общекультурном уровне с некоторой долей настороженности. Это видно даже в общепринятом словоупотреблении; достаточно задуматься над тем, какое поведение называется «культурным». Человек «культурный» – это скорее человек эмоциональный, открыто выражающий свои чувства, или сдержанный человек, скрывающий их? Какое поведение считается «культурным» – бурное выражение эмоций или умение управлять ими? Думается, ответ достаточно очевиден: «культурность» ассоциируется со вторым типом поведения, то есть со способностью контролировать свои эмоциональные реакции.

Если это имеет силу для отдельного индивида, можно предположить, что это должно распространяться и на коллективы людей. Как представляется, право – это и есть один из инструментов сдерживания социальных эмоций. Путем создания специфических текстов, описывающих людей со значительно заторможенной эмоциональной сферой, достигается эффект снижения «накала страстей» в обществе.

Сила права – это магия письменного слова. Буквенный способ выражения является неотъемлемой чертой права, поскольку в наибольшей степени отражает его функциональную природу. Перекодировка социального порядка в буквенную форму позволяет представить его в виде унифицированного набора знаков и одновременно законсервировать в таком качестве на неопределенный срок для передачи данного социального опыта во времени и пространстве. Текст содержит описание желательной модели поведения, а также необходимую вспомогательную информацию (например, определения используемых терминов).

В ранних юридических текстах (как, собственно, и в современных) легко обнаружить сходство с различными заклинательными практиками, заговорами, молитвами и т. д. Повелительная, императивная стилистика этих текстов, их монотонная ритмика, по сути, направлены на то, чтобы «загипнотизировать» адресата и вызвать с его стороны такое поведение, которого иначе трудно было бы добиться.

В нормативных текстах часто используется такой прием, как «перформатив». Согласно Дж. Остину, перформативным является такое высказывание, которое внешне выглядит как констатация факта, однако не может быть истинным или ложным, потому что не повествует о каком-то отдельно существующем событии или действии, а само по себе является действием (например: «завещаю наручные часы своему брату», «объявляю войну» и т. п.)[249].

Такой же характер, по существу, носят положения законодательных актов, не содержащие прямых разрешений, требований и запретов, а сформулированные в описательном виде, например: «Столицей Российской Федерации является город Москва» (ч. 2 ст. 70 Конституции РФ); «Президент Российской Федерации в соответствии с Конституцией Российской Федерации и федеральными законами определяет основные направления внутренней и внешней политики государства» (ч.3 ст. 80 Конституции РФ); «Убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, наказывается лишением свободы на срок от шести до пятнадцати лет» (ч. 1 ст. 105 УК РФ). Подобный способ регулирования особенно распространен в отраслях публичного права, хотя его существование, как правило, не учитывается в имеющихся классификациях правовых норм, которые обычно сводятся к управомочивающим, обязывающим и запрещающим.

Суггестивными эффектами юридического текста являются нейтрализация и универсализация – он создает впечатление уверенности и беспристрастности, описывает желаемое состояние общественных отношений таким образом, как если бы оно не было лишь выражением чьих-то интересов и намерений, а уже представляло собой реальность, существующую объективно и одинаковую для всех.

3.3. Публичное и частное право как сферы юридической коммуникации

Слово «право» может использоваться как для обозначения целого, так и для характеристики отдельного сегмента этого целого. В первом случае под правом понимается единая нормативная система, посредством которой определяются и регламентируются общезначимые общественные отношения. К примеру, когда мы говорим о национальном праве, международном праве, праве прав человека и т. п. то имеем в виду именно целостное восприятие права как системы норм и отношений, сложившихся в определенном социуме на определенном этапе его исторического развития.

Вместе с тем одновременно с обозначением целостного системного понятия, словом «право», также называются сегменты правового целого, что, на наш взгляд, является не вполне удачным[250], поскольку затрудняет восприятие права как единого внутренне структурированного социального явления.

Однако, принимая во внимание то, что подобное отношение к использованию слова «право» является традиционным, мы в рамках данного раздела также будем называть правом отдельные сегменты правового целого, а именно: публичное и частное право. Вместе с тем следует согласиться с тем, что часть не может быть тождественна целому, следовательно, ни один из далее перечисленных сегментов права не может быть назван правом в собственном смысле[251].

Деление права на публичное и частное своей историей восходит к римской юриспруденции. Понимание Империи как целостного социального образования и, вместе с тем, совокупности относительно самостоятельных структурно-функциональных элементов, обусловило появление таких ранее неизвестных категорий как республика (общее дело) и патриотизм (служение «большой Родине»),

Возникновение государства «общего дела», своим следствием имело появление «общего интереса», обеспечиваемого публичным (общезначимым) правом, Вместе с тем, наряду с общегосударственными интересами, человек, в своих поступках не мог не руководствоваться эгоистическими соображениями и устремлениями, упорядочение и юридическое обеспечение которых составляло предмет правового регулирования в частном праве, В современных правовых системах делению права на публичное и частное придается различное значение, Наибольшее значение оно сохраняет в странах причисляющих себя к романо-германской правовой семье, в число которых входит и Российская Федерация[252],

Определение публичного права как системы общеобязательных правил поведения (правовых норм), регулирующих отношения, обеспечивающие общий, совокупный (публичный) интерес[253], предполагает его рассмотрение в качестве феномена объективного, первичного и приоритетного по отношению к индивидуальным и групповым волеизъявлениям, По мнению П,А, Оля: «В отечественной политико-правовой традиции необходимость служения общему благу, то есть публичным интересам обосновывается «снизу», путем аппелирования к духовно-нравственным ценностям индивидов, прежде всего, через специфическую интерпретацию нравственных категорий, и, прежде всего, через понятие долга, При этом сам индивид не противопоставляется обществу, а как бы «сливается» с ним…»[254],

Процесс формализации публичного права связывается с выявлением и отнесением тех или иных отношений к общезначимым и, соответственно, приданием правилам поведения, регламентирующим эти отношения, характера общеобязательных. В свою очередь легализация «общезначимого права» осуществляется путем возведения в закон воли субъекта, наделенного соответствующими прерогативами в сфере правотворчества и выступающего в качестве «центра публичности».

Функции центра публичности в зависимости от обстоятельств могут выполнять:

– верховный правитель государства и коллективные органы государственной власти (в национальном праве);

– межгосударственные органы и организации (в международном праве).

Народ (общество), являясь социальным основанием государства в целом и государственной власти в частности, в реальной жизни выступает в качестве объекта управления и, таким образом, не может рассматриваться в качестве центра публичности и формального источника публичной власти.

Выступая в качестве единой, целостной нормативной системы, «право в целом» упорядочивает разноуровневые интересы вовлеченных в правоотношения субъектов, обеспечивает их реализацию, определяет средства и пути разрешения коллизий и конфликтов интересов.