Юность в кандалах - Дмитрий Великорусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нарисовал звёзды на тетрадном листе, перевёл эскиз с помощью мыла Доктору на тело и начал колоть. Волновался, так как на взросле это был мой первый партак и хотелось сделать его на высшем уровне. Накололи за пару дней. За один раз я наколки не бил, даже небольшие, кроме совсем маленьких, типа надписей, так как, во-первых, сильный риск загнить, и тогда вместо наколки останутся шрамы, во-вторых, колоть першнёй довольно долгий процесс. В первый день набили контура, потом, когда подзажило, занялся тушёвкой. Закончив, Доктор пошёл показывать их через кабуру дружкам-бродягам с соседней хаты, и они похвалили мою работу. Звёзды действительно вышли ровные, аккуратненькие, сделанные по канону. И я, и Доктор были довольны.
Эдик
Где-то через неделю после моего прибытия на Капотню, открылись тормоза и в камеру зашел невысокого роста кавказец. Это оказался вернувшийся с ИВС Эдик, о котором мне говорил Доктор. Эдику было девятнадцать лет, и сидел он за десять картинок[204] 162 части четвёртой, обогнав по количеству эпизодов даже Доктора. Эдик с группой друзей, тоже азербайджанцев, кидали людей на улице, в основном на мобильные телефоны. Следствие усмотрело в данной деятельности следы этнического преступного сообщества, и влепило им четвёртую часть.
Вскоре нам загнали машинку для стрижки, и Доктор побрил меня наголо. Эдик смотрит на меня, смотрит и заявляет: «Да ты вылитый скинхед!». Вся хата в гогот, Эдика-то не предупредили, что так и есть. Но в принципе особых конфликтов у нас не было, изредка закусывались по бытовухе, но таким наглым, как тот же Сахо, он не был.
Эдик называл себя мусульманином, но не делал даже намаз. Однажды в хате наступили голяки, передачки давненько не присылали, а из еды у нас остались только сало, лук, да казенный хлеб. Мы едим сало с хлебом, Эдик смотрит на нас, слюнями обливается, но не ест — мусульманам нельзя свинину. Ну мы и не настаиваем, нам же лучше. Однажды ночью, мы с Андрюхой возились на дороге, Доктор с Толяном уже спали. Слышим сзади шуршание. Оборачиваемся — Эдик втихаря точит сало. Увидел, что мы его спалили, на пару секунд прекратил жевать, затем усиленно продолжил, как будто отнимем сейчас.
— Ты что? — говорю. — Тебе ж нельзя!
— Ночью Аллах не видит! — ответил он, многозначительно взглянув на потолок.
Ну ясно. Не видит, так не видит, нам то что. С того дня стал Эдик открыто есть сало, но только по ночам. А вскоре и передачка пришла.
Женя Вичевой
Вскоре особик Толя уехал на этап и вместо него заехал пузатый парень с набитым на пальце перстнем «проход через малолетку». Представился он Женей, сказал, что с воли и ранее сидел мужиком в Мордовии на режимном лагере для ВИЧ-инфицированных, куда поднялся он с малолетки пятого централа. Жене было двадцать четыре года, ВИЧ подцепил ещё будучи несовершеннолетним, употребляя наркотики. На малолетку попал за квартирные кражи. В этот раз он, устроившись охранником в зал игровых автоматов и поняв систему инкассации, вынес деньги из сейфа, но был быстро найден и задержан. ВИЧ-инфицированных на зонах держали отдельно от общей массы заключённых, но сейчас, взяв у Жени кровь, врач ВИЧ не обнаружил и закинул его к нам в камеру. Сразу пустили курсовую, что заехал такой-то арестант, отбывал ранее в мордовской колонии. В тот же вечер с нами связались с другой хаты, там оказался мужик, сидевший на одной зоне с Женей, и сказал, что за ним всё ровно.
Женя рассказал, что в Мордовии все лагеря красные, и даже у вичевых[205] режимный лагерь, хотя положение было получше, чем на других зонах в республике. Но большей опасностью там был голод. Мордовия славилась голодными лагерями, и доходило до того, что на проверках некоторые из заключенных теряли сознание от голода. Подъём в зону был через 106-ую статью, обязательный выход на промзону. Женя рассказал про двух грузин, которые приехали в лагерь и начали отрицать, их закрыли в ПКТ, где ежедневно прессовали, и они вылили на себя кипяток в знак протеста, получив сильные ожоги.
Про такие случаи я слышал неоднократно. Многие из тех, кто отрицал, вскрывали себе вены лезвиями от бритвы, занимались различным членовредительством, лишь бы прекратить пресс. Ходила легенда об одном воре, который в советское время, будучи в ШИЗО, услышал, как избивают арестантов в других камерах, разбил окно, взял два стекла, выбил ногой кормяк и, разрезав себе живот, вывалил кишки на руки, чтобы прекратить пресс арестантов. Кишки потом затолкали обратно и живот зашили. И это реальные случаи, я сам встречал отрицал, со вскрытыми животами.
Ещё были различные способы «мастырок» — умышленного членовредительства, чтобы уехать на больничку. Это считалось непорядочным, но мастырки иногда использовались и в целях прекратить пресс, и это уже считалось нормальным. Одной из таких мастырок были «ежи» — соединённые крестообразно гвоздики в хлебном мякише. Ёж проглатывался, в желудке мякиш растворяется и гвоздики раскрываются. В случае избиения наносится вред внутренним органам арестанта, открывается кровотечение.
Женя научил меня лёгким и простым способом сводить наколки. У меня был набитый по малолетке партак на костяшках: «— + #», что означало: «ловили, ловили, поймали, посадили». Не знаю, зачем я его набил, но на взросле уже начал о нём жалеть и думал, как свести. Способы с молоком надежными не были, Борода ещё на малолетке рассказывал, как пытался свести так себе партак и ничего не вышло, а других способов я и не знал. У Жени был сведённый небольшой партак, на месте которого был шрам. Он объяснил мне способ. Берётся папироса «Прима», из неё вытряхивается табак, сигаретная бумага скручивается в шарик, который кладётся на наколку, поджигается и тлеет, выжигая её. Я возьми, да и попробуй этот способ. Было больно, но боль терпимая, как будто тебя прижигают сигаретой. На свободе, помню, был случай, мы так страстно целовались с одной мадемуазель, что она случайно прижгла мой бицепс сигаретой, а я
