Корсар. Наваждение - Петр Катериничев

А лучше всего – избавиться! От солнца и звезд, ветров и стихий, глубоких морей и штормовых ветров, жары, холода, снега… А еще – от всех не похожих на нас: клыкастых, хвостатых, когтистых, лысых и длинноволосых! Узкоглазых и длиннохвостых не забыть! Безобразных и не соответствующих стандарту толерантности и терпимости: этим сразу камень на шею и – в воду! Или лучше – в огонь! А еще лучше – в землю. В шахту голубчиков: связанных попарно и тепленьких, чтобы летели километра три-четыре в гулком пустом пространстве, где теряются и крик, и даже сам смысл его! Падать, замирая от ужаса и мрака, пока плоть мокрым зловонным комком не вобьется в жесткую, как вздыбленный наждак, землю, никогда не бывавшую на такой глубине почвой… Только – «выработкой»! В нее негодяев вгонять, в самую преисподнюю! И – спрашивать стоящих у края: будешь терпимее, паскуда, будешь толерантнее? То-то. Но – поздно. Лети, птица наша… Вперед и вниз!

…Что-то черное и зыбкое клубилось перед взором Корсара и – пропало; напротив, мягкий, серебристо-сиреневый туман начал обволакивать сознание. Говорят, когда человек только засыпает либо, напротив, еще не проснулся, разум и все существо его находится в особом состоянии между сном и бодрствованием, когда возможны как любые провалы, так и любое озарение, любое открытие, любое чудо…

Корсар спал. И видел кубок, наполненный до краев рубиновым вином, и то, как он пьет из этого… кубка, проливая гранатовые капли на драгоценное кружево воротника… И еще – слышал голос одного из двоих, что сидели у стены за уединенным столиком…

– «Человек, одетый в черном, учтиво поклонившись, заказал мне Requiem и скрылся, – тихо говорил один из них, худощавый. – Сел я тотчас и стал писать – и с той поры за мной не приходил мой черный человек; а я и рад: мне было б жаль расстаться с моей работой, хоть совсем готов уж Requiem. Но между тем я…»[35] А вокруг – уже пировали вовсю, и вино лилось из бочки упругой и алой как кровь струей, в подставленную широкую чашу, и все – дворяне и стражники, студенты и воры, простолюдины и проститутки, подмастерья и девки, и все – пили из чаши, и – смеялись невпопад, визжали, падали, плакали, ласкались, спали…

– «Мне совестно признаться в этом… – продолжал худощавый. – Мне день и ночь покоя не дает мой черный человек. За мною всюду как тень он гонится. Вот и теперь…»[36]

– За мною всюду как тень он гонится. Вот и теперь… – отчетливо повторил Корсар, открыл глаза и понял, что сон ушел. Если вообще это был сон…

И – пришла грусть. Вместе с популярным напевом Джо Дассена, вместе с воспоминаниями обо всем, что уже не сбылось и никогда не сбудется в быстротечной его жизни…

– «Где же ты и где искать твои следы, как тебя зовут – никто не может мне подсказать…» – тихонько напел Корсар вслух и – замер.

Прямо перед капотом машины стояла Ольга – вся затянутая в черную кожу; шлем покоился на сиденье, а вот в объемистом кофре на багажнике мотоцикла могли поместиться и собранная ВВС, и маузер с обрезом трехлинейки, и даже пулемет «кехлер-и-кох» – в очень даже удобной комплектации…

«Хочешь, стану я твоей тенью, разорву любых цепей звенья…»

– А у тебя тут уютно, – сказала Ольга, открыв дверцу и присаживаясь в машину рядом, оглядывая ветви, занавесившие салон со всех сторон света.

– Я старался. Хотел пирамидальные тополя насадить, но остановился на ясенях. Хорошо получилось?

– Отменно. Спал?

– Наверное.

– Я тебе снилась?

– Увы…

– «Увы – да», или «увы – нет»?

– Увы – нет.

– Что-то у тебя с либидо[37] не так. Может, к доктору?

– К доктору? Мне казалось, прошлая ночь…

– И что нам только не кажется ночами… – Ольга улыбнулась, произнесла грустно: – А ты… словно уже отсутствуешь… в этом мире. Помнится, ты ездил поговорить. И – как? Что предложили?

– Партнерство. Во имя мира. Вот только партнер – подвел.

– Что так?

– Приказал долго жить.

– Ты его…

– О нет. Он было решился поведать мне… нечто. Но… как в песне поется: «Вот пуля пролетела и – ага…» Застрелили. Из снайперской бесшумки. Такие дела.

– Это был «Сальери»? Фатально.

– А я о чем? Дальше – больше. Его «ближние» тоже полегли: четыре человека в двух «роверах». С фейерверком на «поле битвы».

– «Фейерверк»? Это еще зачем?

– Загадка мятущейся души снайпера. Может, он любит, чтобы подопечные уходили из жизни не просто легко, но еще и – красиво! Эстетично! Празднично!

– То есть – это был тот же снайпер?

– Думаю, да.

– Расстояние?

– Метров сто пятьдесят – двести. Убойное.

– Ты… его видел?

– Нет. Но… чувствовал.

Ольга закурила, кивнула каким-то своим мыслям:

– А что еще ты чувствовал?

– Страх.

– И только?

– Мало? Как в кино: «Вот пуля пролетела и – ага». Хорошая такая пуля, титановая.

– Не заводись…

– Рельс с четырехсот метров пробивает! Прикинь!

– Откуда ты это знаешь? Про рельс?

– Оля, лучше спроси – зачем?

– Зачем?

– Раньше я думал, что мне так жить интереснее.

– А теперь?

– Как в хрестоматийной справке из дома скорби: «Ничем не болен – просто дурак!»

– Такие там не дают.

– Разве?

– Обязательно записали бы нечто высоконаучное и маловразумительное, что-нибудь типа «олигофрении, осложненной шизоидным комплексом и патологической врожденной психопатией».

– Достойно. Так и было?

– Почти. Что-то… вспомнилось «из нечто».

– Из былого? Или – из грядущего?

– Корсар, ты знаешь про былое и грядущее?

– Нет. Но я знаю, кто знает. Только – тс-с-с… Тайна. Mystery. «Top Secret!»

– Так кто еще знает?

– Орел.

– Американский?

– Американский – вообще не орел. Помесь грифа с каким-то лысым орланом.

– Тогда – какой?

– Двуглавый, разумеется. Наш.

– Который герб?

– Который – герб.

– Он что, сам тебе об этом сказал? – хмыкнула Ольга.

– Это же элементарно. Двуглавый орел получен Россией от Византии – в виде герба – после женитьбы Ивана III на царевне Софье Палеолог. Кто такой двуглавый орел?

– И – кто?

– Это – двуликий Янус. Бог входов и выходов, озирающий Восток и Запад, ведающий Жизнью и Смертью, знающий Былое и Грядущее… Это – если вкратце.

Ольга только вздохнула:

– Сомнительно.

– Толкований – не счесть. Могу продолжить. Но, боюсь, не время… – Корсар застыл взглядом: – Время… темя… бремя… стремя…

– Как ты влетел во всю эту бодягу со стрельбой, теоретик? – немного нервно спросила Ольга.

– Повезло.

– Сильно?

– Капитально. Хотя везет в этом мире не всем, не всегда и не во всем.

– Кому же не повезло?

– Водителю. Он хотел убить меня. Но – умер сам.