Орёлъ i соколъ - Лебедев Andrew

На машине отсюда до ближней дачи в Кунцево – сорок минут.

Движения по Киевскому шоссе – никакого!

Да и машину Олег себе в Кремлевском гараже присмотрел, наверное из лучших – Паккард двухсотсильный, на котором до него Вячеслав Молотов ездил. И шофера Молотовского Олег забрал вместе с машиной – Василия Ивановича Дмитрюкова. Певуна и вообще – душевного человека. И когда теперь тряслись с Василием Ивановичем на его Паккарде по булыжной мостовой Киевского шоссе, лихо обгоняя подводы колхозников, с астрономической скоростью в пятьдесят километров в час, пели они с Олегом про Ермака Тимофеевича:

Ревела буря, дождь шумел

Во мраке молнии блистали

И непрерывно гром гремел

И ветры в дебрях бушевали Олегу нравилось не только умение Василия Ивановича вдруг красиво спеть вторым голосом, от чего песня как бы начинала иначе "играть на свету", иначе светиться, но и его умение эмоционально, по актерски сыграть во всех драматических моментах…

Особенно Олег любил "поднажать" голосом, в том месте, где пелось о гибели Ермака:

Он надувался до вздутия красных жил на шее и ревел, словно тот самый гром над Иртышем:

Тяжелый панцирь дар царя

Стал гибели его виною

И черны волны Иртыша

Сомкнулись над его главою Собственно, Олегу особенно и не пришлось напрягаться – выпрашивать или не выпрашивать чины, звания, погоны и госдачи.

После того разговора.

После экстренного заседания членов Политбюро, Олег просто сам стал членом этого органа. Причем, как того и хотел, вторым после Вождя.

И это было так естественно.

Он, кстати, и партбилет члена ВКП (б) незамедлительно получил.

Вместе с петлицами и удостоверением Маршала Советского Союза.

Теперь Олег любил ходить… Нет, не ходить -любил щеголять в зеленом кителе с глухим воротом, в синих диагоналевых галифе, заправленных в высокие кавалерийские хромачи, разгуливая по пустынным площадям Кремля, козыряя попадавшимся иногда навстречу военным.

Он ведь и представился Сталину – верным членом партии. Членом партии с… одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года…

– Какого, какого года? – переспросил Сталин.

– С того самого, когда предатели начали массово покидать ее, – ответил Олег.

3.

Было седьмое октября.

Седьмое октября тысяча девятьсот сорокового.

Точно в этот день, через шестьдесят четыре года – он Олег Снегирев поймет, как сделать это.

И судя по всему – он будет первым, кто поймет.

Иначе.

Иначе, мир бы уже не был таким.

Иначе…

А что было бы иначе, если бы…

Герберт Маркузе в своей книге "Одномерный человек" писал, что с изобретением атомной бомбы, мир перешел в иное измерение, теперь этот мир мог реально погибнуть…

Но атомная бомба это еще не ТО самое оружие.

И Великий Мозговой Прорыв Лос-Аламосского проекта во главе с Оппенгеймером – еще не был тем Последним Великим Мозговым Прорывом.

Атомная бомба оказалась слишком грязным, уродливым и главное – примитивным оружием, которое не оставляло надежды на выигрыш даже тому, кто начинал первым.

Белые начинают и проигрывают…

Сама ядерная война, как оказалось, могла проявиться только в виде холодной войны, воплотившейся в гонке экономик.

И в этой гонке – одна из сторон – сломалась.

Проиграла.

И поэтому нужен был новый – Великий Мозговой Прорыв.

Не прорыв Норберта Винера и Билла Гейтса! Но иной прорыв.

Не рацио. А иррационалис!

И этим человеком, который совершил тот Великий Мозговой Прорыв, благодаря которому изменился мир, стал он.

Олег Снегирев.

Но В чем была ошибка американцев?

Почему на этот раз не они оказались первыми?

Олег знал, как ответить на этот вопрос.

Американцы шли от материального.

Их физики штурмовали материю, позабыв главные слова Главной Книги.

В начале было слово.

И слово то было Бог.

Немцы в тридцатые годы, те были на верном пути.

Им просто не хватило времени.

В замке Вевельсбург по приказу Гиммлера со всего мира собрали лучших оккультистов.

Ровно так, как в Лос-Аламосе по решению Рузвельта тогда же собрали лучших знатоков тайн материального мира.

Гиммлеру не хватило времени.

А американцев сгубило их высокомерие.

Опьяненные удачей атомного проекта они все интеллектуальные силы бросили в тот прорыв. Как генералы, бросают все резервы именно в то место фронта, где оборона противника зашаталась.

