Восходящие потоки - Вионор Меретуков

В бутылке еще оставалось виски. Я не стал его допивать. Я расплатился и вышел из ресторана.

Я поднялся к себе и лег спать. Несмотря на то, что с площади неслись шумы ночного города, песни, распевавшиеся истошными голосами, электронная музыка и гвалт подвыпивших гуляк, уснул я сразу.

Проснулся я посреди ночи. От рабского желания подчиняться чужой воле. Мне нужен был совет, от которого я не смог бы отвертеться. Даже если бы хотел. И я знал, где могу найти этот совет. В записной книжке отца. Среди словесного мусора, который отец выдавал за откровения.

Я возжег светильник — вернее ночник, похожий на лампаду в спальне деревенского священника — устроился на кровати поудобней, положил на колени тетрадь и приступил к чтению.

Я лежал на огромной двуспальной кровати, хранившей, наверняка, немало любовный тайн. Окно было распахнуто, и в комнату долетали звуки живой жизни: музыка, смех, голоса. За окном шумела и бурлила Европа, а я читал, читал, читал…

"Я был излишне впечатлительным, романтически настроенным молодым человеком. Мне хотелось верить в идеалы. А идеалы то и дело фальшивили. А уж то, во что верил мой революционный отец, вообще не выдерживало испытаний на прочность, потому с каждым годом все это обесценивалось, рассыпалось, разрушалось от столкновений со здравым смыслом.

Все всё видели. Видел я, видели мои друзья, знакомые. Но нам, по большому счету, было лень задумываться. А задумываться стоило. Но для этого понадобилось бы выворачивать наизнанку свои мозги и души. А это требовало известных усилий, напряжения ума и сердца. А этого-то нам как раз и не хотелось.

Диссидентов и правозащитников среди тех, с кем я пил водку и ухлестывал за барышнями, не водилось. Их таких, как мы, наверно, и состояла большая часть советского общества.

Мы составляли подавляющее, достаточно инертное большинство. Не мы определили и не мы наметили перемены, которые обрушились на страну в восьмидесятые и девяностые двадцатого столетия.

Все это произошло не по нашей воле, а по воле… черт его знает, по чьей воле все вдруг завертелось, преобразовалось, изменилось, встопорщилось, а потом и вовсе развалилось, но вот уже не одно поколение живет в другой стране. Все смешалось: Рейган, Горбачев, Лигачев, Ельцин, волнения в стране, заговоры, приватизация, громкие убийства, миллиардеры, Путин.

Мы живем в другой стране. Мы живем в другом мире. И мы стали другими…"

"Никто не догадывается, каков я на самом деле. Очень многие судят обо мне по моей непривлекательной внешности.

И действительно, если внимательно рассмотреть мое лицо, то первым делом в глаза бросятся апоплексические щеки в суровых сиреневых складках, низкий морщинистый лоб, надменный короткий нос и пресыщено оттопыренная нижняя губа.

Я похож на известный бюст Павла I работы Федота Шубина. Там у императора на лице такое уксусное выражение, словно ему в задний проход вводят клистирную трубку.

У меня ворчливый голос, и часто меня принимают за брюзгу.

И еще, я не терплю возражений, ибо только мне открыта истина. Спорить со мной бесполезно, ибо мои познания практически необъятны: они простираются далеко за пределы обычных представлений о мироздании.

Мои познания настолько широки и глубоки, что меня не могут переспорить не только видные университетские профессора, но и такие мастера полемики, как дворовые чемпионы по игре в домино и завсегдатаи психиатрических лечебниц.

Я не нуждаюсь в оппонентах: я уже всё всем доказал. Но если на горизонте все-таки появляется некий страстный и наивный спорщик, я считаю своим долгом его проучить, то есть уничтожить. Я глубоко убежден, что раздавленный, низведенный до жалкого состояния оппонент — единственно возможный исход любой дискуссии, в которой я принимаю участие.

Для меня главное — это победить соперника. Меня не интересует, прав мой соперник или не прав. Противник должен быть повержен. Я могу спорить по любому поводу. Для меня тема дискуссии не важна. Пусть речь идет о погоде. Или о сельском хозяйстве, в котором я разбираюсь столь же профессионально, как свинья разбирается в марокканских апельсинах.

