Перестройка - Александр Ванярх

Владимир Иванович вышел из пригородного автобуса и теперь, опираясь на палочку, медленно брел по неширокой асфальтной дороге в сторону своего садовоогородного кооператива. Вместе с ним вышло несколько пассажиров, но ни один из них не был знаком.

Подул легкий ветерок, он теплым, упругим потоком заласкал лицо, шею, руки старого полковника, и тот улыбнулся удовлетворенно. Да, всему свое время! Владимиру Ивановичу только и осталось, что вспоминать!

— Извините, пожалуйста! — догнал его молодой лейтенант в форме авиатора. Полковник приметил его еще в автобусе. Даже подумал: «Совсем юный, а какой-то слишком уж серьезный, у него же время радости и любви!» Потом снова погрузился в свои воспоминания. А перед выходом заметил, что лейтенант что-то спросил у пожилой женщины, сидевшей рядом. А так как они сидели далеко впереди, то Владимир Иванович не услышал разговора, только сообразил, что лейтенант не местный. И вот этот офицер что-то хочет у него спросить.

— Я вас слушаю, молодой человек!

— Вы не подскажите, где располагается кооператив «Тенистый»?

— Отчего же, вот я, например, из «Тенистого», это вон за той большой рощей, если не спешите, то пошкандыбали вместе, а если... то вперед и с песней.

— Да как вам сказать, и спешу и не спешу, встреча у меня тут деловая.

— Ну да? На дачах, обычно, встречи любовные бывают и очень редко деловые, а больше всего там вкалывать надо!

— Да нет, дело в том, что я этого человека ни разу не видел, но мой отец столько о нем рассказывал, что я его считаю легендой.

— Кого? Отца или того человека?

— Мой отец тоже — легенда, но, в большинстве случаев, трагическая, а вот тот человек — наоборот, легенда романтическая.

— Вот так дела! И вы его не видели?

— Так нет же!

— А как же узнали, где у него дача?

— По телефону, прямо с вокзала. Позвонил, мне сказали, что только что уехал на дачу.

— Понятно, вы не с Павелецкого звонили?

— Да-да, именно оттуда, мне на юг ехать, вещи в камеру хранения сдавал.

— Что, только училище закончили?

— Ну да, буквально неделю назад.

— И куда же направили?

— На Дальний Восток.

— Ого, далеко! Места там красивые.

— А вы что — были?

— Где я только не был. Ну, вот мы и подходим, слева — кооператив «Тенистый», справа — «Яблочный», а кто вам нужен? Я многих, особенно пожилых, там знаю.

— Конечно, пожилой, он, вообще-то, бывший военный, полковник.

Дрогнуло сердце старого разведчика, он, как-то враз, вспомнил Ивана, его кудрявые волосы, красиво изогнутые брови, большие голубые глаза. «Иван, неужели Иван?» — мелькнуло в голове, и Кузнецов остановился. Лейтенант сделал по инерции еще шаг и тоже стал, повернувшись к попутчику. Голубые глаза его расширились. А тот, близоруко прищурившись, все смотрел и смотрел на офицера.

— Что-нибудь не так?

— Так-так, сынок, — сказал дрогнувшим голосом седой старик, — вот ведь как бывает, прямо, как в сказке: по щучьему велению, по моему хотению. А я, вот только что, отца твоего вспоминал, Ваньку-то. Давай обнимемся, что ли?

Лейтенант, опешив от такой неожиданности, неуклюже обнял деда и склонил свою голову к его седине. Проходившие мимо дачники останавливались и удивленно смотрели на обнимающихся мужчин.

— А может, вы и не ко мне едете?

— К Кузнецову Владимиру Ивановичу.

— Тогда ко мне. Пошагали, а то люди обращают внимание. Надо же! Как встретились! Кооператив у нас большой, искали бы долго. Повезло, да еще как! А я вот сегодня сон видел: все белые и черные голуби летали. Только это говорят: к письму, а тут — на тебе. Давно от вас весточки не было, почитай, лет пять, вначале хоть открытки присылали, а потом... Да и я виноват, у меня-то время всегда было. Так, говорите, по делу?

— Так точно, по делу и по очень важному.

— Для кого важному? Для отдельной личности или как?

— Скорее всего — «или как».

— Ага, понял, ну тогда идем, тут недалеко, участков десять. Поля наши заметили?

— Конечно, хоть и маленькие, но степь напоминают.

— Но вы-то — не степной человек.

— По крови я степной, мамка моя — донская казачка, да и отец родился в степях, нет, я — степной. Вот закрою глаза и мне такие просторы открываются, аж дух захватывает: то бескрайние степи, то темно-зеленая тайга, а то вдруг засверкают снежные вершины!

— Слушай, какое повторение! Просторы с закрытыми глазами! Я твоему отцу говорил, теперь тебе повторяю: стихи не пробовал писать?

— Нет, не пробовал, но природу душой чувствую — факт, иногда такое пригрезится, даже жутко становится.

