Право – язык и масштаб свободы - Роман Ромашов

Нередко наблюдается заискивание судей перед следователями и прокурорами, стремление всячески помочь им. Доходит до того, что судьи подсказывают прокурору, – как следует правильно проводить обвинительную тактику в конкретном процессе, тем самым практически отправляя функции обвинителя и судьи в одном лице. О таких устоявшихся в российском уголовном процессе деловых обыкновениях следует информировать граждан России, честно рассказывая им о действительном положении дел. Пора развенчать фальшивые декорации прокламированной презумпции невиновности, состязательности процесса etc. Население вправе знать реальную, а не камуфляжную иерархию субъектов насилия в государстве.

Следует принять во внимание, что во многих судах 90 % судей уголовной юрисдикции в прошлом были следователями, прокурорами, сотрудниками правоохранительных органов. Не их вина, что им привычнее выполнять функцию обвинителя, чем пытаться имитировать независимость и беспристрастность. Обвинительный уклон нельзя рассматривать как отклонение от нормы, поскольку в существующих материальных и процессуальных реалиях уголовного судопроизводства обвинительный аспект доминирует. Презумпция вины есть реально действующая уголовно-процессуальная норма и ее следует внести в текст УПК РФ, чтобы не дезориентировать излишне доверчивых граждан.

История российского права за последние полтора века продемонстрировала весь спектр возможных соотношений иерархии субъектов интерпретации права с иерархиями правоприменения и насилия. Последовавшие за отменой крепостного права преобразования судебной системы в России поставили отечественное правосудие в ряд прогрессивных государств. Подписанный 20 ноября 1864 года Указ императора Александра II Правительствующему Сенату «Об учреждении судебных постановлений и о Судебных уставах» провозглашал: «да правда и милость царствуют в судах». Принятие новых уставов государства («Учреждения судебных мест», «Устав уголовного судопроизводства», «Устав гражданского судопроизводства», «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями») по мнению Александра II происходило с целью «… водворить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных наших, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе нашем то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние и которое должно быть постоянным руководителем действий всех и каждого, от высшего до низшего»[218].

Октябрьская революция 1917 года привнесла в список источников права и оснований для вынесения судебных решений революционную целесообразность, пролетарское правосознание, легитимированный красный террор и многие другие юридические особенности, ставшие частью нашей правовой действительности. Начала формироваться новая для мировой цивилизации социалистическая теория государства и права. Укреплявшаяся в определенных соотношениях сначала революционно-анархическая, затем сталинско-депрессивная иерархия субъектов насилия внесла существенный диссонанс в теорию разделения властей и в представления о судебных прерогативах. Принималась во внимание интерпретация права и свободы, принадлежащая только одной определенной (социалистической) концепции, все остальные рассматривались как вражеские. Оценка права, юридического факта и правоотношений со стороны коммунистической партии доминировала над инструментализмом толкования права юристами. Доктрина толкования основывалась на принципах социалистического реализма. Государство как структура публичной власти конкретных людей год за годом, десятилетие за десятилетием становилось все крепче и крепче. Политическая олигархия являлась одновременно и финансовой вплоть до революции 1991 года. Но вдруг оказалось, что оплот коммунистов всего человечества (Союз Советских Социалистических Республик), ядерная держава, успешно противостоящая капиталистическому лагерю, по форме территориального устройства является почти конфедерацией. Распад «почти конфедерации» на юридически равноправные государства по современным представлениям произошел в бархатном режиме.

Наступившие «девяностые» годы внесли очередные изменения в соотношение иерархий интерпретаторов, правоприменителей и субъектов насилия. Большинство читателей, имеющих не только философский, но и эмпирический опыт тех лет, согласится, что в означенных иерархиях доминировала интерпретация, формулируемая субъектами насилия. Правила поведения, социальные нормы, правовые обыкновения диктовали сильные, смелые, организованные и вооруженные группы лиц. Охранные предприятия конкурировали с преступными сообществами и с милицейскими подразделениями. Взыскивать долги предпочиталось без участия суда, на «стрелку» для выяснения отношений «по понятиям» могли приехать как «обезбашенные беспредельщики», так и «продуманные» оперативники уголовного розыска, «крышующие» участника спора. Побеждала интерпретация правоотношений, предложенная с позиции самой убедительной силы, как правило сопровождавшейся огнестрельным оружием и «ксивой». Субъекты публичной власти в сложившейся ситуации получали свои дивиденды, поскольку в их пользовании и владении находился весь спектр институтов государственного принуждения.

