Искусство Раздевания - Стефани Леманн

— …великолепная фигура. И очень красивые ноги. Зря ты все это прятала.

— Ты просто стараешься меня утешить.

— Заткнись, и пойдем краситься.

Я села за стол. Наверное, Коко могла бы пойти на убийство ради того, чтобы накрасить меня. Они с Джеком должны были завтра вернуться из Вегаса, чтобы успеть к вечернему занятию по стриптизу. Вестей от нее так и не пришло. Ну, наверное, им было чем заняться. Она скоро приедет. Ничто не заставит ее пропустить занятие.

Но сегодня вечером мы с Томом можем быть уверены, что она не обрадует нас своим присутствием.

Я избегала смотреть в зеркало, полностью перепоручив себя Ральфу. Он все время что-то приговаривал, то и дело отходя от меня и оценивая свои труды со стороны.

— Чувствую себя доброй феей-крестной, — заключил он. — Но это не та роль, которую мне хотелось бы сыграть…

— Ты бы предпочел выступить в роли Золушки?

— Понятное дело.

— А зря. Принц — вот самый интересный персонаж.

— Ты неисправима.

Я замолчала, когда он стал красить мои губы. Наверное, я действительно была неисправима. Кингсли остался равнодушен к моим «прелестям». Том последует его примеру. Посмотрит на меня и забьется в истерике от хохота. Наконец Ральф объявил, что все готово, и я, закрыв глаза, позволила подвести себя к зеркалу.

Я не узнала девушку, одетую в мое красное платье.

— Я похожа на трансвестита-любителя!

— Ты похожа на женщину, глупая.

Я застонала.

— Чувствую себя в чужой шкуре. Не могу дождаться, когда сброшу с себя все эти шмотки.

— Надеюсь, что в этот момент Том будет рядом.

Наверное, стоило заранее предупредить Тома, что сегодня я буду выступать в роли женщины. Потому что, когда я открыла дверь, он гак и застыл на месте, не веря своим глазам, словно увидел пришельца из космоса. Впрочем, учитывая то, как я одевалась раньше, подобной реакции можно было ожидать. Да и я сама чувствовала себя именно так.

— Привет, — поздоровалась я. — С тобой все в порядке?

— Ух! Это действительно ты?

— В каком-то смысле.

— Ты выглядишь по-другому.

Все что я смогла на это ответить:

— Я в курсе.

Он выглядел заинтригованным. И в то же время смущенным и не знающим, как себя вести. На нем были штаны защитного цвета, просторная рубашка и черная кожаная куртка, не то чтобы очень дорогая, но зато опрятная. До меня ему было, конечно, далеко, но, по крайней мере, он тоже постарался приодеться. Кстати, теперь он не казался таким уж высоким — спасибо моим каблукам. Но его плечи оставались столь же широкими, а бедра — стройными и соблазнительными, и мне очень захотелось его обнять.

— Отлично выглядишь, — сказал он. — Я просто должен к этому привыкнуть.

— Не волнуйся, я не собираюсь так наряжаться каждый день.

Надеюсь, он понял меня правильно. Обычно девушки реагировали на подобные комплименты по-другому.

— Я польщен.

Он все еще стоял в коридоре. Неужели боялся войти? Или же я загораживала ему дорогу?

— Проходи, — пригласила я, отходя в сторону.

Он нерешительно вошел внутрь. Оглянулся по сторонам. Задержал взгляд на мягкой мебели с золотистой обивкой и леопардовыми подушками. Мне не хотелось вдаваться в объяснения, что я живу с матерью. В мои планы — точнее сказать, бессознательное поведение — входило вообще не касаться этого вопроса. Пусть думает, что это мой дом. Пусть думает, что мне нравятся картины с полуобнаженными женщинами, расстающимися со своим нижним бельем.

— Здорово. Я представлял твое жилище совсем другим.

— Наверное, ты знаешь меня не так хорошо, как тебе кажется. — Это уж точно. — Хочешь чего-нибудь выпить или пойдем?

— Нет, спасибо. Пойдем занимать очередь.

Я накинула мамину короткую кожаную куртку с искусственным мехом (как хорошо было хоть ненадолго прикрыться!), и мы пошли.

Билетная касса ютилась на островке в потоке уличного движения в самой середине Таймс-сквер, так что Тому было на что посмотреть, как туристу. Я выросла в паре кварталов отсюда и старалась всячески избегать больших скоплений народа, но знала, что ему будет интересно окунуться в самую гущу толпы, стихийно движущейся мимо красочных рекламных щитов, и увидеть традиционного оратора из народа, пророчащего скорый конец света. Очередь оказалась не такой уж и длинной. Нам сообщили, что ждать придется не более получаса, как я и рассчитывала. Будь я в кроссовках, у меня бы не возникло никаких проблем. Но на каблуках? Через пять минут я готова была повеситься. И эти чертовы стринги тоже не давали мне спокойно жить.

