Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс! - Пелам Вудхаус

— Конечно.

— Мы спустим тебя на простыне, а чемодан сбросим. Приступаем, Дживс?

— Да, сэр.

— Приятного путешествия!

Я в жизни еще не принимал участия в операции, которая доставила бы столько удовольствия всем ее участникам без исключения. Простыня не порвалась, и потому Гасси был счастлив. Никто не помешал нам — это обрадовало меня. А когда я бросил из окна чемодан и он упал Гасси на голову, в восторг пришла тетя Далия. Что касается Дживса, было видно, что верный слуга преисполнен гордости, ибо это он придумал, как спасти своего господина и повелителя в час грозной опасности. Его девиз — «Преданное служение».

Бурные эмоции, которые мне в тот вечер пришлось пережить, естественно, отняли немало сил, и потому я испытал облегчение, когда тетя Далия, произнеся прочувствованную речь, в которой выразила благодарность нашему спасителю в ярких, красочных тонах, сказала, что теперь она пойдет посмотрит, что делается в стане врага. Ее уход дал мне возможность сесть в кресло, в котором, останься она здесь, гнездилась бы до скончания века. Плюхнувшись на мягкое сиденье, я блаженно заурчал.

— Ну вот, Дживс, и все!

— Да, сэр.

— В который раз ваш острый ум предотвратил, казалось бы, неминуемую катастрофу.

— Вы очень добры, сэр.

— Нет, Дживс. Я говорю то, что сказал бы всякий мыслящий человек. Я не встревал, когда говорила тетя Далия, потому что знаю: она не терпит, чтобы ей мешали, но поверьте, что я мысленно с большим чувством повторял за ней все ее слова. Вам нет равных, Дживс. Какой у вас размер шляпы?

— Восьмой, сэр.

— Я думал, больше. Одиннадцатый или двенадцатый.

Я взял в рот немного бренди и с наслаждением подержал на языке. До чего же приятно вот так понежиться после всех треволнений сегодняшнего дня.

— Согласитесь, Дживс, круто нас взяли в оборот.

— Трудно не согласиться, сэр.

— Начинаешь понимать, что чувствовал капитан «Геспера», у которого была юная дочь. И все-таки, я думаю, такие испытания благотворно влияют на характер человека.

— Несомненно, сэр.

— Закаляют его.

— Да, сэр.

— Однако я не жалею, что все кончилось. Хорошенького понемногу. Да, все кончилось, это чувствуется. Уверен, этот мрачный дом больше не подкинет нам зловещих сюрпризов.

— Надеюсь, нет, сэр.

— Я просто уверен. Тотли-Тауэрс выпустил все свои ядовитые стрелы, наконец-то мы можем забыть о тревогах. До чего же приятно, Дживс, мы это заслужили.

— Чрезвычайно приятно, сэр.

— Да уж. Укладывайте оставшиеся вещи. Я хочу покончить и с этим и лечь спать.

Он открыл маленький чемодан, а я закурил сигарету и продолжал рассуждать о нравственных уроках, которые извлекаешь из подобной петрушки.

— Да, Дживс, мы именно заслужили. Еще совсем недавно небо было затянуто черными тучами, а сейчас посмотрите вокруг — ни единого облачка, ни на севере, ни на юге, ни на западе, ни на востоке, вот только свадьба Гасси расстроилась, но тут уж ничего не поделаешь. Без сомнения, это должно укрепить в нас мысль, что никогда не следует роптать на судьбу, впадать в отчаяние, предаваться унынию, надо помнить, что, какая бы грозная буря ни налетела, где-то сияет солнце и в конце концов его лучи пробьются к нам тоже.

Я умолк. Мне не удалось завладеть вниманием Дживса, это было ясно. Он пристально рассматривал что-то, и на лице его было задумчивое выражение.

— Что-нибудь случилось, Дживс?

— Простите, сэр?

— У вас вид озабоченный.

— Да, сэр. Я только что обнаружил в этом чемодане каску полицейского.

Глава XIII

Я был прав, когда говорил, что злоключения, которые обрушились на меня как из рога изобилия, едва я появился в загородной резиденции сэра Уоткина Бассета, оказали благотворное воздействие на мой характер. Незаметно, шаг за шагом, они формировали его, превращая изнеженного завсегдатая клубов и модных бульваров в отважного борца со стальной волей. Если бы гостю, незнакомому с нравами этого чумного барака, вдруг сообщили о том, что сейчас кирпичом упало на мою голову, он скорее всего закатил бы глаза и съехал со стула без чувств. Но я, закаленный нескончаемыми передрягами, которые составляли обычную, повседневную жизнь в Тотли-Тауэрсе, не впал в панику — я мужественно встретил сообщение Дживса.

