Нравы Мальмезонского дворца - Сергей Юрьевич Нечаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так 22 ноября 1810 года сказка кончилась, прекрасная карета превратилась в тыкву, породистые лошади – в мышей, а Жозефина вновь оказалась в Нормандии. В Эврё ее на этот раз никто не встречал, не было ни салютов, ни грома оркестров: месть новой императрицы по отношению к старой была продумана до мелочей. Надменная австриячка указала креолке на ее место. Подумаешь, герцогиня Наваррская…
Рождение Римского короля
Медленно прошла промозгло-слякотная зима. Сколько слез было пролито Жозефиной за это время, знает лишь она сама. Но вот 20 марта 1811 года в Наварру прибыл почтмейстер из Эврё и привез Жозефине новость, взбудоражившую всю Францию: новая жена Наполеона Мария-Луиза родила мальчика, наследника императора! И надо же такому случиться, что это произошло в день Святого Жозефа.
Поль-Мари-Лоран де л’Ардеш описывает рождение наследника так:
«19 марта 1811 года императрица Мария-Луиза почувствовала первые боли, показывавшие, что она скоро будет матерью. Сначала опасались трудных родов; знаменитый доктор Дюбуа, предвидя, что, может быть, придется решиться на трудную операцию, спросил, что делать, если нужно будет пожертвовать матерью или новорожденным? „Заботьтесь только о матери”, – живо отвечал Наполеон, в котором человеческие чувства в эту торжественную минуту взяли верх над расчетами и соображениями монарха. 20 числа в девять часов утра все опасения исчезли, все желания исполнились: Мария-Луиза разрешилась от бремени сыном, которого Наполеон принял в свои объятия и показывал придворным, восклицая в упоении радости: „Вот Римский король!”
Гром пушек скоро возвестил столице о счастливом событии, которым исполнялись все желания главы государства. Праздники и публичные увеселения доказывали участие великого народа в счастье великого человека. Неаполь, Милан, все города, покоренные французским оружием, подражали Парижу. Все сословия государства и иностранные послы подносили поздравления счастливому отцу Римского короля».
Что могла попросить Жозефина у своего заступника Святого Жозефа в такой день? Конечно же возможности вновь вернуться в дорогой ее сердцу Мальмезон. И такая возможность вскоре была ей предоставлена.
Уже в Мальмезоне Жозефина как-то сказала своей фрейлине, мадам д’Арбер:
– Сын! Как счастлив должен быть император!..
Ее немногочисленные придворные, в порыве верноподданических чувств, поспешили поздравить Наполеона, а Жозефина поднялась к себе и написала самое примечательное из всех дошедших до нас ее писем.
«Сир, в потоке поздравлений, который хлынет изо всех уголков Европы, всех городов Франции, от каждого полка вашей гвардии, не потонет ли слабый голос простой женщины? Соблаговолите ли вы выслушать ту, которая так часто утешала вас в минуты печали и врачевала раны вашего сердца, выслушать сейчас, когда единственное ее желание – разделить с вами счастье, венец ваших чаяний? Смею ли я, не будучи больше вашей женой, поздравить вас с рождением сына?
Мне было бы приятней, если бы лично вы, а не артиллерийский салют в Эврё, известили меня о рождении Римского короля, но я понимаю: для вас превыше всего государственные дела, а также та, которая осчастливила вас, воплотив самые сокровенные ваши желания. Быть преданней меня невозможно, но она сделала для вас гораздо больше, обеспечив благоденствие Франции. Конечно, ваша нежность и забота, в первую очередь, принадлежат ей, но, быть может, и я, на чью долю выпало быть рядом с вами в самые трудные времена, заслужила хоть малую толику любви, которую вы питаете к императрице Марии Луизе. Смею надеяться, что, поцеловав сына, вы возьметесь за перо, чтобы побеседовать со своим самым близким другом…
От вас, и только от вас, я мечтаю узнать, здоров ли ваш сын, похож ли на вас и будет ли мне позволено однажды увидеть его. Иными словами, я жду от вас полной доверительности. Полагаю, моя безграничная преданность вам, которую я сохраню до конца своих дней, дает мне право на нее рассчитывать».
В полночь, со специальным нарочным, письмо было отправлено в Париж. А через день Жозефина получила от Наполеона записочку:
«Друг мой, благодарю тебя за письмо.
Мальчик родился крупный и здоровый. Надеюсь, и впредь все будет хорошо. У него мои рот и глаза, и сложением он похож на меня. Уповаю на то, что он исполнит предначертание судьбы».
И для ободрения бывшей супруги он приписал:
«Я по-прежнему очень доволен Эженом. Он ни разу не доставил мне никаких огорчений».
Последние строки глубоко тронули Жозефину. Она дала их прочесть мадам д’Арбер со словами:
– Император все еще любит меня. Как мило с его стороны, что в письме о своем сыне он упомянул Эжена, словно это наш с ним сын…
Возвращение Жозефины в Мальмезон
С каким же наслаждением вернулась Жозефина к своим коллекциям редких минералов, драгоценных изделий, книг в дорогих переплетах и картин старых мастеров: Леонардо да Винчи, Веронезе, Рембрандта… И это, если не говорить о ее теплицах, цветах и садах, которые она любила больше всего на свете. Кроме того, по словам первой горничной Жозефины мадемуазель Аврийон, «близость Парижа давала ей возможность чаще видеть своих детей и людей из нового двора, оставшихся привязанными к ней».
И вновь в Мальмезоне забурлила светская жизнь (а могло ли быть иначе?), и расходы на ее обеспечение опять стали превышать все мыслимые и немыслимые нормы. В ноябре 1811 года Наполеон даже приказал министру финансов найти случай увидеть бывшую императрицу Жозефину и передать ей его надежду на то, «что ее хозяйство будет вестись с большей экономией». В результате бюджет Жозефины на 1812 год был ограничен «всего» одним миллионом франков. Но что такое какой-то один миллион для Жозефины, привыкшей жить «на широкую ногу»? Чтобы залатать прорехи в финансировании, ей вскоре пришлось продать большие участки леса в Наварре и Мальмезоне. Наполеон был в ярости, он не понимал, как можно, не занимаясь ни государственными, ни военными делами, не укладываться в миллион. Жозефина успокаивала его записками, в которых утверждала, что с каждым днем становится «если не настоящей скупердяйкой, то весьма экономной хозяйкой», но эти ее порывы длились недолго.
После возвращения Жозефины в Мальмезоне вновь начала бурлить светская жизнь с бесконечными приемами, обедами, прогулками по парку и саду с обязательным осмотром ее гордости – оранжереи и теплиц. Ее относительно свободная жизнь в Мальмезоне теперь осложнялась лишь тем, что подозрительный Наполеон хотел знать о ее жизни все, до мельчайших подробностей, и его тайные агенты постоянно доносили ему о каждом ее шаге, о каждом госте, о всех разговорах в ее гостиной. Иногда он сам, как бы возвращаясь с охоты, неожиданно сваливался ей, как снег на голову, так сказать, для «личной инспекции».
Жозефину также одолевало чисто женское любопытство: ей
