10 мифов Древней Руси. Анти-Бушков, анти-Задорнов, анти-Прозоров - Владимир Филиппов

«Тогда Владимир послал по всему граду, говоря: «На утро всяк сойдет на реку Почайну креститься; а ежели кто от некрещеных завтра к реке не явится, богатый или нищий, вельможа или раб, тот за противника повелению моему сочтен будет». Слышав же сие, люди многие с радостию шли, рассуждая между собою, ежели бы сие не было добро, то б князь и бояре сего не приняли. Иные же нуждою последовали, окаменелые же сердцем, как аспиды, глухо затыкающие уши свои, уходили в пустыни и леса, и да погибнут в зловерии их».

Татищев вряд ли пошёл бы против истины и стал выдумывать сказочки о том, что в Киеве часть горожан крестилась охотно, поскольку их на это сподвиг пример князя и бояр.

Ведь разговор идёт не о том, чья религия лучше или хуже. Это просто констатация факта. Татищев не полемизирует, а просто отражает событие в том виде, в котором оно дошло до него в документах. Потому что когда историк будет рассказывать о крещении Новгорода, то подобных заявлений уже не будет, а это говорит лишь об одном – довольно значительная часть киевлян сменила веру без особых проблем. Василий Никитич, оставаясь объективным и беспристрастным, также рассказывает о тех, кто новую веру не принял и ударился в бега, лишь бы не молиться чужеземному Богу.

На основании свидетельств как Иоакимовской летописи, так и других летописных сводов, можно сделать вывод о том, что в Киеве обошлись без крови, а пострадали только деревянные идолы Старых Богов.

А вот в Новгороде всё обстояло иначе. Поэтому, не вдаваясь в пафос и не захлёбываясь от эмоций, как это свойственно Льву Рудольфовичу, мы постараемся осветить этот мрачный момент отечественной истории более реалистично. Итак.

Владимир принимает решение о крещении Новгорода, но понимая, что так просто там никто веру менять не будет, вместе со священниками посылает войска.

Новгородцы, узнав о том, что на них движется великокняжеская рать, которую ведут воеводы Добрыня и Путята, решили дать бой киевским военачальникам и стоять до конца за своих богов. В этом нет ничего удивительного.

Язычество ещё довольно долго будет сильно в Новгороде.

Волхв Богомил Соловей, который строго-настрого запретил горожанам переходить в христианство, укрепил их в этом намерении. Это тоже естественно. Как и всякий священнослужитель, он боролся до конца за свою религию, за свою паству. Было бы странно, если бы он поступил иначе. Места для компромисса в этом случае не было: сдавайся или в гроб ложись, выбор не богатый.

И когда киевская дружина и ростовское ополчение подошли к Новгороду, горожане были полностью готовы к битве. Оставив без боя Торговую сторону, новгородцы закрепились на противоположном берегу Волхова, разметали Великий мост и выкатили на боевые позиции два камнемёта. Попытка Добрыни вступить в переговоры закончилось ничем, поскольку волхв Богомил своими речами постоянно поддерживал в защитниках высокий боевой дух. Оборону города возглавлял тысяцкий Угоняй, на плечи которого легли исключительно военные заботы.

Чем-то этот тандем напоминал картину из времён Гражданской войны – комиссар и военный специалист. Да и у противников ситуация была схожая, поскольку на роль идейного лидера явно претендовал Добрыня, а Путята, судя по всему, отвечал за военное обеспечение кампании. Это бывает не всегда плохо, особенно при условии, что каждый занят своим делом и не вмешивается в дела чужие. Разделение обязанностей оно для того и существует.

Но, как часто бывало в Новгороде, когда отсутствовала верховная власть, дело на лад не шло. Угоняй, которому положено было заниматься подготовкой города к обороне и возможному сражению, вдруг решил покомиссарить.

Лев Рудольфович пишет об этом в самых превосходных тонах: «Тысяцкий (выборный глава земского ополчения) Угоняй ездил по улицам оставшейся свободной части Новгорода, крича: «Лучше нам помереть, чем отдать Богов наших на поругание!»

Сквозь века звучит голос свободного русского человека, славянина, предпочитающего честную смерть бесчестию отступничества».

Голос, конечно, звучит. Только вот если бы тысяцкий занимался вместо агитки и словоблудия своим прямым делом, крепил дисциплину и проверял караулы, а также поддерживал порядок, всё могло бы кончиться и по-другому. Поскольку лозунги тысяцкого растерянный и рассвирепевший народ воспринял несколько иначе, чем тот рассчитывал.

