Свиток Всевластия - Мария Юрьевна Чепурина

Крест!

Д’Эрикуру мгновенно пришло на ум одеяние тамплиеров (за последние несколько месяцев он изучил их историю досконально). Красный крест на белом фоне – главный символ храмовников. Кровавые раны на бледной спине покойника… Это не может быть совпадением! Правда, у тамплиеров крест был восьмиконечный… но такой ножом не вырежешь. Хотя, может быть, они пользовались и обычным латинским крестом?.. Этого нельзя исключать.

Впрочем, поперечная линия находилась так высоко и делила продольную на такие неравные части, что знак можно было бы прочитать не только как крест, но и как букву T. Или как строчную t. Смысл этой буквы был еще очевидней, чем смысл креста… И, следовательно, еще страшнее.

Собственно, лицезрение этого знака так и осталось единственным плодом работы самозваного сыщика д’Эрикура. Ни допрос других слуг, ни беседа с матерью Паскаля, ни встреча с выловившими его крестьянами так ничего и не дали. Зато слух о том, что какие-то странные люди убили слугу виконта и начертали на его спине Не-Пойми-Что, распространился по Парижу мгновенно. Если отец был не очень общительным человеком, то ни мачеха, ни доктор, ни прислуга, ни сам виконт не умели держать язык за зубами. Во всех кофейнях, во всех парках, во всех театральных ложах те, кто уже устал обсуждать ничегонеделание Генеральных Штатов, заговорили о странном убийстве слуги д’Эрикура.

До Версаля известие об убийстве дошло еще раньше, чем д’Эрикур собрался туда написать. Утром девятого мая ему привезли письмо за подписью герцога Орлеанского, где говорилось, что Генеральные Штаты потрясены преступлением, чьей жертвой пал ни в чем не повинный простолюдин, но истинной целью которого был, разумеется, сам виконт – известнейший вольнодумец Парижа, поклонник свобод и борец с предрассудками, любимец всего просвещенного человечества. Вся прогрессивная часть депутатов была уверена, что за убийством стоит двор и реакционеры, заседающие в рядах духовенства и дворянства. Мирабо рвет и мечет, рассказывал Орлеан. Лафайет настаивает на скорейшем принятии решения о поголовном голосовании. Депутаты третьего сословия требуют равенства с делегатами первого и второго все увереннее и увереннее. «Скоро мы положим конец этому царству мракобесия и преступности! – обещал радикальный герцог. – Скоро вы увидите ту революцию, которую предрекал господин Вольтер! Не пройдет и нескольких недель, как французская нация сможет вздохнуть спокойно! Людовик войдет в историю как величайший король величайшего в мире народа!»

Впрочем, сейчас мысли д’Эрикура были заняты не королем, не герцогом и даже не Паскалем. Он махнул рукой на деньги (тем более, что их водилось в избытке) и выполнил требование неведомого продавца неведомой рукописи: положил нужную сумму в дупло. Теперь он явился, чтобы забрать обещанный документ. Конечно, сделать это при свете дня, у всех на виду, было не лучшим решением… Но д’Эрикуру не терпелось. Он сгорал от любопытства и желания узнать историю палестинского свитка. Выяснить, обманул его доброжелатель или не обманул, было, в конце концов, тоже дьявольски интересно!

Выждав момент, когда возле дерева никого не было, виконт стал на цыпочки и засунул руку в дупло. Его сердце тотчас же заколотилось от счастья. Доброжелатель не обманул! Внутри оказались бумаги!

Виконт извлек на свет Божий четыре листочка, исписанных мелким почерком человека, привыкшего к экономии. Вертеться в саду было больше незачем. Д’Эрикур спрятал рукопись и помчался к своей карете. Забрался внутрь, вытащил приобретение, рассмотрел…

И только сейчас понял, что повествование начинается с середины:

«…свиток от одного сарацина к другому, пока наконец не попал в Иерусалим. На этом этапе нам не представляется возможным проследить его историю, ибо магометане, в силу необразованности своей и фанатической приверженности ложной религии и ложным принципам, не знали обо всей ценности сего старинного манускрипта и ничего не слыхали об Атлантиде. Папирус казался арабам всего лишь старинной безделицей, которую продавали и покупали, дарили и передаривали и от которой без сожаления избавлялись, когда она становилась неинтересной.

Тем временем в Европе наступила мрачная эпоха Средневековья. Римские города обживали варвары, феодалы перекраивали карты, вольные крестьяне превращались в крепостных, а из камней разрушенных храмов Юпитера и Дианы строились католические соборы. Фанатизм царил над Старым Светом. И в один прекрасный момент ему стало тесно в рамках Европейского континента. Толпы, охваченные религиозным экстазом, рвались в Палестину, желая освободить ее от лап иноверцев. Так началась эпоха Крестовых походов. Большинство рыцарей действительно шли в Святую землю только за спасением души и за Гробом Господним. Однако были и те, кто искал не библейских реликвий, а таинственный атлантический папирус, слава о котором со времен Юлия Цезаря ходила в просвещенных кругах Европы.

Впрочем, поход был столь трудным, а бои с сарацинами – столь тяжелыми, что честолюбивые планы искателей свитка вскоре оказались позабыты. Вожаки крестоносцев удовлетворились коронами новых царств, основанных христианами в Палестине. Так что, когда бедный рыцарь Гуго де Пейн обнаружил в доме убитого им сарацина (имя которого история не сохранила) старинный свиток с текстами на нескольких языках, он поначалу даже не понял, что за реликвия попала к нему в руки. Лишь через несколько дней Гуго вспомнил историю о заклинании атлантов, которую некогда рассказал ему его дядя. Тут-то рыцарь и сообразил, что стал могущественнейшим человеком на всей Земле.

В то время – а речь идет о начале XII века от Рождества Христова – Гуго де Пейн был предводителем маленького рыцарско-монашеского ордена, основанного им же самим для защиты паломников на Святой земле. Орден был столь беден, что на двоих братьев приходилась одна лошадь и одна миска. Так он и назывался – „Нищие рыцари“. Всего несколько человек находилось тогда под командованием де Пейна. Но этим нескольким вскорости предстояло править всем миром…

Много хозяев переменил волшебный свиток до того, как попасть к Гуго. Но никогда прежде не был он в руках христианина. Свитком владели одни лишь язычники да сарацины, потому-то никто из них и не мог понять, что означает формула „В столице столиц в царском дворце под сенью веры“. Гуго де Пейн же, ибо был он добрым католиком, сразу же понял, что речь идет о Иерусалиме, а вернее, о той части дворца Иерусалимского короля, под которой располагались развалины Соломонова храма. Гуго выпросил для своего ордена это место под штаб-квартиру. С тех пор его рыцари приняли имя храмовников, или тамплиеров, а великий магистр, в чьем распоряжении был атлантический манускрипт, сделался негласным господином всего мира.

Доподлинно не известно, какого числа и в каком году Гуго де Пейн трижды произнес заклинание в заветном месте. Очевидно только то, что тамплиеры стали вдруг набирать силу с такой