Подкидыш - Филиппа Грегори

– Это все они, ведьмы! Это их рук дело! – вскричала сестра Урсула. – Это они положили украденное сокровище в гроб к своей жертве!

Лука только головой покачал, слушая, как она в последний раз пытается оправдаться и свалить вину на других. Его юное лицо было мрачно, когда он сказал, обращаясь одновременно и к ней, и к дону Лукретили:

– Я обвиняю тебя, сестра Урсула, в убийстве этой молодой женщины, сестры Августы, которую ты отравила с помощью белладонны. Ты постоянно давала ей эти ядовитые ягоды, желая вызвать у нее странные сны и галлюцинации; ты «угощала» белладонной и других сестер, тревожа мирную и безмятежную жизнь монастыря и имея тайное намерение обвинить в этих беспорядках госпожу аббатису и изгнать ее отсюда. Я обвиняю вас, дон Лукретили, в том, что вы вступили в сговор с сестрой Урсулой; в том, что вы обманом изгнали синьору Изольду из родного дома, завладели замком и земельной собственностью, которые, согласно завещанию вашего отца, должны были достаться ей в наследство; в том, что вы подстрекали сестру Урсулу заниматься незаконной добычей, то есть кражей, золота, принадлежащего аббатству, а вас обоих обвиняю в попытке незаконно сбыть это золото, принадлежащее госпоже аббатисе, вывезя его за пределы аббатства в гробу сознательно умерщвленной вами монахини; кроме того, я обвиняю вас обоих в клевете, ибо вы оба выдвигаете ложные обвинения в колдовстве против госпожи аббатисы и ее рабыни, имея намерение погубить их.

Дон Лукретили рассмеялся, пытаясь обратить это в шутку, и воскликнул:

– Похоже, ты и сам грезишь наяву! Эти монахини и тебя довели до безумия! У тебя уже ум за разум заходит!

Лука покачал головой:

– Нет, я вовсе не грежу.

– Но где свидетельства? – еле слышно пробормотал брат Пьетро. – Свидетельства? Ведь нет никаких свидетельств…

– Рабыня Ишрак никогда добытого золота не продавала. Как нам сказала сама сестра Урсула, эта женщина никогда не покидала пределов аббатства. Значит, ни она, ни сама госпожа аббатиса никогда никакой выгоды от промывки золотоносного песка не имели. Однако сестра Урсула прямо обвинила их в этом и даже назвала улицу в Риме, где расположены лавки торговцев золотом. Стало быть, единственными людьми, которые пытались вывезти добытое в этом месяце золото за пределы аббатства – причем именно сейчас и именно в этом вот гробу, – могут быть только сестра Урсула, исполнявшая обязанности алмонера этого монастыря, и сам дон Лукретили. Единственная монахиня здесь, безусловно демонстрировавшая определенные признаки богатства, – это сестра Урсула; в этом легко убедиться – достаточно взглянуть на ее шелковые нижние юбки и дорогие кожаные туфельки. Итак, она вступила в сговор с хозяином этих земель, желая изгнать его сестру из аббатства и самой стать его настоятельницей, а потом разделить с доном Лукретили добытое золото.

Дон Лукретили молча посмотрел на брата Пьетро, на Фрейзе, на Луку, на своих стражников и клерков, на братьев-доминиканцев. Затем повернулся к застывшим в изумлении монахиням, которые, покачиваясь, точно белые лилии в поле, шелестели: «Что он такое говорит? Что он говорит, этот чужак? Он явно говорит о нас что-то дурное! Он, кажется, обвиняет нас? Кто он такой? Что-то мне он не нравится! Неужели это он убил сестру Августу? Неужели он и есть тот самый призрак Смерти, который являлся ей в видениях?»

– Что бы ты сейчас ни сказал, что бы ты ни выдумал, как бы ты ни попытался обвинить меня и сестру Урсулу, ты со своими подручными в явном меньшинстве, – с тихим торжеством промолвил дон Лукретили, глядя на Луку. – Вы трое можете прямо сейчас без опаски покинуть аббатство, а можете через несколько минут лицом к лицу встретиться с толпой этих безумиц. Это уж как вам самим будет угодно. Но предупреждаю: они, по-моему, так горят жаждой мести и настолько утратили разум, что готовы разорвать вас на куски.

А толпа монахинь – их собралось более двух сотен – подходила все ближе, теснясь возле повозки с гробом и глядя на ту «позолоченную икону», в которую превратилась невинная и несчастная сестра Августа. Свистящий шепот этих женщин звучал точно шипение тысячи змей, ибо они видели, как их покойная сестра лежит в открытом гробу, буквально купаясь в золоте, а Фрейзе, этот насильник и осквернитель ее праха, стоит рядом с ломом в руках, точно воплощая собой все зло и всю мерзость мира.

– Этот человек – наш враг, – сказала, обращаясь к ним, сестра Урсула, отступая от Луки и пытаясь возглавить это войско монахинь. – Он защищает аббатису, эту обманщицу, убившую нашу сестру Августу! Он позволил своему слуге взломать ее освященный гроб!

Монахини дружно повернулись к ней, но лица их оставались безучастными, словно они уже не воспринимали ее слов; однако тот шелестящий шепот, что висел над толпой, становился все громче.

– Они сделают то, что сочтут правильным, – рискнул вступить в игру Лука и, повернувшись навстречу бледнолицым монахиням, попытался привлечь их внимание к себе. – Сестры, послушайте меня. Вашу аббатису обманом изгнали не только из родного дома, но и из монастыря, а вас всех чуть не свели с ума, добавляя ягоды ядовитой белладонны в хлеб, которым вас потчевала эта женщина. Неужели вы и до сих пор настолько отравлены этим ядом, что готовы подчиниться ее воле? Или все же разум ваш прояснился? И теперь вы сами способны принять какое-то решение? Способны сами и думать, и действовать?

Ответом ему было жутковатое молчание. Лука видел, как измучены эти женщины, как тупо они на него уставились, и на мгновение ему показалось, что они и впрямь настолько отравлены, что готовы схватить его, брата Пьетро и Фрейзе и разорвать их на куски. Крепко сжав одной рукой край повозки, чтобы никто не заметил, как сильно дрожат у него руки, он решительно ткнул пальцем в сестру Урсулу и повелительным тоном произнес:

– Сойди с повозки! Я намерен отвезти тебя в Рим, и там ты ответишь перед судом за все свои преступления, совершенные как по отношению к твоим сестрам и госпоже аббатисе, так и по отношению к самому Господу нашему.

Но сестра Урсула осталась на прежнем месте, возвышаясь над ним, и вновь грозно посмотрела на монахинь, лица которых тут же послушно повернулись к ней. И тут она произнесла всего три коротких ужасных слова:

– Сестры! Убейте его!

Лука резко обернулся и выхватил из сапога свой кинжал, а Фрейзе тут же спрыгнул с повозки и встал с ним рядом. Брат Пьетро тоже приблизился к ним, но в одну секунду все трое оказались окружены плотным кольцом монахинь; от бледных, каких-то отупелых лиц этих женщин словно веяло смертным холодом. Монахини подошли ближе еще на шаг, затем еще…