Что рассказал убитый - Владимир Величко

А теперь о главном! Что надо сделать для того, чтобы судебная медицина стала по-настоящему функциональной и профессиональной? Не буду говорить о материально-технической базе и ее кардинальном улучшении — это и так понятно. Здесь одно, и самое главное, решение — нам крайне необходимо создание независимой федеральной службы судебно-медицинской экспертизы! По-настоящему независимой, по-настоящему самостоятельной.

И тут он увидел, что делегаты стали подниматься с мест и покидать зал. И поток покидающих зал делегатов становился все больше и больше. Увидев такое, он замолчал и растерянно оглянулся туда, где в президиуме сидели руководители медицинской империи России, и увидел, что рядом с ним уже стоит госпожа министр.

— Вот видите, — спокойно сказала она, — никому не интересно слушать о судебной медицине. Ведь 90 % врачей никогда с вашей службой дел не имеют и, по сути, ничего о ней не слышали, а потому и тратить время…

— То есть ни время, ни деньги на нас нечего тратить, так как мы никому не нужны?

— Да, по большому счету ваша служба министерству не нужна. Но она нужна МВД и Следственному комитету. Вот и получается дилемма: либо оставить все как есть, либо разделить между этими двумя структурами. Но это еще более неприемлемо. И вы понимаете почему?

— Да, тогда слово «независимая» станет неприложимым к судебной медицине.

— Вот именно! Но создавать единую федеральную службу тоже трудно, ибо ее придется разделить на две: саму судебно-медицинскую экспертизу и службу наподобие коронерской, как в ряде стран Запада. А сделать такое невозможно по причине огромных финансовых затрат. Вот и вся правда о том, почему…

Слушая эти слова министра, доктор Огурцов вдруг почувствовал, что пол под ним содрогнулся и его затрясло, причем довольно сильно. Он с недоумением глянул в зал, но там почти все уже вышли, а оставшиеся сидели совершенно спокойно, разговаривая о чем-то своем, не обращая внимания на стоящих у трибуны.

— Гражданин, гражданин! — вдруг раздался женский голос. — Что с вами? Вы так кричали!

— Что кричал? — сиплым голосом спросил Огурцов, недоуменно оглядываясь. — А где зал, где министр?

— Так вы кричали: «Вернитесь, вернитесь, я еще расскажу, расскажу, расскажу…»

И только после этих слов до него стала доходить правда — все это был сон! Он-таки уснул! Это все приснилось: и премьер-министр, и выступление! А самолет еще только приземлился…

— Уважаемые граждане пассажиры! — тут же раздался голос из динамиков. — Наш самолет произвел посадку в аэропорту Домодедово…

Доктор Огурцов в изнеможении откинулся на спинку сиденья и почувствовал такую усталость, что ни о чем даже и думать не хотелось. И даже о предстоящем съезде.

Горькое, горькое вино

Любовь и верность — истины извечные,

Сотворены до нас давным-давно…

А мы? Что мы?

Случайные мы встречные…

Ох, горькое, ох, горькое вино!

Вера Борисовна проснулась, словно от толчка, и в первые секунды даже не могла понять ни где она, ни что с ней — так глубоко уснула. Потом вспомнила, что спать легла еще в девять часов — так намоталась за неделю, что даже очередной фильм любимого сериала решила не смотреть и в постель рухнула как убитая, мгновенно уснув. И вот, словно от толчка, проснулась. Она прислушалась. Да, вроде ничего особенного, в квартире тишина, вот только… Она еще прислушалась и чуть смущенно улыбнулась — из соседней комнаты слышался равномерный скрип пружин дивана… Вот приглушенный смех дочери… вот что-то Игорек пробасил… снова смех… и непрекращающийся скрип пружин… Вера повернулась на бок и прикрыла голову одеялом — все не так слышно. Но она все равно все слышала… да еще внизу живота сладко заныло. А что? Она ведь еще не старая! В этом году ей только — или уже? — сорок будет.

«Да что это со мной? — подумала она, поглаживая живот. — О чем думаю, дура старая! Дай бог им счастья, дай бог им счастья, — прошептала она и, откинув одеяло, села на кровати. — Неужели все наладится, неужели все невзгоды закончились, неужели дочка стала взрослой?»

