Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима) - Стивен Кинг

Он вздохнул:

- Можете посмотреть на него, если хотите. Он, наверное, спит. Я не хотел бы, чтобы вы ему что-нибудь говорили, если только он сам не заговорит с вами.

Доктор сам отвел ее на третий этаж, а потом в самый конец длинного, пахнущего лекарствами коридора. Бен лежал с закрытыми глазами, укрытый до подбородка простыней. Он казался таким бледным и неподвижным, что целую минуту Сьюзен с ужасом думала, что он мертв - тихо отошел, пока они с доктором разговаривали внизу. Потом она разглядела, что медленно поднимается и опадает грудная клетка, и облегчение оказалось так велико, что чуть не свалило девушку с ног.

"Я люблю этого человека, - подумала она. - Выздоравливай, Бен. Выздоравливай и быстрее заканчивай свою книгу, чтобы мы могли удрать из Лота вдвоем - если, конечно, ты захочешь взять меня с собой. Лот не на пользу нам обоим".

- Пожалуй, лучше вам сейчас уйти, - сказал врач. - Может быть, завтра...

Бен зашевелился и издал горловой звук. Глаза его медленно открылись, закрылись, открылись опять. Во взгляде, одурманенном наркотиком, все же отразилось понимание ее присутствия. Он протянул к ней руки. Из ее глаз текли слезы, когда она улыбнулась и сжала его руку.

Он пошевелил губами, и она наклонилась, стараясь расслышать.

- В этом городе есть и настоящие убийцы, а?

- Бен, мне ужасно жаль!

- По-моему, я выбил у этого парня один-два зуба. Неплохо для писателя, правда?

- Бен...

- По-моему, хватит, мистер Мерс, - посоветовал врач. - Дайте клею схватиться.

Бен поднял на него глаза:

- Одну минуту.

Потом пробормотал что-то неразборчивое.

Сьюзен наклонилась:

- Что, дорогой?

- Уже стемнело?

- Да.

- Хочешь навестить...

- Мэтта?

Он кивнул.

- Скажи ему... пусть расскажет тебе все. Спроси его... знает ли он отца Кэллахена. Он поймет.

- О'кей, я передам, - пообещала Сьюзен. - Теперь спи. Хорошего сна, Бен.

- Люблю тебя. - Он пробормотал что-то еще, потом глаза его закрылись. Дыхание стало глубже.

- Что он сказал? - переспросил доктор.

Сьюзен сдвинула брови.

- Похоже на "Закрывайте окна", - сказала она.

Вернувшись за пальто, она застала в приемной Еву Миллер и Хорька Крэйга. Порыжевший меховой воротник Евы определенно предназначался для торжественных случаев, а на Хорьке болталась слишком большая для него куртка мотоциклиста. У Сьюзен потеплело на душе.

- Как он? - спросила Ева.

- Думаю, все будет в порядке.

Сьюзен повторила диагноз врача, и Ева как будто успокоилась.

- Я так рада. Мистер Мерс такой хороший человек... Ничего подобного у меня никогда раньше не случалось. А Флойда Перкинсу Джиллеспи пришлось запереть в вытрезвителе. Хотя он вроде бы и не пьян. Просто как-то не в себе.

Сьюзен покачала головой:

- Это на Флойда совсем не похоже.

На минуту наступило неловкое молчание.

- Бен - славный парень, - сказал Хорек и погладил руку Сьюзен. Недели не пройдет, как он встанет. Вот увидите...

- Я уверена, - согласилась Сьюзен и сжала его руку. - Ева, скажите, отец Кэллахен - это священник из Сент-Эндрю?

- Да, а почему вы...

- Так... любопытно. Послушайте, спасибо вам обоим, что пришли. Если бы вы смогли заглянуть завтра...

- Решено, - отозвался Хорек. - Правда, Ева? - он обнял ее одной рукой за талию. Это требовало немалой длины руки, но он справился.

- Конечно, приедем.

