Тайный советник вождя - Владимир Успенский

— Берзарин — это тот, который у собеседников пуговицы крутит и отрывает?

— Есть такой грех.

— Предупредите его, чтобы у немцев пуговицы не откручивал. Неудобно все-таки.

— Конечно. И пуговицы по военному времени в дефиците, — с серьезной миной ответил я под недоумевающими взглядами Андреева и Абакумова.

К концу войны каждый наш командующий фронтом имел свой «дом на колесах» — специально оборудованный железнодорожный состав с такими удобствами, как вагон-салон, кабинет для работы, отсек для отдыха, душевая, кухня. Конечно, это не шикарный состав с вызывающей роскошью, в каком разъезжал по фронтам гражданской войны наркомвоенмор Л. Д. Троцкий, это скорее поезд, созданный по образу и подобию того, в каком работали А. И. Егоров и И. В. Сталин, возглавляя Южный фронт при разгроме Деникина. С некоторыми техническими новациями и усовершенствованиями.

Удобны и полезны были такие составы. Фронты-то наши размахнулись на сотни километров, иной и на два-три европейских государства, от армии до армии, от города до города на автомашине не всегда доберешься, авиация зависела от погоды, от состояния аэродромов. Поезд же пройдет всюду, где есть рельсы. А рядом с рельсами, как правило, проложены основные линии связи, телеграф и телефон, электроснабжение, другие коммуникации. Прибыл на станцию назначения, подключился к уцелевшим магистралям обслуживания — и действуй. Понадобилось двигаться дальше — поднимай, машинист, пар до марки и трогай вперед без гудка, как положено по военному времени. Если же дальше нет стального пути или узкая европейская колея еще не перешита на нашу широкую, основательную, — это преграда не из непреодолимых. На платформах поезда стоят автомашины, в том числе и легковушка командующего. В нашем конкретном случае — «газик» Александра Николаевича Бучина, шофера непьющего и некурящего, с которым Георгий Константинович Жуков, сам непьющий и некурящий, проездил почти всю войну. Спусти машину с платформы на землю и кати, куда требуется, хоть на самый передний край.

При командующем фронтом в спецпоезде находились оперативная группа штаба, включавшая в себя необходимых специалистов — от разведчиков до метеорологов. Все под рукой. Главным недостатком таких поездов была их уязвимость с воздуха. Обнаружит враг — разбомбит. Но с тех пор, как наша авиация стала господствовать в «пятом океане», такая опасность значительно уменьшилась, а при тщательной маскировке и надежном прикрытии истребителей — практически сошла на нет.

В таком поезде обосновались мы с Серовым, прибыв на 1-й Белорусский фронт. Мне выделили в «гостевом» вагоне отдельное купе с телефоном, с умывальником, с похожим на сейф шкафчиком, где можно было хранить документы. В соседнем купе разместился Серов со своими помощниками.

Начав сию исповедь, я поведал читателю о том, как едва не сделался нарушителем давней семейной традиции — служить Отечеству на военном поприще. Мальчишеское воображение мое потрясли… паровозы, могучие железные кони, стремительно помчавшиеся по российской земле, сближая народы, сокращая расстояния, меняя весь образ жизни. Хотелось создавать эти умные машины, управлять ими. К счастью, выбор свой сделал я в пользу другой техники: артиллерии и только что появившихся тогда пулеметов. К счастью, потому, что я все же человек военный и по наследству, и по натуре; на военном поприще обрел себя, но к «первой любви», к паровозам, к железнодорожному транспорту, так и остался неравнодушным. Горжусь тем, что наша железнодорожная система не только самая масштабная, но и самая отлаженная в мире, как и наша железнодорожная техника — с момента ее рождения и до сей поры. Причем с одной весьма существенной особенностью. Паровозы и вагоны во всех других странах, даже в Америке с ее большими пространствами, — это всего лишь рациональное средство передвижения. Только функциональность. Паровозы уродливые, вагоны легковесные, ветром продуваемые. Не случайно до революции американцы в массовом порядке закупали наши локомотивы. Российские паровозы славились не только экономичностью, выносливостью, долголетием: и они, и наши вагоны, и все железнодорожные сооружения (вокзалы, мосты, будки стрелочников и т. д.) отличались особым изяществом, аккуратностью, четкостью линий — несли в себе эстетический заряд, радуя своей строгой красотой.