Словом, всё говорит о том, что я скверный, вредный, злобный, неуживчивый, крайне неприятный субъект.

И только один я знаю, как нежен я внутри, какая у меня целомудренная, ранимая и благородная душа".

********************

"О чем я по-настоящему жалею, что не покончил с собой сразу после смерти жены. Я это делаю сейчас, после стольких лет, принесших мне только страдания. До сих пор меня удерживала надежда, что вокруг все изменится, и я сам изменюсь. А ничего не изменилось, все те же унылые дни, похожие один на другой, как листки календаря. Вот мой сын…"

Я задумался. Не это ли и есть то главное, ради чего я проснулся среди ночи?

***********

"Я старею, я чувствую, как душа постепенно отслаивается, отстает от моей земной телесной сущности. Непривычное, омерзительное ощущение. Словно тебя подвесили на крюк и разделывают тесаком".

************

"Влезть в то стародавнее время… Я и не подумал, насколько сложно воскресить разговоры, которые велись несколько десятилетий назад. А я помню, как много мы тогда смеялись, помню, что шутки были остры, оригинальны… Но вот воспроизвести все это, оживить и положить на бумагу, чтобы у читателя возникло ощущение свежести, сиюминутности, — задача сверхсложная…"

**************

"Имел весьма содержательную беседу в редакции. Некая литературная барышня, небрежно держа в руках мою рукопись и поводя круглыми глазами, наставляла меня:

— Сейчас так не пишут.

Я вежливо осведомлялся:

— А как сейчас пишут?

— У вас слишком много диалогов.

— Раньше это нравилось читателю. Живая речь, и все такое… Дюма на этом строил все свои произведения.

— Дюма! Вы бы еще Козьму Пруткова вспомнили. Сейчас другое время.

— И какое же сейчас время, позвольте полюбопытствовать?

— Время? — она мудро усмехнулась. — Другое сейчас время, вот какое… Оно летит.

Ни у кого нет времени читать о том, что хотел сказать автор. Все должно быть понятно, читатель не должен думать, у него и так ни на что времени нет. Повторяю, читатель не должен думать. За него думает…

— Фюрер?

Она непонимающе уставилась на меня.

— Причем здесь фюрер? За него думает автор. Сюжет должен развиваться стремительно… Время сейчас другое.

— Время зависит от человека. И скорость, с которой время движется — тоже.

— Какая глупость!

— Это не я сказал. Это Бродский…

Она скривилась:

— Тоже мне авторитет…"

***********

"Прочитал вчера книгу автора, пишущего в манере писателей Серебряного века.

Прочитал, и мне показалось, что я выпил стакан дистиллированной воды"

***********

"В сущности, все мы пишем об одном и том же. Об одиночестве. И все эти метания, поиски разнообразных смыслов — все это оттуда, из одиночества".

***********

"Меня страшно не любят дураки. Но они очень часто поверяют мне свои сокровенные тайны. Почему, черт его знает… Может, за своего принимают?

Их вопросы повергают меня в состояние каталепсии. Я столбенею, долго собираюсь с мыслями.

Дурак, ставящий вопросы, всегда опасен. Его вопросы и утверждения неожиданны. Противостоять им бывает просто невозможно. Это как вопросы детей. Почему апельсины круглые? Почему — ветер?.. Ну, как тут ответишь? Ребенок вырастет и перестанет задавать дурацкие вопросы. Дурак вырасти не может, вот он и спрашивает…

Современная наука утверждает, рассказываю я, что вселенная не бесконечна. Дурак надменно задирает подбородок и взирает на меня свысока и покровительственно. Он знает куда больше, чем ты со всей твоей окаянной наукой.

"Как это так — не бесконечна? С чего это вы взяли? Этого не может быть, — отрезает он, — если она конечна, то, что расположено там, за границами конечного?"

Высказывания дурака надо записывать и издавать отдельными книгами, как максимы и афоризмы выдающихся людей. На высказываниях дураков можно хорошо заработать.

"Вот вы пишете книги. И что?.. Кому это надо?" — дурак недоуменно пожимает плечами.

Последний вопрос потряс меня. Я никогда не задавал себе такого вопроса. А тут про себя повторил и задумался. Может, не такой уж он и дурак, этот мой оппонент?.."