Так и высокомерные американцы.

Они так были опьянены успехом физиков – успехом рационального, что и слышать не хотели об иррациональном.

Они так были опьянены успехом своих бомбардировок, что даже не потрудились изолировать своих бывших уже союзников от информации по ракетной технике.

И даже не смотря на то, что сам Вернер фон Браун потом оказался в Америке – русский академик Королев – первым составил космическую ракету из пяти трофейных ФАУ. Четыре в пакете – первая ступень и на них – пятая, которая уже и вывезла русского парня Гагарина в космическое пространство.

Высокомерные американцы!

Они прозевали Вевельсбург.

Они прозевали главное.

А оно было рядом. …

4.

В Вевельсбург Ольгис прибыл самолетом.

Трехмоторный транспортный Юнкерс, или по-простому – ласковая "тетушка ю" всего за два часа без особой тряски и воздушных ям, донес новоиспеченного обергруппенфюрера до центра оккультных исследований Главного управления СС.

На аэродроме его встречал начальник хозяйственного управления альгемайне СС группенфюрер Поль.

Погода была превосходной.

Осень.

Седьмое октября, а на солнце было даже жарко.

Ольгис не стал надевать предложенного адъютантом плаща и более того, попросил Поля распорядиться, чтобы водитель – белобрысый гауптшарфюрер, поднял бы кожаный верх их темно-серого "хорьха".

До чего же красиво все вокруг! – радостно отмечал про себя Ольгис, восхищенно оглядывая проносящиеся слева и справа красоты Южной Швабии.

Поль по хозяйски, уселся лицом к Ольгису и давал пояснения, – это кирха Святой Екатерины, там возле реки мельничий двор с прекрасной гостиницей и ресторанчиком, дальше – на горе, под красной черепицей – это фабрика Сименс и Швенке, теперь национальное предприятие, а впереди – цель поездки – замок Вевельсбург.

"Хорьх" мягко катил по мощеной булыжником тенистой аллее, по бокам обсаженной стройными тополями. А слева и справа от аллеи раскинулись рапсовые поля.

Коротко просигналив, белобрысый гауптшарфюрер легко обогнал крестьянскую повозку, доверху нагруженную самым натуральным хворостом.

– Прям, как на гравюрах Бреггля, – подумалось Ольгису.

– Ну вот, через семь минут будем в замке, – сказал Поль, – я надеюсь, вы проголодались, потому как на обед нас ждут свиная нога по – швабски и превосходное местное пиво!

Ольгис и правда был слегка голоден. …

Приглашенных на совещание в Наркомат вооружений собирали по списку согласованному с Олегом.

Когда Снегирев вошел в совмещенный с кабинетом наркома зал, там он увидел и маршалов – Клемента Ворошилова с Семеном Буденным, и генералов Жукова, Тимошенко, наркомов – будущих министров – Косыгина, дипломатов – Молотова, Громыко, ученых…

Путь наверх

1.

Было седьмое октября.

Уже два года, как они расстались. А тоска не проходила.

Нет, не боль.

Боль – это понятие неверно отражало истинные муки Олеговой души.

Именно тоска.

Была именно тоска, как точное, адекватное реальности – осознание потери.

Осознание ее безвозвратности.

Вот что создавало чудовищную пустоту, что мучила сильнее любой физической боли.

Когда из под души убирают фундамент веры и надежды.

Фундамент стимула жизни и маяка.

Маринка.

Маяк и стимул жизни.

Неужели нету там – наверху клавиши "love me – ener"?

Не может того быть, чтобы ее не было!

Ведь в электронных игрушках, если играть не по правилам – есть коды вечной жизни и пароли для прохода сквозь стены…

А свобода выбора?

А как со свободой выбора, гарантированной самим Творцом?

Нет – это не то!

Есть клавиша!

Ведь был же доктор Фауст.

И Маргарита полюбила после того, как доктор доступ к той клавише себе…

Выторговал?

Или, может быть, заслужил? …

Было седьмое октября.

С утра, противно барабаня по жестяному скату крыши, шел дождь.

Уже пол-часа, а может и час – как Снегирев не спал.

Но глаз не размыкал.

Лежал на животе, скинув неудобную подушку на пол.

Маринка!

Где ты?

И почему ты не со мной?

Вчера вечером он снова через весь город ездил к ней под окно.

Остановил машину в тридцати шагах от ее парадного.

Выключил радио.

И принялся глядеть на десятый этаж.

Свет в ее окнах не горел.

И к телефону она тоже не подходила.

Только на пятнадцатом гудке срабатывал автоответчик – ее высоким, почти писклявым голоском прося извинения, за то, что хозяйки нету дома.