Многие из сформировавшихся в те годы организованных преступных сообществ удачно присоединились к процессам приватизации, первоначального накопления капитала и трансформировались в мощные финансово-политические империи. До настоящего времени не закончились предварительные расследования и судебные процессы над группами лиц, обладавшими в девяностые годы силовым влиянием над крупными городами и целыми регионами.

XXI век пришел в Россию с новым типом взаимодействия интерпретаторов, правоприменителей и субъектов насилия. Начался период расцвета правоохранительных органов, многочисленные службы которых за пятнадцать лет настолько укрепили свои позиции в механизмах государственной власти, что теперь все значимые решения в государстве принимаются только сотрудниками (бывшими или действующими) этих органов общественной и государственной безопасности.

Новая расстановка сил между иерархиями правоприменителей, интерпретаторов и субъектов насилия будет существовать ближайшие десятилетия, а современные политические технологии могут продлить (законсервировать) ее надолго. Вкратце существо взаимодействия между интерпретаторами, правоприменителями и субъектами насилия можно охарактеризовать следующим образом:

1. Верхний эшелон в иерархии субъектов насилия занимают правоохранительные органы и другие структуры исполнительной власти, ведающие вопросами безопасности государства.

2. Эти же субъекты выполняют основные объемы правоприменительной деятельности.

3. Организованные преступные сообщества не выдерживают конкуренции с сотрудниками правоохранительных органов и функционерами публичной власти. Тем не менее влияние так называемых криминальных авторитетов сохраняется для некоторой части населения. В большинстве регионов между субъектами публичной власти и «авторитетами» достигаются локальные договоренности об условиях их сосуществования.

4. Суд как de jure верховная инстанция в иерархии правоприменения становится все более формальной стадией уголовной юрисдикции. Инквизиционный подход современного уголовного судопроизводства сводится к уточнению объема обвинения, одобрению выводов следственного органа и выбору наказания в дискурсе требований прокурора.

5. Суд является высшим интерпретатором права, но содержание своего толкования он согласовывает с субъектами исполнительной власти.

6. Неофициальное доктринальное (профессиональное, научное) толкование права используется правоприменителем только в случае его совпадения с усмотрением правоприменителя.

Вполне возможно, что сложившееся в современной России соотношение интерпретаторов, правоприменителей и субъектов насилия наиболее полно отвечает интересам стабильности публичных правоотношений. Даже если все три означенные функции будет осуществлять не одно лицо, степень взаимодействия между оперативным сотрудником, следователем, прокурором и судьей становится настолько плотной, что они взаимно дополняют друг друга в обвинительной функции. При таком типе отношений внутри уголовного судопроизводства обществу (обычным людям) следует относиться критически к действию принципов состязательности процесса, презумпции невиновности, равноправия сторон и т. п., стараться не нарушать закон и не спорить без надлежащей подготовки с субъектами публичной власти.

Без упорядоченной иерархии субъектов насилия коммуникация участников правоотношений по поводу их прав, свобод и обязанностей перестает быть правовой. Соотношение между иерархиями субъектов насилия, правоприменителей и интерпретаторов вырабатывалось постепенно, оно является итогом социальных договоренностей, отражает расстановку сил и средств в социуме. Обладание реальными свободами может быть основано только на взаимодействии индивидуальных нормативных систем, признающих общие правила нормативности, включая систему принудительных мер. Система социально-нормативных правил поведения между субъектами, обладающими коррелятивными правами и обязанностями становится правовой только в случае признания единообразных иерархий органов насилия, правоприменения, интерпретации права. Скрытые связи в этих иерархиях должны быть опубличены для осознания населением действительного масштаба своих свобод.