Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

обязаны быть при параде! К тому же, возможны награждения. Не выйдите же вы получать медаль в этом… — Клим брезгливо показал пальцем на застиранную гимнастерку Таборовского.

Клим Петрович развил бурную деятельность. Предупредил каждого, что седьмого ноября все должны быть в парадной форме, да, и научный отдел тоже, грозил карами небесными и земными тем, кто посмеет проявить одежную вольность.

— А помнишь тот фильм? — подмигнул Моня Давыду, в очередной раз выслушав требования Клима.

Оба неприлично заржали. Лика и Арина недоуменно переглянулись.

— Да уже в Германии. Там кинозальчик был… особого свойства. В общем, не буду пересказывать все, но был там один персонаж, который мог любить дам, только если на них полная форма. Немецкая, разумеется. Вот я и думаю, не схож ли он с нашим Климом Петровичем некоторыми предпочтениями…

— Тебе виднее, ты спец, — сурово посмотрела на него Лика, — опять лекторий для рябчиков устроил?

— Создаю прочные советские семьи, — улыбнулся Моня. — Практически Купидон на полставки.

Все присутствующие рассмеялись. Моня знал, кажется, всех девушек и женщин Левантии. И утверждал, что к каждой может найти подход. Стоя в окружении рябчиков, он предлагал им называть интересующих особ — а сам с важным видом рассказывал, на что какая клюнет. Кого-то достаточно сводить в кино на фильм про любовь, кого — лучше на танцы, а к кому-то без подарка в виде пары шелковых чулок лучше не соваться.

Как-то раз, проходя мимо этой компании, Арина услышала, как стоявший неподалеку Шорин назвал ее имя.

— А вот эту даму я вам всем категорически не рекомендую, — начал Моня. Арина хотела возмутиться, но тот продолжил:

— Во-первых, никогда не гадьте, где живете. В смысле, не совмещайте работу с личным, если не готовы свить семейное гнездышко. Иначе рядом с вами останется брошенная женщина, винящая вас во всех своих несчастьях. Даже если сама вас отшила. А во-вторых, — он крайне многозначительно глянул на Шорина, — вокруг указанной дамы бродит один ревнивец, отличающийся буйным нравом и пудовыми кулаками. Еще и с Особыми способностями. Придется вправлять нос и отрубать хвост.

Арина вздохнула. Отвратительно, конечно, что Моня догадывается об их отношениях с Шориным, а еще отвратительнее — что считает их влюбленной парой. И, пожалуй, отвратительнее всего, что про влюбленную пару — неправда.

Она пару раз ловила себя на зависти к Марине, которая легко и свободно обсуждала с Митей будущее — где они будут жить, когда поженятся, что будут есть на завтрак, как назовут детей. Но каждый раз одергивала себя, вспоминая, что ничего из этих разговоров не вышло, где теперь Митя — бог весть, а Марина… эх.

— Тебе форму на завтра погладить? — спросил Давыд вечером шестого.

Спросил так буднично, как будто каждый вечер помогал ей гладить одежду, а она каждое утро подавала ему завтрак.

— Буду благодарна. У меня тут с хозяйством, как видишь, не густо.

— Да уж. А ты не думала снять комнату, завести утюг, фикус на окошке и прочие признаки налаженного быта?

Наваждение слетело. Значит, утюг и фикус. Ну и пожалуйста.

— Ага. Утюг, фикус, мужа и котика толстенького. Чтоб об ноги терся, когда домой прихожу.

— А если муж котиков не любит? Скажем, у его соседей кот — редкостная сволочь и все время норовит этому самому мужу сапоги замочить? Так что ему приходится держать их в комнате под замком? Еще и умный, гад. Как понял, что сапоги недоступны — на бархотку напрудил. Полирую сапоги, а сам не понимаю, чем пахнет. А этот сидит на вешалке — и разве что не ржет надо мной.

Арина рассмеялась от облегчения.

Когда Шорин ушел, она еще долго улыбалась.

А утро было действительно каким-то праздничным. То ли запах утюга от принесенной Шориным отглаженной Арининой формы так действовал, то ли вид самого Давыда, надевшего по случаю праздника все награды — а у него их оказалось даже больше, чем у Мони, — то ли звук расставляемых в актовом зале стульев.

И сам Моня появился в весьма приподнятом настроении. Его информатор с Центрального рынка (как красиво называл он тамошнюю торговку семечками Лейлу, бабу вредную, но приметливую) заметила некую тетку, которая раньше носила на базар конфеты-подушечки, а с недавнего времени стала промышлять чаем вразвес. Да еще и хвасталась, мол, скоро свежего привезут, а то и конфет шоколадных. Тетку ту пригласили для разговора, а она узнала мужика на портрете работы Камаева. И все о нем рассказала: как зовут, где живет… Даже такие подробности, которые Моня предпочел бы о том товарище и не знать.

В свою очередь, взятый Моней за жабры участник «Маскарада» мялся, жался, изображал невинную девушку в первую брачную ночь — но все-таки согласился сотрудничать. Правда, сказал, что вряд ли скоро будет новое дело — внутри банды возникли какие-то серьезные разлады. Но когда-нибудь же как-то все решится! Не бросать же, право, серьезным людям такое выгодное дельце.

В общем, «Маскарады» были у Мони почти в руках.

И Коля Васько, стесняющийся новенькой красивой формы, тоже солидно украшенной орденами и медалями, заикаясь и отхлебывая из фляжки, сообщил, что в декабре женится на Дарье. И всех к себе на свадьбу пригласил.

День обещал быть чудесным.

Клим Петрович минут пять не мог начать собрание — все любовался единообразным форменным видом сотрудников.

А после чтения передовиц сообщил, что следующий год для советской страны — юбилейный. И к юбилею многие рабочие и колхозники берут на себя обязательства. Чтоб, значит, к следующему седьмому ноября отчитаться о выполнении. И если есть желающие…

Сотрудники УГРО удивленно переглянулись. Арина представила себе, как выходит и обещает повысить количество, скажем, препарируемых трупов. И что будет, если трупов не хватит…Моня хихикнул, встал и пообещал, что сократит к юбилейному году потребление служебных карандашей на погонный метр.Это было воспринято как сигнал. Каждый выходил — и что-нибудь такое обещал. Снизить протираемость штанов, увеличить проходимость наро-мест в камере предварительного заключения, увеличить уликособираемость за счет коленкоползанья. Даже Цецилия Цезаревна поклялась сократить расход губной помады.

Атмосфера была как в цирке. Клим Петрович покраснел как помидор и делал вид, что с головой ушел в какие-то бумаги.

И вдруг Арина увидела, что Шорин мелко перекрестился, встал — и решительно пошел к трибуне.

— Извините, товарищи, я о таком… интимном. В общем, ну вы знаете, я это… — начал он, стесняясь и краснея, — в общем, обладаю