Мечты о морозе - Келли Сент-Клэр

— Я не могу видеть твоё лицо, так что откуда мне знать наверняка? — говорит он.

— Полагаю, ты прав, — соглашаюсь я.

— Ты из мира огня, — заявляет он, его тёмно-голубые глаза распахнуты.

Моё сердце сжимается. Он такого же возраста, как и близнецы.

— Из мира огня, — кивком подтверждаю я, торжественным голосом.

— Там все закрывают лица? Это защищает тебя от пламени?

— Нет, я единственная, кто закрывает своё лицо, но с твоей стороны было умно подумать о причине, — говорю я.

— Почему ты тогда это носишь?

Он залезает на сиденье рядом со мной, смотрит на мою руку, сравнивая её со своей.

— Я не знаю, почему с самого детства мама всегда заставляла меня делать это, — говорю я.

Я будто снова оказалась в приюте.

— Иногда, моя мама тоже заставляет меня делать разные вещи, — раздумывает он.

Я немножко улыбаюсь. Раздаётся гортанный возглас, и мы оба подпрыгиваем на полметра вверх с сиденья у окна.

— Камерон, почему ты не в детской?

Камерон сползает с сидения, его выражение лица наполнено виной. Я узнаю голос и с ужасом поворачиваюсь лицом к Королю Джовану, проклиная свою удачу за то, что он нашёл нас. Я гадаю, как много он подслушал.

— Это последний раз, когда я хочу видеть тебя вне детской без разрешения, — говорит он строгим голосом, но его глаза задерживаются на мне.

Это ошибка. Дети всегда чувствуют, когда ты не искренен в замечаниях.

Камерон кивает и начинает удаляться по направлению, где должна располагаться детская. От Жаклин я знаю, что жены членов ассамблеи часто оставляют детей в замке, пока сами выполняют поручения и общаются.

— Ты можешь звать меня Кам, если хочешь, — говорит он.

Его голос очень формальный, и я не понимаю, почему, пока не вспоминаю, что вчера он был на вечеринке и стал свидетелем тому, как я дала делегатам разрешение называть меня Олиной.

Я глубокомысленно киваю ему.

— Спасибо, Кам. Мои друзья зовут меня Олина. Ты тоже можешь называть меня этим именем, — говорю я.

Он кланяется. Я борюсь с приступом смеха.

— И я не считаю, что ты пришелец из ада.

У меня вырывается небольшой смешок, и он убегает по коридору.

— Ты хорошо ладишь с детьми, — замечает Король.

— Да, — отвечаю я, теряя улыбку, и я снова поворачиваюсь к окну.

Мне с самого начала не было комфортно рядом с Королем, и мой дискомфорт только возрос с тех пор, как он вторгся в мою комнату. Я всё ещё была в гневе на него. Мои плечи напрягаются, когда он подходит ко мне сзади.

— Ты работала в приюте в Осолисе, — говорит он.

Я слегка сдвигаюсь в сторону, держа его в поле зрения, моё тело готово к любому внезапному движению.

Я с удивлением смотрю на него, но не отвечаю.

— Я подробно расспросил делегацию, — говорит он, отвечая на мой не высказанный вопрос.

Я киваю, показывая, что слушаю его слова, и затем возвращаю взгляд на улицу, игнорируя его. На несколько мгновений он замирает. В воздухе парит неловкое напряжение.

— У меня есть дела, которыми я должен заняться, — говорит он, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Вы слышали что-нибудь от Татум? — бормочу я.

Он останавливается и снова поворачивается ко мне. Он знает, что я хочу знать. О чём ещё я бы стала спрашивать?

— Сейчас мы находимся в процессе переговоров с Осолисом, — говорит он. — Мы получили новое послание пару недель назад.

— Я не видела, как оно прибыло.

— У тебя не было возможности. Ястребы не могут залетать так далеко в третий сектор, — объясняет он.

— Как я понимаю, она сердится.

— Да.

Если она и злилась, то либо из-за моего похищения, либо по другой причине. Может быть на что-то, что сказал Король.

— Будет ли война? — мягко спрашиваю я.

Он смотрит на меня сверху вниз. Я знаю, что он оценивает, как много должен сказать мне.

— Нет, если я смогу предотвратить это.

От его тона волоски на моей шее встают дыбом.

Я снова смотрю в окно, чтобы взять себя в руки. Он придерживает информацию. Если бы я была на его месте, я бы сделала то же самое. В конечном счёте, если бы меня отпустили, я могла бы использовать то, что он сказал, против его людей.

— Почему ты не просишь освободить тебя? — спрашивает он.

Я бросаю взгляд через плечо, он наблюдает за мной. Новость о том, что я собираюсь убить одного из его делегатов, может быть воспринята не очень хорошо. Я перехожу в нападение.

— Вы бы сказали «да»? — спрашиваю я.

— Нет.

— Ладно, — я вижу большую ухмылку на его лице.

По какой-то причине мне тоже хочется тоже улыбнуться.

— Вы сказали, что у вас есть дела, которыми нужно заняться, — напоминаю я.

Его ухмылка исчезает от моей отстранённости, он вскидывает бровь.

— Да. Я оставлю тебя ласкать твою траву.

Он уходит, а я смотрю ему в спину. Он демонстрирует грацию, которая редко встречается у людей его роста. Я бы ожидала от него тяжёлых, грохочущих шагов, но они легки, в отличие от Кедрика. Уже не в первый раз я мечтаю побороться с ним. При моём маленьком росте у меня обычно было преимущество в скорости, но по опыту я знала, как быстр он был. Мне пришлось бы положиться на выносливость и, возможно, нападать на него сверху и сзади, где у его рук было бы меньше шансов обхватить и раздавить меня.

Остальную часть дня я провожу наедине с собой. Должно быть, очень скучно быть моей стражей. Эта пара не так профессиональна, как предыдущая. Я часто ловлю их за перешептыванием, а однажды, когда я споткнулась о ступеньку, один из них захихикал. И всё же я рада, что они приставлены ко мне для защиты.

Жена Малира, Садра, показала мне, как двигать запястьем, чтобы избавиться от затянувшейся скованности. Теперь я могу полностью сжать кулак, однако сила, которая была в моей руке, полностью пропала. Ещё несколько недель, и я смогу защитить себя.

В этот вечер Аднан единственный из делегатов присутствует за столом. Мы спокойно едим, и Аднан заполняет время разговорами о своей работе. Становится труднее игнорировать очевидные факты, когда здесь не так много моих друзей, хотя я чувствую, что отношение ко мне немного смягчилось. Возможно, ассамблея привыкла к моему присутствию.

Взгляды некоторых мужчин доставляют мне особый дискомфорт. Кажется, они больше склонны смотреть на мою грудь, чем куда-либо ещё. Я задумываюсь, делают ли они это намеренно, чтобы доставить мне неудобство — не секрет, что Солати