Восходящие потоки - Вионор Меретуков

Аксель расплылся.

— Благодарю. И, тем не менее, я вас распознал.

— Вам бы в полиции работать, герр Аксель.

— А я там и работал. Пока не получил наследство. Я не стал класть деньги в банк, я приобрел вот этот домишко, открыл гостиницу и вышел на пенсию. Думаю, я сделал правильно.

Он принес мне еще одну кружку пива. Я тут же прильнул к ней губами.

— Не сочтите это пустым любопытством, — герр Аксель сделал строгое лицо, -

но мой долг гражданина…

Он запнулся. Я повторил:

— Итак, ваш долг гражданина…

— Да, мой долг гражданина и бывшего полицейского…

— Я вас понимаю, — сказал я и улыбнулся. — Моя жена итальянка…

Он изумился:

— И вы взяли фамилию итальянки?!..

— А что тут такого? Ага, понимаю, вы не любите итальянцев.

Он хитро подмигнул.

— Напротив, я очень люблю итальянцев, можно сказать, я их просто обожаю, особенно — итальянок. У меня у самого жена итальянка. Но! — он поднял указательный палец. — Я бы не советовал никому брать фамилии жен. Вот я, например. Я заставил жену взять мою фамилию. А заодно и поменять вероисповедание. Хотя, если честно, мне было на это наплевать. Я в Бога, если откровенно, не очень-то… Но мне необходимо было настоять на своем. С этого, с расстановки правильных акцентов, должна начинаться всякая супружеская жизнь.

Я оторвался от кружки и внимательно посмотрел на хозяина.

— Я полностью разделяю ваши суровые, но такие разумные взгляды на брак.

— Да-да! — воскликнул он. — Если вы этого не сделаете, жена быстренько сядет вам на шею, вы и заметить не успеете. И ваша жизнь превратится в ад. А если вы хотите, чтобы ваша жизнь с женой была полна гармонии и любви, вы должны все время держать ее в узде. Иногда полезно доставать из чулана арапник и… Это я к тому, что не стоит ограничиваться только демонстрацией… Наши предки в этом отношении могут служить нам примером. Короче, она поняла, что если будет артачиться, то я на ней не женюсь.

— И вы?..

— Я поступил как благородный человек… Она ведь была на сносях. Она была готова на все, только бы выскочить замуж.

— Итак, вы женились…

— Женился. А что мне оставалось делать? Иначе ее братья со мной бы расправились. Безжалостный народ…

— Неужели?

— Да, такие у них, у итальянцев, законы… Они бы меня зарезали. Да и ее заодно… — он хихикнул. — Это же итальянцы, что с них взять: они у нее в роду там все такие: по виду тихони, а чуть что — сразу за тесак. А теперь мы родственники… — добавил он сокрушенно. — А вы, я смотрю, странствуете без жены? Счастливый человек! — он завистливо вздохнул.

— Моя жена умерла, — похоронным голосом произнес я.

— Господи Иисусе! — перепугался он. — Недавно?

Я покачал головой.

— Стало быть, давно?

— Стало быть, да.

Он понимающе кивнул.

А теперь он, наверно, скажет: "Так-так-так, значит, жена ваша померла, а фамилию-то вы оставили. На память, так сказать. К чему бы это?..".

Но он обманул мои ожидания.

— Ваша жена была католичкой? — спросил он после паузы. Я посмотрел на него. Его плутовские глаза были полны участия.

— Да, — твердо сказал я.

— Слава Богу, — успокоился он. — Было бы хуже, если бы ваша покойная… — он опять сделал паузу и, не скрывая лицемерия, поджал губы, — если бы ваша покойная жена была вне вероисповедания. А так, по крайней мере, теперь вы знаете, где она… — он возвел глаза к потолку.

То, что мой хозяин безбожно врет, было ясно как день. Но врал он творчески, вдохновенно. Это, конечно, касалось и его итальянских родственников, этих мифических братьев с острыми ножами и всего прочего. Я даже думаю, — и его полицейского прошлого. И это в нем привлекало. Меня начинал забавлять этот разговор.

— Да, вы теперь точно знаете, где пребывает ее душа, — повторил он, заглядывая мне в глаза.

— Не уверен…

— Но она была, наверно, святой женщиной? Что-то мне подсказывает, что с вами ей пришлось нелегко, и только святая женщина…

Я с удовольствием кивнул.