Втроем они вернулись с Джерусалемз Лот.

Мэтт не закричал по обыкновению "Входите!" в ответ на ее стук. Вместо этого из-за двери раздалось тихое и нерешительное: "Кто там?".

- Сюзи Нортон, мистер Берк.

Он открыл дверь, и девушка ощутила самое настоящее потрясение, увидев, как изменился Берк. Он выглядел постаревшим и измученным. В следующую минуту она заметила, что у него на шее висит тяжелое золотое распятие. Оно так странно выглядело на потертой фланелевой рубашке, что Сьюзен чуть не засмеялась - но удержалась от смеха.

- Заходи. Где Бен?

Она все рассказала, и его лицо вытянулось:

- Так Флойд Тиббитс решил разыграть оскорбленного возлюбленного? На редкость некстати... Майка Райсона сегодня привезли из Портленда к Формену. И наша поездка в Марстен Хауз, видимо, откладывается...

- Какая поездка? Причем здесь Майк?

- Хочешь кофе? - спросил он машинально.

- Нет, я хочу выяснить, что происходит. Бен сказал, вы знаете. И я хочу, чтобы вы мне объяснили.

- Это легко сказать, - произнес он. Легко Бену сказать. Сделать труднее. Но я попробую.

- Итак?

Он поднял руку:

- Сначала вот что, Сьюзен. Вы с матерью заглядывали как-то в новый магазин.

- Да, конечно. Ну и что? - удивилась Сьюзен.

- Можешь ты рассказать мне об этом месте? И, что еще важнее - о хозяине?

- О мистере Стрэйкере?

- Да.

- Ну, он совершенно очаровательный. У него просто придворные манеры. Он сделал Глэдис Мэйберри комплимент по поводу ее платья, и она покраснела, как школьница. Он расспросил миссис Боддин о ее перевязанной руке - она обожглась - и дал ей рецепт какой-то мази. Сам написал. А когда вошла Мэйбл... - Сьюзен рассмеялась.

- Да?

- Он предложил ей кресло. Да какое! Настоящий трон. Красного дерева. Сам притащил из другой комнаты, улыбаясь и болтая с прочими дамами. Но оно, должно быть, весило не меньше трехсот фунтов. Он водрузил это кресло посреди комнаты и подвел к нему Мэйбл. Под руку, представляете? А она хихикала. Видели бы вы, как она хихикает! И он подавал кофе. Очень крепкий и очень хороший.

- Стрэйкер тебе понравился? - Мэтт внимательно наблюдал за ней.

- Это все относится к делу?

- Может быть, да.

- Хорошо. Вот вам женская точка зрения. И да - и нет. Пожалуй, я к нему чувствовала легкое сексуальное влечение. Пожилой человек с очаровательными манерами. О таком сразу скажешь, что он умеет заказывать французские блюда и знает, к чему подходит какое вино - да не просто, красное или белое, а какого урожая и какого виноградника. Таких людей тут не бывало - это уж точно. Но ничего женоподобного в нем нет. Ловкий, как танцор. И, конечно, есть что-то привлекательное в человеке, который так откровенно лыс. - Сьюзен немного смущенно засмеялась, задавая себе вопрос, не наговорила ли она лишнего.

- Это - отчего "да". Теперь - отчего "нет"?

Сьюзен пожала плечами:

- Это труднее. Я думаю... я думаю, что почувствовала в нем какое-то скрытое презрение. Цинизм. Словно он играл какую-то роль, дурачил нас. Потом - налет снисходительности. - Она подняла неуверенный взгляд. - И мне почудилось в нем что-то жестокое. Не знаю, почему.

- Кто-нибудь что-нибудь купил?

- Ничего серьезного, но его это, кажется, не огорчило. Мама купила югославскую полочку, а миссис Петри - раздвижной столик, но, по-моему, это и все. Он не расстроился. Все просил рассказать своим друзьям и заходить, не стесняясь. Этакое старосветское очарование.