Тайна жёлтых нарциссов - Франк Хеллер

После продолжительной паузы Мильбург кивнул.

— Да, это так, — слабым голосом ответил он.

— Вы же сами сообщили мне тогда, что подозреваете мисс Райдер! А теперь... Вы же подозреваете ее в совершении растраты?

Снова наступила пауза, и Мильбург снова кивнул.

— Ну вот! — торжествуя, воскликнул Лайн. — Вы слышите, мистер Тарлинг?

— Да, слышу, — спокойно ответил тот. — Ну а я-то здесь для чего? Это дело обыкновенной полиции.

Лайн сдвинул брови.

— Сперва мы должны подготовить заявление для полиции. Я посвящу вас во все подробности, дам адрес молодой дамы, а также все данные о ее личности. Ваша задача будет состоять в сборе такой информации, которую можно будет передать в Скотленд-Ярд.

— Понимаю, — улыбнулся Тарлинг. Но, подумав, он покачал головой: — Я не могу заниматься этим делом, мистер Лайн.

— Почему же?

— Потому, что я не занимаюсь подобными делами. Когда вы писали мне, у меня было чувство, что благодаря вам в мои руки попадет один из интереснейших случаев-, с которыми мне когда-либо приходилось работать. Но первое впечатление часто обманчиво.

Он взялся за шляпу,

— Что вы хотите сказать? Вы что, отказываетесь от ценного клиента?

— Я не знаю вашей ценности, но в данный момент дело выглядит таким образом, что мне не хочется заниматься им, мистер Лайн.

— Вы полагаете, что дело недостаточно значительно для вас? — спросил Лайн, неприятно пораженный. — Но я готов уплатить вам за труды пятьсот фунтов.

— Вы можете предложить мне пять тысяч или пятьдесят тысяч фунтов, — все равно я должен буду отклонить предложение заняться этим делом, — ответил Тарлинг. Его ответ звучал решительно и категорично.

— Но объясните мне, по крайней мере, почему вы отказываетесь от этого дела? Может, вы знакомы с этой девушкой? — излишне громко спросил Лайн.

— Нет, я никогда не видел этой молодой особы и, скорее всего, никогда ее не увижу. Но я просто не хочу, чтобы мне надоедали заказами на подобные искусственно построенные обвинения.

— Искусственно построенные обвинения?

— Полагаю, мистер Лайн, вы прекрасно меня понимаете, но, если угодно, я могу выразиться еще точнее и понятнее. Вы почему-то, в силу неизвестных мне причин, сердиты на одну из ваших служащих. Ваш характер мне очевиден, мистер Лайн, достаточно мне было рассмотреть ваше лицо. Мягкая форма круглого подбородка, чувственный рот показывают, что ваше обращение с дамами, работающими здесь, под вашим началом, не доставляет вам особых угрызений совести. Не знаю, но предполагаю, что девушка дала вам как следует по носу, и вы сильно рассержены, вот и жаждете мщения, и сочиняете надуманные обвинения против нее, — он перевел дух и посмотрел на управляющего. — А мистер Мильбург имеет все основания идти навстречу вашим подлым желаниям. Он ваш служащий, и, кроме того, вы воздействуете на него скрытой угрозой тюрьмы, в которую вы легко его упрячете, если он откажется действовать заодно с вами.

По мере того как все это произносилось сыщиком, лицо Торнтона Лайна все более искажалось яростью. Наконец он заговорил:

— Ах так! Ну хорошо, я позабочусь, чтобы ваше подлое поведение получило широкую огласку. Вы здесь в самой оскорбительной форме бросаете обвинение... Я подам на вас в суд за клевету, так и знайте! Дело-то, скорее всего, в том, что работа вам не по силам, вот вы и выискиваете повод, чтобы от нее отказаться.

Тарлинг вынул из кармана сигару и откусил кончик.

— Моя репутация, мистер Лайн, слишком хороша, я не имею права впутываться в грязные дела. Мне не хотелось бы никого оскорблять, и я неохотно выпускаю из рук возможность хорошо заработать, но зарабатывать деньги, совершая подлость, я не стану. И если вы, мистер Лайн, не возражаете, я дам вам хороший совет: оставьте этот вздорный план, подсказанный вашему уму задетым самолюбием. Замечу, кстати, что это наименее удачный вариант из всех, которые вы могли бы придумать. Пойдите лучше и извинитесь перед молодой дамой, ибо, как я предполагаю, вы ее, должно быть, грубейшим образом оскорбили.

Он кивнул своему спутнику-китайцу и медленно покинул помещение.

Лайн наблюдал за уходом сыщика, дрожа от ярости. Он сознавал свое бессилие, но, когда дверь уже наполовину закрылась, вскочил с подавленным криком, широко распахнул дверь и бросился на Тарлинга.

Сыщик повернулся, обхватил нападавшего руками, поднял в воздух и внес обратно в комнату, где посадил на стул. Потом добродушно посмотрел на него сверху вниз и сказал:.

— Мистер Лайн, вы подаете дурной пример преступникам. Хорошо, что ваш уголовный приятель еще не вышел из тюрьмы!

Не сказав больше ни слова, сыщик покинул комнату.

 Ill

Два дня спустя Торнтон Лайн сидел в своем большом автомобиле, стоявшем у края тротуара недалеко от Уондворт-Компана, и смотрел на ворота тюрьмы.

Поэт и актер — редкое сочетание для делового человека.

Торнтон Лайн — холостяк. Он выдержал университетский экзамен с отличием, написал научную работу. Качество его стихов, издателем которых был сам автор, не было особо выдающимся, но книга, украшенная красивыми заставками и переплетенная в старинном духе, имела солидный вид.

Лайну, ставшему купцом, торговцем, в некотором смысле даже нравилось это, тем более что торговля давала возможность вести роскошный образ жизни. Он владел несколькими автомобилями, загородным поместьем, домом в городе. Причем отделка обоих домов и мебель, достойная их, поглотили такие суммы, на которые можно было бы скупить множество мелких магазинчиков.

Отец Торнтона, Джозеф Эмануэль Лайн, основал фирму и поднял ее на значительную высоту. Он выработал специальную систему торговли, согласно которой каждый клиент обслуживался тотчас, как только входил в магазин. Метод основывался на старом принципе — постоянно держать наготове достаточно служащих в резерве.

Торнтону Лайну предстояло принять управление делом. Но незадолго перед тем вышла в свет его маленькая книжка, что возвело его в сонм непонятых знаменитостей. В стихах он пользовался непривычной пунктуацией, перевернутыми запятыми, восклицательными и вопросительными знаками и тем как бы выражал свое презрение к человечеству. Несмотря на то что томик был весьма тонкий, его все-таки не покупали, но Лайн сумел добиться определенного признания в среде женщин и мужчин, которые точно так же пишут стихи, не интересующие нормального читателя.

Ничто в этом мире не казалось нашей непонятой знаменитости более верным, чем то, что презрение к людям есть наивысшая степень благородства. Возможно, Торнтон добрался бы и до более высоких степеней презрения к обществу, пренебрегая не только браком,