Аз-Зейни Баракят - Гамаль Аль-Гитани

Ад-Дамрави заплакал. Пророк Илия отвернул лицо свое. Мюриды зашумели. «После того как люди ушли, — продолжал свой рассказ Ад-Дамрави, — Аз-Зейни остановил меня и еще четырех жителей деревни и сообщил нам сведения о нашем имуществе. Мы очень удивились, откуда он это узнал. Затем Аз-Зейни сказал, что каждый из нас обязан отдать ему тысячу динаров. И добавил: «Отдать во что бы то ни стало». И странно, учитель, куда девалась его мягкость! Он сказал, словно швырнул нам эти слова в лицо. Потом добавил сурово, что дает нам месяц сроку, а если опоздаем с уплатой, то с благословения учителя наши дома будут снесены».

Ад-Дамрави ушел. Шейх взглянул на потемневший лик небес. В этот час крестьяне возвращаются в свои глинобитные жилища. Воины султана разводят костры в степи у Алеппо. Мореплаватели блуждают в незнакомых морях. Господин наш, пророк Илия, ведет их к спасению. Рассудок оставляет заблудившихся в пустыне. Ночь опускается на скалы и пески. Никому не добраться до них, кроме пророка Илии. Ночью, но в какой час, этого не знает ни один человек, ни один самый праведный из праведников, в неизвестном месте, где не ступала нога живого существа, появляется наш господин Илия, чтобы взглянуть на страну Гога и Магога: не разрушили ли они плотину, чтобы затопить мир? Шейху не дает покоя тревожная мысль: а может быть, кто-нибудь из этих «гог» уже пробрался к нам, в наш мир, и принял людское обличье?

Он оставит келью на время… Саид больше не приходит в его дом.

— Фарах!

Явился старый мюрид. Он приходит к шейху всего лишь раз в году всегда в одно и то же время.

— Иди к Аз-Зейни Баракяту. Надень красную ленту на свою чалму. Позови его. Скажи, чтобы пришел ко мне вечером… обязательно приведи его!

Пятница, 15 ша’бана, 922 г. хиджры. Канцелярия начальника соглядатаев Каира.

СРОЧНО И ВАЖНО

Донесение великому шихабу Закарии бен Рады, главному соглядатаю султаната.

На исходе вечера этого дня Аз-Зейни Баракят бен Муса, хранитель сокровищ султана, хранитель мер и весов земли египетской, вали Каира и радетель всех египтян, отправился в Кум-аль-Джарех, куда его призвал шейх Абу-с-Сауд аль-Джарехи, познавший бога. Когда Аз-Зейни вошел, шейх усадил его перед собой. Аз-Зейни ждал в почтительном молчании. Шейх же, отбросив вежливость, набросился на него:

— Ах ты собака! Ты зачем притесняешь мусульман? Зачем грабишь их имущество? Для чего приписываешь мне твои же собственные слова?

Аз-Зейни изобразил удивление и хотел удалиться. Но шейх поднялся, кликнул одного из своих мюридов (дервиш по имени Фарах) и велел ему снять с Аз-Зейни абу. Дервиши столпились вокруг Аз-Зейни, окружили его и по приказу шейха избили его по голове сандалиями так, что он чуть было не лишился жизни. Потом по повелению шейха его связали. Шейх послал к эмиру Алану и велел разбудить его. «Иди посоветуйся с наместником султана эмиром Туманбаем, — обратился Абу-с-Сауд к эмиру Алану, — скажи ему, что эта собака мучает мусульман». Эмир Алан ад-Дауадар-старший тотчас же отправился к наместнику султана, разбудил его-и сообщил о том, что произошло. Эмир Туманбай сказал, чтобы шейх Абу-с-Сауц поступал по своему усмотрению. И до сего часа, когда пишется это донесение, Аз-Зейни Баракят бен Муса продолжает быть пленником Абу-с-Сауда. Шейх сказал своим мюридам: «Пусть это дело останется тайной день-другой, пока он не выложит мне награбленные у бедняков деньги. Потом посадим его на осла задом наперед и освободим от него землю».