«Хотя какая она взрослая? Только пятнадцать лет исполнилось», — подумала Вера Борисовна, прикрывая ноги одеялом. Потом она снова легла, но, поворочавшись с боку на бок, поняла, что сон пропал. Тогда она легла на спину и, закинув руки за голову, задумалась, вспоминая…

Все невзгоды в их семье начались два с половиной года назад, когда без вести пропал Игорь — ее муж и отец их дочери Иришки. Тогда, в конце ноября, он, как всегда утром, ушел на работу, и больше его никто и никогда не видел. На работу он так и не пришел, а вечером не вернулся домой. Куда исчез, где его тело — если погиб или просто умер, — так не известно до сих пор. Он был объявлен в федеральный розыск, но все впустую — Игорь будто растворился, причем никаких предпосылок к тому, что он мог сбежать, уйти из семьи, не было. Они жили дружно, а с дочерью вообще был неразлучен. Да и дочка… Ох, дочка, дочка! Ей тогда не было еще и тринадцати, но она с полгода ждала, кидаясь на любой телефонный звонок, когда же любимый папа вернется к ней. А он все не приходил и не приходил. И тогда ушла дочь. В тот день Вера, придя с работы, не сразу заметила на столе записку, что оставила дочка, а увидев, ахнула:

«Мама, я ухожу искать папу, потому что сильно его люблю. Мы вернемся с ним вместе».

И ушла, а Вера осталась одна. Дочь не вернулась вечером, не пришла ночью, не объявилась и утром. Вера, не сомкнув глаз, всю ночь металась по квартире, бегала по улице, а рано утром пришла в милицию. В итоге через несколько дней Иришку тоже объявили в розыск. Как тогда Вера не сошла с ума — она и до сих пор не знает. В те дни она даже на веревку поглядывала — жить-то ни к чему и не для кого. И только мысль о дочери, надежда на то, что ее найдут, остановила тогда Веру Борисовну от такого шага. И ее, конечно, нашли, но в каком виде!!! Вера, прибежавшая тогда в милицию, не сразу ее и узнала: грязная, оборванная, одетая в какие-то обноски, а запах… Иные бомжи и то лучше бывали одеты. Была она пьяненькая, и когда Вера, плача, попыталась ее обнять, Ира ее грубо оттолкнула и, грязно выругавшись, спросила:

— Мать, у тебя вроде знакомые гинекологи есть, — и, сплюнув на пол, закончила: — А то мне аборт надо делать. Я ж не собираюсь рожать очередного ублюдка, — и снова выматерилась. И только тогда Вера увидела, что у ее Иришки нет двух передних зубов.

«Лучше бы я умерла, — отчетливо подумала в тот момент Вера Борисовна. — Лучше бы умерла!» — и заплакала, а дочь ее добила:

— Нечего выть! Мужа просрала, теперь поздно плакать!

И Вера стала жить с тем, что есть, стала бороться за дочь. Ирина больше не уходила и временами становилась похожей на себя, прежнюю, но иногда… Иногда ничего не помогало и никакой управы не находилось — открыто курила, временами приходила с отчетливым запашком спиртного, и в такие моменты Вера ничего с ней поделать не могла. У них даже до драки дело доходило. Ирина тогда сказала матери:

— Еще раз тронешь — зарежу!

Вера тогда заплакала и ушла в свою комнатку. Как дальше жить и что делать, она не знала.

А тут еще мальчики. После того как дочке сделали аборт, она вообще с катушек сошла. Парни вокруг нее крутились как мухи, и было понятно, чего от дочки «эти кобели» хотели. И, похоже, получали. Все разговоры с Ириной на эту тему были бесполезными. Хоть домой она никого не водила — и на том спасибо.

Но, как ни странно, Ирина продолжала хорошо учиться, учиться практически без троек. Вот так они и жили: сорокалетняя мать и пятнадцатилетняя дочь.

Игорек «дембельнулся» в начале июля. Весь следующий день он по просьбе бабушки носил форму сержанта ВДВ, а потом снял и больше, как бабуля ни просила, не надевал. За два года надоела. Понятное дело — возвращение из армии они отметили с соседями, и даже единственный родственник — родной дядюшка — пришел поздравить племянника. После этого Игорек неделю отдыхал, а потом набрал книг и стал вспоминать позабытые за два года науки — ведь его призвали в армию с третьего курса технологического. И вот однажды, когда он шел из библиотеки по тропинке, что была за детским садиком, услышал:

— Ты че, Ирка, зазналась, идем в гараж! Ты ж раньше… с удовольствием…

— А сейчас не хочу… отстаньте! — И тут же раздался звук оплеухи и вскрик:

— Ах ты сука… Витек, держи ее… вот так, тащи ее, тащи… че ты пинаешься?.. Дура… матрасик там мягонький… потом тебе вообще хорошо будет! — И все эти слова перекрывал негромкий, но отчетливый женский визг, перемежаемый грубыми матюгами, слетающими с того же женского язычка.

Игорь положил пакет с книгами у забора и свернул за угол. Там он увидел совсем маленькую, как ему сначала показалось, девочку и двух довольно здоровых лбов — явно учеников последнего класса.