Дикарь - Александр Жигалов

Умница.

Ирграм почти преисполнился нежности.

Шанкры бледнели. Но все же медленно. Почему так медленно? Лопнул тот, что на щеке. Плохо. Шрам останется. И такой не свести обычным способом. Девочка с трудом подняла руку.

— Не стоит, — Ирграм осторожно поймал её. — Это мелочи. Тебе нужно отдохнуть.

Глаза у неё черные, что угольки.

Иллюзия. Капилляры надулись, лопнули, вот кровь и расплылась по белкам, затянула их туманом. Кровь темная, густая.

— Но не здесь, — он, наконец, позволил себе выдохнуть. Как бы там ни было, сердце малышки билось ровно, а стало быть, выживет.

Там уже и вправду пусть Варенс займется.

Император молча подхватил дитя на руки.

— Идем, — бросил он.

Ирграм поспешно собрал склянки, прикидывая, хватит ли изготовленного зелья. И решил для верности сделать еще порцию.

Вероятно, дело в иной крови.

Или в силе проклятья.

Или в том, что он прибыл, когда девочка уже почти дошла до грани.

Или во всем и сразу, но вторая порция лишней не станет. И поить девочку надо будет чаще. Чуть позже Ирграм попробует повысить концентрацию силы в растворе.

А пока он шел за Императором, впервые настолько близко к нему, насколько вовсе это было возможно. Шел, сжимая в одной руке кофр, а в другой — опустевшую на четверть склянку.

И уже у самых покоев, перед золотой дверью, у которой застыли золотые же фигуры стражников, Верховный тихо произнес:

— Сегодня ты спас всех.

— Еще нет.

— Уже почти. Ты справишься, — и на сухом лице появилась печальная улыбка. — Мир совершенно обезумел, если проклятый помогает детям неба.

— Наверное.

Мир обезумел, если «Черную гниль» направили на ребенка.

Нет, Ирграм был в принципе далек от того, чтобы идеализировать этот самый мир. К своим годам он многое видел. Многое понял. Но все-таки ему казалось, что у любого дерьма есть предел.

Ошибся.

Не впервые.

— Вон, — тихо сказал Император, и девицы, единственным облачением которых была золотая краска, куда-то исчезли, как хмурые женщины в белых одеяниях, за девицами приглядывавшие.

Слуги.

Служанки.

Рабы.

Птицы и те заткнулись, чувствуя настроение Императора. Лишь огромный леопард поднялся, подошел и ткнулся головой в ногу.

— Ей плохо, — сказал Император, осторожно укладывая девочку на подушки. — Видишь, что твари сделали?

Леопард заворчал.

И вытянулся. Рядом с малышкой зверь гляделся огромным и опасным. Желтые глаза его уставились на Ирграма, и во рту пересохло.

— Я помогаю, — сказал он леопарду, хотя не могло быть такого, чтобы зверь понял.

А он понял.

Не посторонился, но и не шевельнулся, когда Ирграм поднес к губам девочки воду. И не три капли, а четыре, поскольку на щеке проклюнулось розовое пятнышко свежей язвы. Такого не могло быть! Он все сделал верно. И пятно исчезло, так и не оформившись.

А старые шанкры отваливались.

Кожа слегка посветлело.

Девочка приоткрыла глаза, которые уже не казались черными. И закрыла.

Она провалилась в сон.

— Пусть сварят бульон. Крепкий. Но не острый. Меньше специй. Просто мясо, лучше всего индейки или курицы, не жирное, и овощи. Поить по пару ложек. Еще сладкую воду.

— Я не забуду, — произнес Император тихо, устраиваясь с другой стороны.

На полу.

На груде меховых одеял, подушек и шелков. И почему-то это больше не казалось ни странным, ни неправильным.

Наоборот.

А Ирграм осторожно опустился рядом. Вечер обещал быть долгим. Ночь — не короче. И уже потом, позже, он вдруг явственно осознал, почему зелье действует не так, как нужно.

И похолодел от собственной догадки.

И снова пожелал очутиться дома. И тут же укорил себя за слабость.

В конце концов, он вполне может ошибаться. Все ведь ошибаются.

Вот только Варенс, вернувшийся так быстро, как мог — надо будет вообще запретить ему покидать пределы города, тихо сказал:

— Она не его дочь.

Сказал и заткнулся. Он все-таки был целителем, а не идиотом. Только поздно.

— Он ведь ошибается? — тихо-тихо, едва слышно, спросил Верховный, очнувшись ото сна.

Когда звезда вырвалась из рук мага и расцвела во всем великолепии грядущего ядерного взрыва, Миха, прокляв себя на чем свет — вот что любопытство с людьми делает — вжался в землю. И пропустил момент, когда звезда разродилась-таки огненным шквалом.

А заодно, когда мага убили.

Потом, позже, Миха поймет, что слышал, как звякнула тетива. И даже ощутил колебание воздуха, разрубленного стрелой. И уверит себя, что не мог ни слышать, ни ощутить.

Показалось.

Мало ли чего больной голове привидится может? То-то и оно. Вот и привиделось. На фоне затянувшегося стресса. Миха успел прижаться к земле, издалека ощущая жар сотворенного пламени. И от жара этого взревели разбойники, вспыхивая один за другим.

Завоняло паленой плотью.

Волосом.

И хрипло рассмеялся главарь.

— Видишь, — сказал он, и Миха расслышал сквозь звук огня. — Ты играешь нечестно, Вал.

А потом в спину мага ударила стрела. Такая. Обыкновенная. Длинное древко. Белые перья, которые тряслись, но не горели, ибо пламя не смело переступить черту, установленную магом.

Он покачнулся.

А вторая стрела выросла рядом с первой.

И третья впилась в горло слуге, заставив того рухнуть. С ним упал и рукотворный фонарь. Склянка не разбилась, но отломалась, покатилась по земле, чтобы застрять меж корней.

— Вот так-то, — главарь огляделся.

И Миха с ним.

Пламя опало. Догорали люди. Не все, но многие. Кто-то еще жил, корчился, но вряд ли агония продлится долго. Оставалось порадоваться, что сам Миха был достаточно далеко, чтобы огонь не добрался. И все-таки убраться.

Это ведь разумно, убраться от человека, который вот так легко завалил мага. Может, не такого могущественного, как те, из города, но все-таки мага.

И тоже