До сих пор простой народ не понимает, что творится. Некоторые спрашивают, почему Аз-Зейни не был на утренней молитве, как обычно.

Со своей стороны мы немедленно разослали людей во все концы, большинство из них в Кум-Аль-Джарех. Насколько нам известно, дервиши и мюриды шейха, приверженцы всех течений в суфизме и бедняки Египта собираются распространять повсюду весть о случившемся и будоражить народ.

Да хранит вас аллах!

БОЛЬШАЯ БЕДА

После противоречивых сообщений и многочисленных толкований наконец дошла до нас правда о том, что случилось. И мы поспешили послать вам об этом известие. Мы сожалеем, что не имеем возможности прибыть лично, ибо заняты «установлением истины». Стряслась большая беда, и вот подробности этого печального события. Армия Салима, османского султана, внезапно атаковала войско султана Аль-Гури в воскресенье 25 раджаба (этот день всегда считался злополучным). Султан уже совершил утреннюю молитву, сел на коня и отправился к горе аль-Фар. Говорят, там могила Давида, да будет мир ему! Султан сел на коня и сам стал строить свое войско. Эмир правоверных находился на правом фланге. Вокруг него стояли сорок крупных военачальников, на головах которых покоились списки Корана в золоченых футлярах, в том числе Коран, переписанный рукой имама Османа бен Афана, да будет доволен им аллах! С ним также был отряд простых воинов, состоявший из последователей сейида[69] Ахмада аль-Бадауи под красными знаменами, отряд благочестивых кадеритов[70] под зелеными знаменами, последователи праведного Ахмада ар-Рифаи, последователи шейха Афифа ад-Дина, послушника праведной Нафисы, да будет доволен ею аллах, с черными знаменами. Правый фланг держал Сибай, наместник Сирии, а левый — Хайр-бек, наместник Алеппо.

Говорят, что первыми вступили в бой Аль-Атабекий Савдун, старший эмир Сибай, наместник Сирии, и мамлюки-корсары. Они жестоко бились и сокрушили войско османов. Было захвачено семь знамен и много оружия.

Турецкий султан понял, что ему надо либо бежать, либо просить пощады, ибо его потерн убитыми составили больше десяти тысяч человек. Сначала победа была за воинами Египта. Если бы этим и кончилось сражение! Но дошло до ушей мамлюков-корсар; что султан сказал своим мамлюкам: «Не вступайте в сражение. Пусть мамлюки-корсары бьются одни». Когда они узнали об этом, их решимость сражаться угасла. Потом пришла весть о том, что пал в битве Аль-Атабекий Савдун, был убит старший эмир Сибай, наместник Сирии. Затем потерпел поражение и бежал наместник султана в Алеппо Хайр-бек. Левый фланг был разбит. Говорили, что Хайр-бек, наместник Алеппо, предал нашего султана, стоявшего под знаменем с малым числом мамлюков. Султан крикнул, обращаясь к военачальникам: «Славные воины! Настал час показать свое мужество! Сражайтесь, и я буду доволен вами!» Но его никто не слушал. Понемногу все стали расходиться. Тогда он повернулся к шейхам и сказал: «Молите аллаха о победе! Настал час, чтобы вы воззвали к нему». Тут он заметил, что нет у него ни помощника, ни бойцов. И стало у него жечь сердце, словно там загорелся огонь, который нечем погасить. А день был очень жаркий и пыльный. В тот день аллах разгневался на воинов Египта. Когда султан убедился, что потерпел поражение, все потемнело у него перед глазами. Он попросил воды. Ему подали воду в золотой чаше. Он выпил. Не успела его лошадь сделать и двух шагов, как он грохнулся оземь, приподнялся немного и испустил дух, не вынеся своего позора. Говорили, что у него из горла пошла алая кровь. От султана не осталось и следа, словно земля расступилась и мгновенно поглотила его.

Эти события заняли всего лишь полдня: с восхода солнца до полудня. Все кончилось так, как определил аллах. Османы повернули от Марадж Дабека к Алеппо и без боя овладели им. Они захватили все имущество султана, все его драгоценности и оружие, с которыми он выступил из Египта.

