След лисицы - Марианна Красовская

что он был единственным ее настоящим любовником, тем, к кому она пришла по собственной воле?

— А вот ты где, курочка моя, — раздался позади предовольный голос Матрены Ерофеевны. — Родич твой?

— Нет, — скупо ответила Лисяна, с трудом отводя глаза от уходящего Нарана.

— Но Ингвар… — и натолкнувшись на злой взгляд боярыни, большуха замолкла. — Поняла, не мое дело.

— Не здесь и не сейчас, — сдалась степнячка, понимая, что подруга все равно до правды допытается. Она такая — может прямо к Нарану подойти и вопросы глупые ему задать.

— А! Завтра утречком на чай приду.

— Приходи.

— Но хорош ведь леший, да? Признайся, хорош?

— Хорош. Ты постой со мной еще, сюда Варвара идет.

Варвару по мужу Яромировну Лисяна, конечно, не боялась, но общаться с “падчерицей” желанием совершенно не горела. Дочери Вольского ее по-прежнему не любили, и боярыня отвечала им искренней взаимностью. Но оскорбить хозяйку вечера было нельзя. И сбежать тоже было нельзя, к сожалению.

— Здрава буде, Матвеевна. Слышала я, что вчера торговля успешной была? — начала свою песню Варвара. — Много ли мехов продала?

— Все и продала, Яромировна. Соболя тебе отложила, как ты и просила.

— Дорогой соболь-то?

— По пять серебряных колов за связку, — и ведь знала, что княгиню, да еще и родственницу, уважить нужно, подарить такие вожделенные шкурки, но — не смогла. Жадность взяла свое. Это Матвей пусть дочек одаривает, а Лисяне надо дом содержать. И без того корабелов развелось слишком много, диковины заморские каждый третий продает. И ведь не запретишь никак. Единственное, что Лисяне удалось отвоевать — это торговлю специями. Вовремя подговорила она Неждана договор особый с самым главным дарханом заключить, чтобы он специи только им и продавал. На дары не поскупилась, узнавала через купцов, что любит этот их дархан, а потом заказала у резчика шахматные фигурки из янтаря и черного агата, да не простые, а на моревский лад: с волхвами, князем и княгинею, конями вместо колесниц и берами вместо шлонов. Другого столь же грозного зверя Лисяна не придумала. Игрушки получились настолько удивительными, что она едва оторвала их от сердца, так хотелось себе оставить! Дархан оценил их дорого…

А ведь Лисяна мечтала если не корабле плавать, так хоть на море посмотреть! Матвей не пускал. Волей неволей думалось, что вдовой она будет свободнее. Или не будет, судя по злому взгляду Варвары.

— А Мраковна мне шкурок-то в дар много принесла!

— Стрельцы у Мраковны белку в глаз не бьют, а соболя в ловушки ловят, — пожала плечами боярыня. — Оттого и шкурки у нее порченные, с дырами. Мои всяко лучше.

— Правду говоришь, — признала княгиня. — По три серебряных за связку, говоришь?

— Да, по три, — уступила Лисяна, у которой внезапно иссякли силы. — Варвара Яромировна…

— Чего тебе?

— Дозволь Ингвару приехать, с отцом попрощаться! Поговори с мужем, пусть смилуется! Не хотел отрок, мал еще был…

— Подумаю над этим, — надменно ответила княгиня и с горделивой улыбкой удалилась.

С Ингваром Вольским история вышла некрасивая. Еще в малолетстве он ухитрился спалить деревянный третий этаж княжеских палат: силы огненной в нем было едва ли не больше, чем у матери. Так и не допытались, что им двигало, мальчишки (внуки Матвея и его младшенький) молчали как рыбы. В наказание и чтобы избежать подобного Ингвар был отправлен в дальнюю деревню к какой-то дальней родне. С ним уехал десяток кохтэ и учитель, приставленный отцом. В городе Ингвару было запрещено появляться вот уже пять лет. Первые годы Лисяна в деревне бывала чаще, чем в Лисгороде, но когда здоровье Матвея Всеславовича стало сдавать, визиты к сыну стали все реже. Она отчаянно по нему скучала, но сегодня, пожалуй, была счастлива, что мальчика давно здесь не видели.

— Да подари ты ей эти шкуры, — толкнула в бок снова задумавшуюся подругу Матрена. — И сверху пряностей положи. Не совсем зверь она, пустит с отцом попрощаться. Только знаешь…

— Завтра, — сквозь зубы процедила степнячка. — Все завтра.

— Как скажешь, боярыня, как скажешь.

На ужин Лисяна не осталась, сославшись на неотложные дела и головную боль. И то, и другое было правдой, да только бежала она от самой себя.

***

Некогда князь, а теперь боярин Вольский еще не умирал, но знал, что час его близок. Было ему уже глубоко за семьдесят, но жить все еще хотелось отчаянно. Хотя ему ли жаловаться — славную небеса ему отмерили участь! И богатство, и почет, и сила были. Дом свой, сражения и победы, жены, дети. Любовь была — и в юности, и потом, на самом исходе лет. Оттого и уходить не хотелось: страшно было Лисяну одну оставлять.

Раньше сильный и могучий мужчина, Матвей Всеславович ослаб теперь так, что не мог даже поправить оплывшую свечу. В горнице его сделалось совсем темно, на небе появлялись первые звезды. Он смотрел, не отрываясь, в эту темноту, раздумывая, вспоминая, перебирая, все ли он дела закончил. По разуму выходило, что не все, не успел. Плохо. Как он ждал этого посольства, сколько гонцов отправил к Баяру! Думал, уж не дождется. Но — приехали. Хорошо.

— Опять свечи не сменили, — в горницу быстро влетела Лисяна с подносом в руках. — Ох, накажу Велеславу! Совсем распустилась! Наказывала ведь! Голодный? Не отвечай, поесть все равно придется.