Не стану отрицать, что я вскочил с кресла, будто сиденье проткнули снизу шилом, но встал я вовсе не для того, чтобы тратить время на бесплодные трепыхания. Я бросился к двери и запер ее. Потом, сдержанный и бледный, приблизился к Дживсу, который уже успел вынуть каску из чемодана и в задумчивости раскачивал ее за ремешок.

Едва он заговорил, стало ясно, что он ошибочно понял произошедшее.

— Было бы разумнее, сэр, — сказал он с легким упреком, — спрятать ее в более подходящем месте.

Я потряс головой. Кажется, даже усмехнулся — конечно же, кривой усмешкой. Мой острый ум позволил мне проникнуть в самую глубину события.

— Это не я, Дживс. Это Стиффи.

— Простите, сэр?

— Не моя рука положила эту каску в чемодан, а рука Стиффи Бинг. Каска была в ее комнате. Она боялась, что комнату начнут обыскивать, и хотела спрятать каску в надежном месте. Надежным местом она сочла мою комнату.

Я вздохнул.

— Никогда не думал, что у девушки может быть такой сатанинский ум, что скажете, Дживс?

— Действительно, сэр, эта молодая особа порой совершает эксцентричные поступки.

— Эксцентричные? Да ей самое место в сумасшедшем доме, примут с распростертыми объятиями, под гром фанфар и барабанный бой. Чем больше я размышляю об этой злокозненной козявке, тем сильнее моя душа содрогается от ужаса. А если заглянешь в будущее, и вовсе не хочется жить. Нужно смотреть правде в глаза, Дживс: Стиффи, это примитивнейшее одноклеточное существо, собирается замуж за преподобного Г. П. Линкера, слабоумного олигофрена, и нет никаких оснований надеяться — эту горькую правду тоже следует признать, — что Небо благословит их союз. Конечно, очень скоро их дом заполнится топотом маленьких ножек, как принято говорить. Но невольно задаешь себе вопрос: а не подвергнется ли опасности жизнь каждого, кто окажется поблизости от этих ножек, ведь они унаследуют психическую неполноценность и родителя, и родительницы, это мы тоже вынуждены признать. Дживс, я с безмерным состраданием думаю о няньках, гувернантках, учителях частных школ и преподавателях университетов, которые с теплотой и любовью примут на себя заботу об отпрысках Стефани Бинг и Гарольда Линкера, не подозревая, что это не дети, а настоящие изверги. Конечно, это чрезвычайно интересный предмет, но непосредственного отношения к делу не имеет, — продолжал я, оставив тему, которую развивал. — Глядя на эту каску и зная, что в любую минуту к нам может нагрянуть комический дуэт Оутс и Бассет, мы должны что-то предпринять. У вас есть идеи?

— Пока нет, сэр. Не так легко найти надежное укрытие для столь громоздкого предмета.

— Вот именно. Эта гадость просто как бельмо на глазу.

— Она, безусловно, привлекает к себе внимание, сэр.

— Еще бы. Те, кто моделировал для полицейского Оутса каску, не зря трудились. Им хотелось увенчать его башку чем-то внушительным, и это блестяще удалось. Это не какая-нибудь нашлепка на макушку, а настоящий котел, его в самых непролазных джунглях не спрячешь. Ну ладно, посмотрим, чего можно добиться с помощью такта и обходительности. Полагаю, они с минуты на минуту пожалуют. Ага, вот и рука Судьбы, Дживс, если чутье меня не подвело.

Но я ошибся, решив, что в комнату постучал сэр Уоткин Бассет. За дверью раздался голосок Стиффи:

— Берти, впустите меня.

Если мне кого-то и хотелось видеть, то именно ее, но я не спешил распахнуть перед ней двери. Из соображений осторожности надо было предварительно задать несколько вопросов.

— Ваш мерзкий пес с вами?

— Нет. Дворецкий повел его выгулять.

— В таком случае можете войти.

Она вошла и увидела, что Бертрам Вустер стоит перед ней, сложив руки на груди, и смотрит прямо в глаза суровым взглядом. Однако она как будто не заметила моего грозного вида.

— Берти, дорогой…

Она осеклась, услышав вполне звериный рык, который издал Бертрам Вустер.

— Забудьте это ваше «Берти, дорогой», барышня. У меня к вам только один вопрос: это вы положили каску в мой чемодан?

— Конечно, я. Об этом я и пришла поговорить с вами. Вы помните, я хотела найти надежное место. Так вот, я долго думала, и вдруг меня осенило.

— А теперь меня осенило.

Видно, мой ядовитый тон удивил ее. Она захлопала глазками — такая милая маленькая девочка.

— Но ведь вы не возражаете, Берти, дорогой?

— Ха!

— Но почему? Я думала, вы обрадуетесь, что смогли меня выручить.

— Ну просто на седьмое небо вознесусь от счастья. — Я жалил ее вовсю.