К тому времени, как мы оказались у окошка, выбора уже не осталось. Мы быстро взяли билеты на «Сорок вторую улицу». Наверное, с туристической точки зрения, мы поступили правильно, да и смотреть что-то серьезное мне не хотелось. Мы протянули через решетку по пятьдесят долларов и получили в руки две красочные картонки. Не сказать, что места были удачными. Как раз за спинами оркестра. Ну, а чего вы ждали за полцены? Но тогда мне было все равно. Единственное, чего мне хотелось, так это просто куда-нибудь сесть.

Интерьер театра оказался довольно приятным на вид. Они попытались восстановить облик Таймс-сквер, какой она была несколько лет назад. Тогда улицы пестрели порно-кинотеатрами и борделями, уровнем ниже даже чем «Классная леди». Как ни странно, когда все эти «культурные» места закрыли, а площадь перестроили, мне стало не хватать ее привычного облика. Наверное, это можно назвать словом ностальгия. Когда ты с грустью вспоминаешь о чем-то, навсегда ушедшем из твоей жизни, и эти воспоминания наталкивают тебя на мысль, что когда-нибудь от прежнего существования не останется и следа.

В фойе мы увидели фотографию двадцатых годов. На ней был изображен вид на театр с улицы. Раньше он назывался «Лирический театр». Здесь показывали водевили и оперетки. Вывеска на стене гласила: «Кофе с булочкой за 5 центов». Уже тогда люди любили посидеть и попить напиток из сахара, сливок и кофеина.

Свет в фойе горел чересчур ярко. Я заспешила в зал, и мы отыскали свои места. Боже, как же хорошо посидеть! Я тут же скинула туфли, но куртку снимать не стала. И не потому, что мне было холодно. Просто в ней я чувствовала себя более защищенной. Не хотела, чтобы все пялились на мою грудь.

— Как ты? — спросил Том.

— От туфель житья никакого нет, — сказала я, понимая, что этими словами разрушаю эффект своего в них появления. И как же мне хотелось засунуть руку под платье и поправить эти чертовы трусики!

Свет начал гаснуть. Самым интересным моментом в постановке была чечетка. Здорово было смотреть на эти молниеносно движущиеся ножки. Песни тоже оказались ничего. Только вот не понимаю, почему этот мюзикл считали классикой? Сюжет не отличался неожиданными поворотами. Хотя было здорово сидеть рядом с ним и вместе переживать происходящее на сцене. Мне очень хотелось, чтобы он взял меня за руку, но этого не случилось.

В антракте я снова надела туфли и заковыляла вслед за Томом в фойе. Он встал в очередь за напитками. Я решила, что следует отлучиться в дамскую комнату и «попудрить носик». Туалеты находились где-то внизу.

Я испытала истинное облегчение, когда сняла трусики и опустошила свой мочевой пузырь. Как женщины могут так одеваться и жить нормальной жизнью? Я уже хотела совсем снять стринги, но подумала, что еще не готова ходить без нижнего белья. К тому же я мучилась ради того момента, когда разденусь, и он увидит меня в них. Так что придется идти на жертвы.

Я подошла к зеркалу. Уборщица в наряде горничной, раскладывала бумажные полотенца. Когда я взяла одно из них, мне вдруг стало ее жалко. Интересно, что она обо мне думала? Макияж лежал превосходно, поэтому я ограничилась тем, что достала помаду и подвела губы. Красить губы всегда считалось очень женственным. Пора было возвращаться. Перед тем как уйти, я положила доллар в поднос для чаевых.

— Спасибо, мэм, — сказала уборщица.

Мэм?

Том стоял в фойе с большим стаканом колы. Еще он догадался купить конфеты. Я с радостью взяла одну из них. Восхитительный вишневый вкус тут же поднял мне настроение.

— Хорошо танцуют, да? — спросил Том.

— Наверное, к концу выступления у них ужасно болят ноги.

Свет снова начал гаснуть, и я отправилась в зал вслед за ним.

Вторая часть была хуже первой. Танцы становились однообразными, и я уже не могла дождаться, когда ведущая актриса сядет и угомонится. Но постановщик хореографии определенно хотел поразить собравшихся бесконечными поворотами и непрекращающимися очередями чечетки. Похоже, ему удалось добиться ожидаемого эффекта — аудитория, главным образом состоявшая из располневших мужчин и женщин средних лет, вошла в благоговейный ступор. Странно было столько времени сидеть и смотреть, как кто-то другой кружится в бешеном ритме танца. Актриса улыбалась, но почему-то мне казалось, что она сейчас применяла самый важный для людей ее профессии навык — улыбаться, превозмогая боль. Но зато она срывала аплодисменты и не должна была спускаться в зал, чтобы танцевать приватные танцы. Это плюс.