Юность в кандалах - Дмитрий Великорусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Законка
Наступил сентябрь 2007 года. На взросле я сидел уже три месяца и успел привыкнуть к местному ритму жизни. Скучал, конечно, по малолетке и той атмосфере, но на взросле было намного лучше по условиям. После судебного заседания в мае настала тишина, к следователю нас не возили.
С Хаттабом, который тоже сидел на Капотне, мы поддерживали общение, но было уже понятно, что наши пути разошлись. Хаттаб был сиротой и на свободе жил у тётки. Редко ночевал дома, пару раз чуть не попадал в детдом, но убегал оттуда, и родственница принимала его обратно. По наследству после совершеннолетия ему полагалась квартира от матери. Но после того, как он угодил несовершеннолетним в тюрьму, у него начались проблемы. Квартиру захотели отжать мусора. Хаттаб рассказывал, что в тюрьму к нему приезжали, пытались заставить подписать документы. И он спелся с братвой, которая помогла ему с квартирой. Не думаю, что из этого вышло что-то хорошее. Хаттаб всегда симпатизировал преступному миру, у него был дядька-«особик», у которого за спиной было более тридцати лет отсиженного. При этом его дядька не имел ни одной наколки, я его видел как-то, обычный мужичок, усатый, с виду вообще не скажешь, что больше половины жизни провёл за решёткой. Ещё будучи на взросле на пятом централе, Хаттаб увлёкся азартными играми и начал играть на деньги. Однажды чуть не толкнул фуфло, но нашёл вовремя лавэ[217] и вернул долг. Толкнуть фуфло, то есть не отдать игровой долг, считалось одним из самых «стрёмных» тюремных поступков. Была даже такая поговорка: «Фуфло хуже п*дараса». Но даже это Хаттаба не остановило, и он продолжал играть, правда, поумерив пыл. Ещё у меня были подозрения, что Хаттаб начал на взросле травиться. Мы стали часто закусываться на теме его увлечений преступной романтикой, и прежняя крепкая дружба дала пробоину.
Однажды ночью Доктору позвонили на мобильный. Он долго говорил, затем повесил трубку и подозвал меня.
— В общем, я не буду озвучивать на всю хату, — сказал он. — Но твой подельник гонит на тебя. Интриги разводит. И, по-моему, он не совсем трезв. Не знаю, что вы там не поделили, но имей в виду. Я-то вижу, что ты парняга нормальный.
Что именно Хаттаб сказал, я от Доктора не добился, но было ясно, что он пытался настроить хату против меня. Больше подобных звонков не поступало, но соответствующие выводы я сделал и общаться с Саньком перестал.
По телефону от родителей я узнал, что моё дело по второму эпизоду развалилось, и скоро, вероятнее всего, я поеду на лагерь. Мать предлагала написать мне заявление, чтобы я остался на тюрьме в хозбанде. Я ей объяснил, что нехорошо это с точки зрения тюремных законов и портить себе судьбу здесь не собираюсь. Да и работать на ментов не хочу. Она поняла.
Вскоре пришла законка. Меня подозвали к кормяку, и я расписался за то, что приговор вступил в законную силу. Пора собираться на этап!
Собрали на взросле меня от души. Сумка была полна всеми необходимыми этапными принадлежностями. Курёхи[218] было более чем достаточно, чай имелся, мыльно-рыльных принадлежностей навалом. Зимней одежды не было, я не заказывал у родственников, но сейчас стоял только сентябрь, в лагерь доберусь не позже октября, а там уже дадут и телогрейку, и шапку-ушанку. Даже на чёрных зонах, в вольных шмотках ходят редко, в основном в пределах барака, поэтому положняковую робу дадут в любом случае.
Доктор всё шутил: «В Саратов поедешь, в Саратов.». Ему было весело, а мне вот не очень. В Саратовской области были одни из самых красных лагерей в России. Я надеялся попасть в Брянск или Смоленск, там было чёрное положение. Сам Доктор мечтал о Брянске и думал «заказать» себе «командировку» за деньги. Проплатить можно было, но всегда был риск того, что деньги заберут, а отправят в другое место. Но у меня не было ни денег, ни желания играть с судьбой. Куда отправят, туда и отправят. Наконец пришёл долгожданный день и меня заказали со всеми вещами. Пора!
Нежданчик
Покинув централ, ехал в автозеке и гадал в какую область меня этапируют. Больше всего надеялся, что попаду на черный лагерь. Может и правда, после всего, что прошёл, мне повезёт и красной зоны я избегу? Автозек был подозрительно пустой. Вместе со мной из Капотни выехало лишь пару человек, но они были не осужденные, их везли на больничку в Матросске. После их высадки, в автозеке остался я один. Мусора на вопросы не отвечали, и поняв, что конечную остановку у них не выпытать, мне осталось только ждать.
Наконец, автозек затормозил. Раздался звук открывающихся ворот. Я понял, что меня привезли в какую-то тюрьму. Немного странно, но я не был удивлён, допуская, что перед этапом могут перевезти на другой централ транзитом: такое бывает, когда этапников немного. Ладно, осмотримся.
Выйдя из автозека, увидел знакомый двор. Так это же пятый централ! «Точно, — подумал я. — Через него часто едут транзитом!».
Проведя по знакомому коридору старого корпуса меня завели на сборку. Там сидело двое малолеток.
— Привет, шпана! Откуда? — поздоровался я.
Малолеткам оказалось по шестнадцать-семнадцать лет, это были подельники, которые ездили к следаку. Я их не знал, они всего пару месяцев как с воли. Я смотрел на них свысока, конечно, ведь малолетка уже была за спиной, взросляк как никак. Рассказал им про то, что тоже не так давно сидел здесь, описал как круто сидеть на взросле.
Открылась дверь, и старшой вывел всех на продол. Видимо решил за один заход всех отвести. Ну ладно. Поднявшись на второй этаж, я повернул в сторону продола, где располагались камеры