— Вы правы. Разумеется, она там, — я тоже посмотрел на потолок. — Моя жена была, действительно святой женщиной.

— Это случается… — с сомнением сказал герр Аксель и вздохнул.

— А вы, простите, католик? — спросил я.

— Избави Боже! Протестант, разумеется. Но здесь поблизости нет кирхи, и я вынужден посещать службу в католической церкви. Правда, я хожу туда только летом, потому что зимой меня почему-то не тянет к Богу и больше тянет в сон, а летом в церкви прохладно и мухи не залетают…

— Я смотрю, вы богохульник, герр Аксель.

— Не без того.

Он принес кофе и здоровенный кусок шоколадного торта.

— Дочка печет, — сообщил он с гордостью, — не хуже, чем в Линце. А вы путешествуете просто так или по делам службы? — вопрос был в гоголевском стиле.

— Да как вам сказать… Я писатель.

— Вот как! Вы, наверно, очень умный человек?

Я с достоинством наклонил голову.

Я отправил кусочек торта в рот и поднял брови. Торт был необыкновенно вкусный. Я расправился с ним меньше, чем за минуту.

— Передайте вашей дочери мой искренний восторг и сердечную благодарность. Что там Линц! Если бы за изготовление тортов давала ордена, я бы ходатайствовал перед вашим президентом о награждении фрейлейн Фокс самой высокой государственной наградой.

Хозяин гостиницы покраснел от удовольствия.

— Однако, я заболтался, — сказал я, вставая из-за стола. — Спасибо за превосходный обед. Пойду, вздремну, устал с дороги…

Глава 28

Если все сущее создано Богом, то в этом должен быть какой-то смысл. Мир абсурден. Мир как был, так и остался хаосом. Только мы называем это иначе.

Я думаю, что в хаосе и абсурде должен быть некий смысл. Уловить его — задача не из простых. Думаю, что тот, кто сумеет это сделать, станет величайшим из мудрецов или безумцем из безумцев.

…Я спал не менее двух часов. Кровать была очень широкая, с ровным и мягким матрацем, и я великолепно выспался. Приняв душ и выпив в баре чашку кофе, я отправился на прогулку.

Я сделал круг по площади. Миновал несколько открытых ресторанчиков. Почти все столики были заняты. За ними сидели некие праздные люди и с удовольствием утоляли жажду вином.

Я зашел в церковь. Хотя было около восьми вечера, церковь была открыта. Внутри не было ни души.

Стараясь ступать бесшумно, я прошел по мраморному полу к алтарю и осенил себя крестным знамением. По-православному. Надеюсь, Господь на меня не в обиде.

Ему ведь все равно, на каком языке и в каком храме, католическом, православном или мусульманском, к нему обращаются с просьбами.

Не переставая креститься, я осторожно опустился на колени. Я видел себя со стороны. Вспомнился "Блудный сын" Рембрандта. Моя голова была покрыта коростой, израненные ноги загрубели и опухли. Я замер у ног отца, благодарно прижавшись к его коленям.

Слезы полились из моих глаз…

Я крестился и сквозь слезы жарко просил Господа вернуть мне отца. Мне казалось, он страдает и ждет от меня помощи…

…Я не искал отца, Вернее, искал, но делал это неубедительно. Потому что знал — отца не найти. Тем не менее, я обратился в районное отделение милиции.

— Базилевский? А вы ему кто? Сын? Тогда пишите заявление, — в последнее время участились случаи пропажи евреев. Вы знали об этом?

— О чем, о пропажах евреев? Но мой отец не еврей.

— Все так говорят, — майор тяжело вздохнул. — Да вы не обижайтесь. У меня у самого жена наполовину еврейка.

— Я не обижаюсь: просто он не еврей.

Майор опять вздохнул.

— Информация строго конфиденциальная, — сказал майор вполголоса и потыкал пальцем в бумаги. Мне показалось, что майор был под мухой. — Массово исчезают евреи… Как вы думаете, почему?

— Знать бы… Может, уезжают…

— Возможно, хотя времена теперь не те, — пробормотал майор и странно посмотрел на меня. Потом протянул чистый лист бумаги. — Пишите… Я такой-то, словом, заполните всё и верните мне…

Через месяц я получил извещение, что отца пока не нашли. Но поиски продолжаются, и об их результатах меня будут регулярно информировать в письменной форме. Я получил разновременно три уведомления самого пессимистичного содержания. Я понял, что надежд найти отца у меня нет.