Багдадский Вор - Ахмед Абдулла
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако Ди-Ди удалось побороть грозного соперника.
На сегодняшний день их фабрики и пристани, станции и складские помещения на всем протяжении реки свидетельствовали о неисчислимом богатстве. Они запустили свою линию колесных пароходов, у них появились собственные сухие доки и ремонтные мастерские. Дважды в год Ди-Ди отправляли быстрые, дорогие зафрахтованные турбинные лодки, чтобы перевести ценный груз в Ливерпуль или Антверпен или даже прямо в Нью-Йорк. Без их участия не проходила ни одна коммерческая или финансовая операция.
Годами ранее они подумывали уйти из бизнеса. Донаки хотел возвести особняк в Чикаго, на Лейк-Шордрайв (он часто представлял себе его внешний вид), – в память о ностальгических мечтах, о тех душных днях, когда снаружи солнечные лучи падали на землю, как блестящие копья, а внутри прямо за закрытыми ставнями из ротанга и бархатным подвешенным одеялом жара как будто окутывала шерстяным одеялом. Махмуд Али Дауд думал вернуться обратно, в родной Дамаск, на свою виллу, светящуюся, как драгоценность, в окружении кустов роз в саду, где росли как минимум еще десять разновидностей финиковой пальмы. Об этом он очень часто говорил.
Они обсуждали с тоской в голосе свой уход из бизнеса, который, в общем, стал уже их судьбой. Донаки и Дауд ссорились и проклинали друг друга год за годом.
Но они решили остаться. Это все Африка. Она своим насыщенным, неуловимым ядом вошла в их души, как наркотик. Они больше не могли жить без нее.
Наших партнеров всегда поджидало что-то новое впереди, прямо за хребтами, реками, водоворотами и водопадами, джунглями и лесами, что-то новое должно, казалось, быть открыто, исследовано, приручено, эксплуатировано и колонизировано.
– Африка, – сказал араб, тем самым напугав своего шотландского партнера, – она как страстная, умная госпожа. Аллах! Она так же умна, как и шайтан, проклятый, каменный повелитель лжи! Ее сладкий поцелуй, ее возбуждающие объятия всегда так манят… манят!
Однажды по всем поселениям разнесется слух о тайном складе слоновой кости на девственной земле недалеко от бассейна реки Лимпопо. На другой день уже зазвучит витиеватый, завуалированный разговор о несметном хранилище золотого песка, награбленного язычниками много столетий назад где-то в деревне близ бухты, начатый арабским курьером. Еще будет история о новой находке месторождения каучука за Кимбеди.
Конечно, Чартерная компания захочет получить несметные богатства. «Волк, бегущий рядом с волком», – последовал комментарий Махмуда Али Дауда. Победа покачивает своим маятником, показывая блеск чистого золота то одной компании, то другой. В результате сегодня брюссельские дворяне во фраках и шелковых цилиндрах улыбаются и потирают руки, а завтра араб будет возносить громкие благодарности Аллаху и Пророку, пока его пресвитерианский партнер станет смотреть на это все странным, но довольно типичным взглядом финансового удовлетворения и духовного неодобрения.
И тогда наконец карьера «Донаки и Дауда» достигнет пика – двойной вершины и двойного триумфа, порожденного логически, должным образом, как и положено в Африке, союзом опасности, безумного случая и хитроумных, запутанных совпадений.
Глава II. Человек из далеких земель
Однажды знойной ночью прямо из джунглей, обнаженный, если не считать окаймленного пурпуром покрывала, с лицом и телом, приобретшими оттенок красного дерева, с густой, золотистой рыжиной, спутанной бородой до груди, с ужасными ранами на лодыжках, прямо из джунглей вышел белый мужчина… или прекрасное подобие белого человека.
Он шел незаметно, его походка была осторожной, что присуще дикарю, воспитанному джунглями, он крался, как собака динго, мимо отдельных домов европейских поселенцев, избегая показываться в свете электрических ламп, которые окружали особняк губернатора; почти бегом он промчался мимо церкви отцов-иезуитов, построенной из красного кирпича, держась ближе к теням рожковых деревьев. Как вдруг желтый квадрат света рассек темноту, хаусский канонир Джонни Мортимер вышел из офицерской столовой и с важным видом отправился отдыхать в комнату в отеле, владельцем которого был Леопольд де Лисбоа де Соуза, португалец с западного побережья. Его присутствие в колонии стало вечным бельмом на глазу всех респектабельных белых и большинства уважаемых чернокожих в маленьком портовом поселении.
Ни для кого не было секретом, что де Соуза совершил почти все возможные преступления в Африке, начиная от торговли рабами, незаконного ввоза оружия, нелегальной скупки алмазов, заканчивая другими, менее заметными проступками, которые тесно связаны с районом святого Жака Марсельского. Но он всегда оставался очень изворотливым. Его ни разу не смогли поймать, хотя и было предпринято довольно много попыток и уловок. А награда за любую информацию, нужную для поимки де Соуза, предложенная сэром Чарльзом Лейном-Фоксом, губернатором колонии, из своего личного состояния, уже около пяти лет оставалась невостребованной.
Стояла непроницаемо-черная ночь. Кислый, лихорадочный запах повис в воздухе, плотно покрывая весь мир, стены и крыши домов. И никто, ни одна живая душа не увидела завернутую в покрывало бородатую фигуру, которая прокралась из джунглей. Никто не видел, как он вошел в заднюю залу Гранд-отеля, даже не слышал, как он покупал еду, питье и опиум. Молчал и де Соуза, который вытащил пару крупных алмазов из леопардового мешочка. Никто его не заметил, кроме М’Кинди.
Это был высохший, татуированный, плосколицый житель Балоло, изгой из своего племени, который оказался здесь по явно неприятным причинам, причинам, о которых еще не написан ни один рассказ, по тем причинам, по которым араб нанял его в качестве шпиона, чтобы собирать скрытую информацию.
Три минуты спустя после того, как человек из джунглей вошел в отель, М’Кинди низко поклонился в гостиной, вытянув руки, перед Махмудом Али Даудом, что было довольно типично для араба, словно и не покидавшего свой родной Дамаск. Под ногами мужчин был блестящий, мозаичный, мраморный пол, на котором лежали маленькие, шелковые, мягкие персидские ковры. В углу стояли высокие подсвечники из дерева с позолотой, в них торчали большие свечи шафранно-желтого, пахнущего воска. Панель из плиток на стенах мягко светилась перламутрово-синим, нефритовым и тусклым оранжевым светом. Крошечные окна были закрыты шторами. В комнате почти не имелось никакой мебели, кроме мастабы, длинной, низкой, покрытой коврами и подушками скамьи, древней мавританской лепнины, огромной, усеянной бирюзой водопроводной трубы и резного, инкрустированного стола из пальмового дерева, на котором лежали личные вещи араба: бутылка святой замзамской воды, кофейные чашки с выгравированными медными ручками, бутылочки с ароматическими