Вот как это звучит у В.Н. Татищева: «Тогда тысяцкий новгородский Угоняй, ездя всюду, вопил: «Лучше нам помереть, нежели богов наших отдать на поругание». Народ же оной стороны, рассвирепев, дом Добрынин разорил, имение разграбил, жену и некоторых родственников его избил».

Отсюда следует – тысяцкий спровоцировал народ на погром, который и так был любимой забавой в Новгороде. Чужое добро кто делить не любит, особенно безнаказанно.

Развал дисциплины был полнейшим, в городе царила анархия или утратившая бразды правления демократия. Кому как будет угодно. Народ упивался грабежом имущества своих врагов, даже не задумываясь о последствиях. Дело спорилось.

Угоняй с соратниками решили, очевидно, отметить «первые победы», а потому завалились к тысяцкому на двор и крепко выпили на радостях. Как и полагается в таком случае, совершенно забыв, что основной противник ещё не подошёл и в борьбу не вступил.

Видя пьянство своего начальства, позволили себе расслабиться и простые ратники.

А вот на противоположном берегу не пили, там царили совсем иные настроения – исключительно деловые. Воевода Путята, «муж смышленый и храбрый», как называет его Татищев, идеологической стороны вопроса не касался, он не агитировал своих воинов постоять за веру христианскую, а просто спокойно и уверенно делал своё дело.

Словом, вёл себя так, как и положено профессионалу. Добрыня тоже не лез к нему со своими советами, положившись на опыт и ратное мастерство соратника.

То, что произошло дальше, не лезло ни в какие ворота.

Вот что сообщает нам Татищев: «Тысяцкий же Владимиров Путята, муж смышленый и храбрый, приготовил ладьи, избрав от ростовцев 500 мужей, ночью переправился выше града на другую сторону и вошел во град, и никто ему не препятствовал, ибо все видевшие приняли их за своих воинов».

Возникает закономерный вопрос как такое вообще могло произойти? Где были дозоры, где были начальники караулов, сотники и воеводы, где в конце концов был сам тысяцкий Угоняй, которому по должности положено глаз не смыкать и быть начеку – ведь город-то практически в осаде! Враг у ворот!

А почему не догадались назначить элементарные пароли? Не ждали противника?

Или надеялись врага на глазок отличить?

Ответа может быть только два. Либо об этом никто не подумал, либо новгородское воинство все распоряжения своего вышестоящего начальства просто проигнорировало.

И в том и в другом случае тысяцкий – «свободный русский человек» – выглядит некомпетентным в своём деле.

Войдя в заснувший в хмельном угаре город, Путята действовал следующим образом. «Он же дошел до двора Угоняева, оного и других старших мужей взял и тотчас послал к Добрыне за реку». Вот оно как. Пятьсот вооружённых ратников прошли через полгорода, а никому даже в голову не пришло остановить их и поинтересоваться – кто такие и куда путь держите?

А дальше вообще чудеса – зашли во двор новгородского тысяцкого и всю находившуюся там городскую и военную верхушку без шума и пыли повязали.

О том, что всё было сделано тихо, свидетельствует тот факт, что захватив всё новгородское руководство, Путята отправил на другой берег к Добрыне гонцов, которые должны были обрисовать сложившуюся ситуацию, а в городе по-прежнему никто ничего не заподозрил.

После этого ростовцы во главе со своим воеводой засели во дворе Угоняя и приготовились к бою.

Подобное разгильдяйство и безответственность, когда вражеский отряд шастает по всему городу, куда ему вздумается, а потом спокойно берёт в плен всё командование, можно объяснить только тем, что новгородцы, как простые воины, так и руководители обороны, были вусмерть пьяны.

Косвенно это подтверждает тот факт, что во время погрома были разграблены дома людей далеко не бедных, в погребах которых явно было чем поживиться. В Новгороде и в дальнейшем практически каждый погром будет заканчиваться массовыми попойками. Возможно, именно с той поры это вошло в традицию.

А дальше всё развивалось по плану киевского воеводы. Снесясь через гонцов с Добрыней, он проявил своё присутствие в городе, чтобы спровоцировать атаку новгородцев на свой отряд, желая тем самым отвлечь противника на себя и дать возможность беспрепятственно переправить через реку главные силы. Горожане на приманку клюнули, и узнав о пленении Угоняя и остальной городской верхушки, ринулись в бой.

«Люди же стороны оной, услышав сие, собрались до 5000, напали на Путяту, и была между ними сеча злая. Некие пришли и церковь Преображения Господня разметали и дома христиан грабили» (В.Н. Татищев).