Пылающий туман - Ви КавИ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он встрепенулся. Не надо было долго рыться в воспоминаниях, чтобы откопать какой-нибудь случай из детства — практически всё лежало на поверхности, и не все эпизоды были с положительным концом.
До Орла Сокол мало отличался дисциплиной и послушанием. Он воровал. Дрался. Выживал как мог. Потом повзрослел, но в нём осталась та беспризорная частичка, несущая в себе лишь разрушение.
Может, с духом он убил предостаточно виновных и невиновных людей, но и без него у Сокола было немало проступков, которые портили его далеко не светлую душу. Однако даже со всеми своими недостатками ему абсолютно не нравилось, что его жизнью мог управлять кто-то посторонний.
Ахерону же не нравилось, что ему приходилось быть вторым наблюдателем, делящим одно тело на два разума. Он был могущественным духом, а не пешкой, и он привык лично карать неугодных, вершить их судьбы. Однако из-за человека он был скован, и это очень его раздражало.
— Сокол?
— Я смутно помню… тоже иногда подшучивал над другими, но я жил на улице один, поэтому подшучивать и воровать у меня было в порядке вещей.
— Когда я бывала в городе, я часто видела беспризорных детей. Не знаю, чем они заслужили такую участь, но мне жаль, что тебе пришлось подобное испытать.
— А у н-нас нет п-понятия «б-бездомный»! — внёс свою лепту Стриго и излишне воодушевлённо махнул крыльями. — К-каждый г-год у насед-дки есть п-пятнадцать птенцов, о которых он-на забот-тится. Правда, если ты очень с-слабый, то д-другие твои бр-ратья и сёстры будут т-тебя подавлять. Т-ты… не получишь необходимую л-ласку, но зато ты т-точно будешь з-знать, что не од-дин!
Оуви, убеждённый в том, что его племя правильно воспитывало детей, радостно потёр щеку и хихикнул, и Медея позавидовала его оптимизму. Находить плюсы, когда их нет, было полезной способностью по жизни.
— Чепуха, — прокомментировал Сокол. — Ничем от уличного выживания не отличается.
— Не-ет, отлич-чается! Каждый птенец з-знает, что у него есть н-наседка. И это, между п-прочим, лучше, чем з-знать, что у тебя никого н-нет.
— Простого факта недостаточно, — меланхолично произнёс Сокол, развернулся лицом к спутникам, а спиной — к дороге. — Если ребёнок с рождения не ощущает своей нужности, то ему хоть с наседкой, хоть без неё — уже будет на всё побоку. Мой наставник говорил, что каждому живому существу нужна теплота, чтобы он не считал себя отбросом и монстром. По большей части и преступность вся происходит из-за того, что люди росли нелюбимыми или вовсе презираемыми.
Медея, широко раскрыв глаза, поражённо глядела на Сокола. Сам Стриго, тоже порядком удивлённый умозаключениями наёмника, не нашёлся с должным ответом, потому что, стоит признать, сейчас Сокол был совершенно прав.
— Что? Я ужасно выгляжу?
— Нет, это просто… необычно от тебя слышать.
Оуви поддакнул.
— Первые впечатления бывают обманчивыми.
— Тут уже прошла сотня впечатлений… — прокашлялась Медея. — Твой наставник был мудрым человеком.
— Знаю. Иногда мне его не хватает.
Неловкость напомнила о себе, и ни Медея, ни Стриго не знали, что можно ещё добавить. Лиднер плохо поддерживала людей и чаще всего, когда от неё ждали словесную помощь, терялась. Если бы здесь была её сестра, то она бы точно смогла утешить. Вечно радостная Розали была лучиком солнца, пробивающимся своим светом через густой туман.
— Джи-джи!
Яростный крик потревожил птиц, взлетевших в небо. Медея, Стриго и Сокол переглянулись между собой и поняли друг друга с полуслова.
Наверное, именно это было «командой». Только команда, находившаяся много времени бок о бок, была способна сразу, без наводящих вопросов, распознать то, о чём думали напарники.
Сокол был рад неожиданному повороту событий, снявшим моментально напряжение от тяжёлого общения. Он не был готов к тому, чтобы открывать свою душу и делиться печалями и горем, а Медея, к своему стыду, испытала облегчение от того, что ей не пришлось позориться и пытаться подбодрить.
Стриго желание спутников рвануть в самую гущу событий не одобрил — всё же страх был могучей силой, убивающей смелость даже в самом храбром. Но у него не было выбора пропустить мордобой, поэтому, не имея вариантов поприятнее, он побежал за Соколом и Медеей.
Звуки борьбы, крики и стоны становились слышны яснее с каждым приближением к цели, запрятавшейся в глубине леса. Лязг металла, ругательства на непонятном языке и проклятия на уже привычном диалекте для Сокола — всё смешалось в единый будоражащий поток.
Было трудно объяснить, почему Сокола это так вдохновляло, почему адреналин молнией проходил по его нервам, пока его душа рвалась туда, на поле битвы. Ему хотелось взмахнуть лезвием и распороть брюхо противнику, перерезать горло и ощутить на лице чужую кровь. Это были новые потаённые желания и бороться с ними было просто невозможно.
Прибежав быстрее команды, Сокол разочаровался от того, насколько никчёмной была битва. Возле изломленной на части кареты валялось много трупов, вся земля была окрашена красным, от чего дух, почувствовав во всей атмосфере смерть вперемешку с жестокостью, возбуждённо присвистнул. К дереву отходил человек, держащий впереди себя закруглённый кинжал и изящный, по-настоящему восхитительный меч. Его длинные серебристые волосы, отливающие на солнце необыкновенно красиво, свисали грязными кровавыми прядями на лицо, искажённое гримасой ненависти. На него шло несколько крупных мужчин, очевидно, разбойников, глумливо смеющихся и потешающихся над своей загнанной в ловушку жертвой.
Ну-ну, какая прелесть. Пятеро на одного.
— Где ты видишь пятого, гений?
На дереве.
Сокол поднял глаза именно туда, куда указал дух, и заметил человека, по-крысиному притаившегося в самом подлом месте. Это уже никуда не шло!
Бросившись с разъярённым кличем на противников, он притянул к себе внимание не только разбойников, но и пострадавшего. В это мгновение Сокол заметил золотистые глаза, свойственные лишь одному народу — ниврам.
Долго думать не пришлось. Один мужчина накинулся на него, и Сокол юрко отразил нападение и вонзил свой меч глубоко ему в грудь. Вытащив