Вот вкратце описание того, что произошло в Сирии. Мы молим аллаха защитить нас от всяческого зла. Обещаем незамедлительно сообщать новости, которые будут приходить.

Да пощадит нас всевышний!

Заместитель великого шихаба по делам османского султана.

ОМРУ БЕН АЛЬ-ОДВИ

Почему за ним послали? Может быть, он разоблачен? Наверное, войско султана разбито и приближается к Каиру. Слухов множество. В городе тревожная обстановка, и он даже не может пойти к Аль-Хуббейзе. Он вынужден протягивать руку за подаянием. У него нет уже пристанища в галерее семинаристов. На одну или две ночи его принимают в каком-нибудь доме, а потом он идет в другой, где его встречают те же подозрительные взгляды. Неизвестно, что ему скажет начальник соглядатаев Каира. Неужели начальнику есть до него дело в такое смутное, полное забот время? Кто знает?

Омру пересекает квартал аль-Атуф. Не увидел бы его кто-нибудь из семинаристов. Даже те, кто прежде искали с ним дружбы из страха перед ним, теперь не скрывают своей враждебности. В тот вечер, когда он понял, что все пропало, они встретили его у входа в галерею — те, кто спали с ним рядом, его однокашники. Сирийцы, магрибинцы, афганцы поднялись посмотреть, что будет. Узел с его пожитками швырнули ему под ноги. Хамза, самый старший в галерее по возрасту и дольше всех учившийся в университете, сказал: «Убирайся отсюда, Омру, и больше не показывайся нам на глаза!» Сильная рука сдавила ему плечо. Он чуть не крикнул им: «Да вы знаете, с кем говорите? На кого кричите?» Ему казалось, что рядом с ним стоит начальник соглядатаев Каира. Когда Омру подсаживался с беседой к торговцам или семинаристам, он с гордостью вспоминал, что с ним разговаривал сам начальник, и сожалел, что не может сказать им об этом. Это же чувство он испытывал всякий раз, встречаясь с начальником — человеком, который может любого отправить в аль-Мукашширу. «Вы что, забыли об этом?» — хотелось ему крикнуть. Но он почувствовал, как одежда его взмокла от пота, и неуверенно произнес: «Что случилось, шейх Хамза?» В глазах, смотревших на него, горел огонь ненависти. «Иди отсюда! Чтоб ты сгинул, как сгинули из-за тебя другие!» — крикнул Салех ас-Саиди. Вперед вышел Бахауль-Хакк и снял башмак. Но Хамза остановил, его. «Ты принес нам несчастье, — сказал он. — Ты следил за нами и доносил о каждом нашем шаге. На твоей совести и Саид и Мабрук!» Омру не предполагал, что когда-нибудь с ним это случится. Теперь они пойдут к шейху Аль-Азхара и расскажут о нем то, чего раньше не осмеливались говорить. Шейх прикажет выгнать Омру из галереи и из Аль-Азхара и попросит сказать всем, кто он есть на самом деле. Омру посмотрел на дверь в галерее. Неужели он никогда не переступит ее порога? Не услышит их дыхания, их бормотания во сне? О чем же он будет писать в своих донесениях? Нет, начальник не простит его! Он провалился, раскрыл себя, а для соглядатая это равно смерти. Куда податься? Далеки те дни, когда он ходил по домам, собирая дирхемы за чтение Корана. Теперь он не осмелится войти ни в один из тех домов. Вот узелок с пожитками. Куда идти? Может, вернуться к ним? Попросить прощения и снисхождения, рассказать им о матери, о которой он ничего не знает до сих пор? Прошли годы с того дня, как она покинула деревню. Он не знает дороги к ней, а она — к нему. А что, если она придет в галерею, а его там нет? Будет ходить вокруг мечети, немощная, слепая, с разбитым сердцем. Если сказать им о матери, может быть, они сжалятся? И тут он вдруг понял, что забыл лицо своей матери и если бы встретил ее, то не узнал бы. Может быть, она еще жива, но в его сердце она умерла много лет назад.