Вспомним, насколько хороши были хотя бы простые наши маневровые паровозы типа «О», которых любовно называли «овечками», как трудолюбиво бегали они по пристанционным путям, обмениваясь деловито-бодрыми гудками, а при необходимости отправлялись и в дальние рейсы. Даже эти «овечки» превосходили зарубежных уродцев по всем показателям, а что уж говорить о таких мощных и стройных красавцах, как «ФД», о стремительных, благородных локомотивах типа «С»… Ими любовались, они восхищение вызывали. Даже скучно и уныло стало на железных дорогах, когда этих почти одухотворенных, дышащих красавцев заменили хоть и более выгодные, но совсем безликие электровозы и тепловозы. Таковы гримасы прогресса: массовость, стандарт и голый практицизм вытесняют своеобразие и индивидуальность. И конечно, не только в технике.

Не первый раз возвращаюсь я и к нашим уникальным салон-вагонам еще дореволюционного времени, оставшимся непревзойденными, самыми удобными для путешествий, для отдыха, для работы в дороге. Царская семья разъезжала в этих «домах на колесах», в таком поезде размещалась Ставка генерала А. А. Брусилова — лучшего полководца Первой мировой войны. Эти вагоны прошли через войну гражданскую, затем ездили в них руководители партии и правительства, дипломаты, передовики производства, деятели культуры: сам Иосиф Виссарионович предпочитал их всем другим видам транспорта, ценя удобства и надежность. Уцелевшие, хотя и одряхлевшие салон-вагоны сослужили полезную службу и в годы Великой Отечественной войны. Они стали основой железнодорожных составов для командующих фронтами, о чем сейчас и идет речь. В одном из таких вагонов, укрытом в лесу километрах в ста от Берлина, нашлось место и для нас с Серовым. По телефону ВЧ можно было в любое время связаться с Москвой: ему с Абакумовым, а мне со Сталиным, Антоновым и Андреевым.[90]

Контактировали мы с Серовым мало, слишком различны были уровни — от возрастного до служебного. Всю работу по линии СМЕРШа вел, естественно, Иван Серов, я не вникал и не контролировал его, он был доволен тем, что руки развязаны. Условились: будем обмениваться существенными новостями. И все. Я же, сознавая, при каких исторических событиях присутствую, с удовольствием сосредоточился на втором пожелании Сталина: как можно больше увидеть своими глазами, оценить и запомнить. Для этого надобно было находиться в тех войсках, которые быстрее других продвигались вперед, обретая тем самым больше возможностей захватить главные немецкие госучреждения с их архивами и, если повезет, самих гитлеровских главарей. Так что в общем наши с Серовым интересы совладали, переплетались, только способы были разные: у него тайные, через военную контрразведку, а у меня обычные, открытые, легальные — если можно применить такое определение.

Что я знал тогда об Иване Александровиче Серове? Учился он в военной академии на японском факультете, но прошел только два курса: в 1938 году, вместе с семью другими слушателями этого факультета, был направлен на укрепление органов внутренних дел. Где и выдвинулся довольно быстро.

Подчиненные, прибывшие с Серовым — типичные чекисты, вполне заурядной внешности, не привлекавшие внимания ни одеждой, ни поведением. Это культивировалось в их службе. А Иван Александрович — незауряден. Высокий лоб (чтобы думать?), большие уши (чтобы слушать?), прямой приметный нос… Неулыбчив, сосредоточен: все видит, все впитывает, все оценивает. И держался с достоинством.

К сожалению, ни размер, ни цели этой книги не позволяют мне использовать многочисленные интересные документы, прошедшие через мои руки, подробно рассказать о завершающих военных событиях, которые либо вообще остались неизвестны, либо поданы тенденциозно, однобоко. Чтобы не слишком злоупотреблять терпением читателей, поведаю лишь о том, что произвело на меня особое впечатление, позволю себе внести несколько собственных штрихов в картину великой Берлинской битвы.

К моменту моего приезда в окрестности немецкой столицы, к 20 апреля 1945 года, обстановка там была такова. Армии 1-го Белорусского фронта маршала Жукова, коим по всем планам и замыслам надлежала честь брать столицу Рейха, потеряли несколько суток на Зееловских высотах и теперь с упорными боями продвигались к кольцевой дороге, за которой, собственно, и начинался Большой Берлин. Все реальней становилась возможность того, что первыми достигнут этой важнейшей цели не войска Жукова, а войска 1-го Украинского фронта маршала Конева, двигавшиеся к городу, с юго-востока, почти с юга. Расстояние там было великовато, зато немцы не имели на том направлении значительных сил, все резервы бросались против Жукова.