«Тюк, тюк, тюк, тюви, тюви,» — полоснул по тишине соловей.

Глава десятая

Оксана почти полгода не ходила в гараж, где стояла видавшая виды «тойота». «Вот делают японцы, — думала, она – ничего не сломалось, — телевизор работает, холодильник тоже, даже магнитофон «шарп» свалился со шкафа, лопнул пополам, — и все равно работает. Вначале все вместе, а теперь только Оксана, затаскали его, а он, как говорил Егорка, фурычит и фурычит. Все-таки не туда пошел Егорка, послушался Силина, да и сам горел авиацией, ему бы в литературный идти: какие сравнения, фразы, выражения, иногда такое скажет. Откуда это у него?» Так, задумавшись, и не заметила, как оказалась на последней остановке автобуса, вышла, перешла окружную дорогу и подошла к автогаражному кооперативу «Титан». Добротные, построенные из белого кирпича гаражи ровными рядами разместились на довольно большой площади.

«Сколько труда было вложено в это внешне, казалось бы, и небольшое сооружение! Особенно досталось мальчикам. Оксана была еще маленькой, а вот парням пришлось повкалывать», — подумала Оксана Ивановна. Открыла гаражную калитку. «Стоит, родимая, — пронеслось в голове, — а хозяина твоего и косточки, наверно, сгнили», — и Оксана заплакала тихо, беззвучно. В последнее время она часто плакала, старела, видно, уже и сама стала себя ругать и успокаивать: «Ну чего ради? Детей вырастила! Все живы, здоровы, каждый, по-своему, счастлив. Парни, правда, все какие-то разные и скрытные, только Оксана вся, как на ладони. И чего же плакать?!» Но нет-нет, а и зальется слезами стареющая, уже полностью седая, Оксана Ивановна, на пенсию ушла, свою единственную подругу, Бузаджи Марину, похоронила, — «Хорошо хотя бы ей я о золоте не сказала, иначе те, кто узнавал о золоте, умирали. Как там Марина мается?» Долго тогда думала Оксана, что делать. Кроме нее о золоте не знал никто. Егору шел тогда только семнадцатый год. «А если со мной что-то, — надо решаться. Может, Силиным? — ночей не спала, думала. — Что же делать? Вдруг расскажу Егору и... сколько уже умерло? Да нет, Виктор Иванович — просто по старости, а остальные? Тетю Настю убили, мама моя погибла, Ивана убили. Господи, что же делать? А вдруг, я вот иду и упаду», — думала тогда Оксана и решилась.

После окончания Егором школы привела она его в гараж и показала самородок. Егор долго рассматривал желто-коричневый кусок, даже царапнул, завернул в тряпочку и положил обратно.

— Я думаю, надо рассказать о нем всем, хотя бы братьям, — сказал он.

Долго тогда уговаривала его Оксана не говорить никому, мало ли чего могло произойти. С большой неохотой, но Егор тогда согласился. А позже разговора о самородке не возникало. Оксана стала подумывать: не забыл ли про него Егор. Но однажды, уже учась в училище, Егор позвонил домой и между разговором сказал: «Назревают нестандартные события, мама, может понадобиться тот кусочек, береги его!»

И вот Оксана Ивановна, вытерев слезы, потрогала руками обшивку машины, открыла подвальный люк, медленно спустилась вниз, включила там свет, отодвинула слесарный столик и сунула руку в небольшой кармашек. Но что это — свертка нет! Лихорадочно соображая, куда он мог деваться, Оксана полностью отодвинула стол — нет. Самородок пропал! Какой ужас! «Ваня жизнь свою отдал, а я, я проворонила!» — подумала женщина и, сев тут же, на железный стул, горько заплакала. «Опять я, а ну-ка прекрати! — почти вслух скомандовала сама себе, — Думай, вспоминай: когда и кто ходил в подвал!» Еще раз самым тщательным образом обыскала — ничего. «Когда я его в последний раз видела? Примерно год назад, если Егорка переложил летом — сказал бы, тогда кто? Неужели кто-то из нашей семьи, как-то узнал и... Не может быть!» Перед ее воображением прошли все: Андрей, Петр, Павел, Егор, Оксана. «Оксана, неужели Оксана? Господи, неужели это начало трагедии в нашей семье?» Оксана даже перекрестилась.

Глава одиннадцатая

Настя пришла домой поздно. К вечеру распогодилось. Солнце, висевшее низко над горизонтом, подогревало землю, и она запаровала, задымилась. Умытые мощеные и асфальтные улицы и тротуары выглядели празднично. Настя любила свой город за его зелень, красивые улицы, проспекты. Особенно ей нравились люди, такие все разные, неповторимые, но, в основном, добрые, отзывчивые. Даже в это, казалось бы, злое непримиримое время люди старались помочь друг другу, очень живо обсуждали красноярские новости, возмущались беспределу, радовались успеху.