Всего 50 - Лилия Макеева

Когда перегружена психика, важны физические действия. Один знакомый признался мне однажды: когда ему плохо, он затевает стирку, причем, руками.

Стирку! Конечно, сейчас я постираю одежду, собиралась же…

Руки не слушались, голова кружилась, но я терзала ткань брюк, как будто та была во всем виновата. То же самое проделала с курткой и маечкой. Закатала их в большое белоснежное полотенце, чтобы абсорбировать воду по максимуму.

Стоя потом под душем, я, кажется, не плакала, а потихоньку выла. Так было легче. Боль выходила наружу, и вода смывала её…

Проснулась я от прикосновения к своему лбу. Не сразу поняла, где я и что происходит.

Абдуль сидел на краю кровати и безжалостно выводил меня из состояния сна.

Я мгновенно напряглась под одеялом, но не пошевелилась.

– Абдуль, не надо, я сплю…

– Как я рад тебя видеть, ты даже не представляешь, – сказал Абдуль, словно был туг на ухо. – Как ты тут?

– Я же сказала, я сплю, – не скрывая раздражения, ответила я.

– Как же ты спишь, если разговариваешь со мной? – улыбнулся Абдуль, как Мефистофель, пребывающий в хорошем настроении.

– Господи! – вырвалось у меня по-русски.

– Сейчас я сделаю тебе массаж, и ты продолжишь спать…

– Не нужно, мне потом не уснуть. Я ничего не хочу. Извини. Спасибо.

Я отвела его руку.

Но Абдуль не сдавался. Он, видимо, немного выпил за общественным ужином и стал более раскрепощённым. Чувствовалось, что на территории номера он считает себя хозяином положения.

Вот он, коварный и непредсказуемый Восток!

Абдуль опять протянул руку и погладил моё плечо. Его ладонь была немного влажной, а волосатая рука пахла какой-то пищей, будто он ел руками и не удосужился помыть их после.

Я скривилась. Меня охватила злоба на себя, на своё согласие здесь ночевать. И на врача, что так неожиданно оказался назойлив. И на Серёжу, что тот не приехал и тем самым допустил, чтобы меня касался чужой, ненужный.

– Пожалуйста, не трогай меня! – попросила я Абдуля мирно, слыша в своем голосе нотки бессилия.

Сон как рукой сняло. Хотелось встать и уйти, куда глаза глядят. Я не любила себя такую, предпочитая пацифистские настроения и проявления. И чем старше я становилась, тем активнее был мой пацифизм.

– Я вижу, что тебе плохо. Но лезть в душу не собираюсь.

– Так что же ты лезешь к моему телу?! – закричала и заплакала я одновременно.

– Через тело можно помочь душе. Это я тебе как врач говорю. Тебе станет легче. Ты просто расслабишься, и завтра проблема станет маленькой.

– Послушай, не надо настаивать! Ты делаешь мне ещё хуже…

– Тебе нужна ласка и внимание. Ты мне очень нравишься, честно. По-настоящему желанных женщин не так уж и много. Это я тебе как мусульманин говорю…

Достаточно тонкий для грубой мужской природы монолог в меня попал. Но не тем концом, на который рассчитывал Абдуль.

Я ассоциативно опять перекинула мостик в Москву. Захотелось ласки от закрывшегося на все «замки» Серёжи. Захотелось его присутствия, рук и ясного взора. Но не только это эмоционально объяснимое желание заставило меня отвернуться от Абдуля и заплакать на всю катушку.

Меня зацепили слова «по-настоящему желанных женщин не так уж и много…» Господи, если это так, то почему мужчина, каждый сантиметр которого я ласкала, – не здесь, не со мной?! Ведь он говорил, что я – желанна. Почему уже четыре года мы не носим друг друга на руках? Почему же тот свет, что исходит от любящих, а стало быть, от нас, не озаряет все вокруг и не изменяет мир к лучшему? Почему нельзя любить открыто и честно – перед Богом, обществом и самим собой? Зачем у любви столько препятствий? Особенно у любви в зрелом возрасте…

Стоило мне разрыдаться, как Абдуль ретировался.

Мужчины, застигнутые женскими слезами, предпочитают занимать выжидательную позицию.

Поскольку сейчас у врача на ожидание моего расположения приходились драгоценные часы сна, он, разумеется, решил, что сон доставит ему, пусть не столь яркое, но всё-таки удовлетворение. И, прошуршав покрывалом, Абдуль потихоньку лег спать.

Уставшая обороняться, я тоже сразу затихла, накрывшись одеялом с головой.

***

Утром врач из Саудовской Аравии спешил на завтрак, а затем сразу на заседание симпозиума. Ему было уже не до женщины. Он приводил себя в порядок, а гостья, не желая ему мешать, притворилась спящей.

Он подозревал, что она не спит, но времени не оставалось ни на что. К тому же ночью Абдуль почувствовал: несмотря на драматизм личной жизни этой женщины, суть вовсе не в коловороте обстоятельств, а в том, что он – нежеланен. Неприятен ей физически. А унижаться обладателю мини-гарема совсем не хотелось. Вчера он записал ей номер своего мобильного телефона, так что если он, Абдуль, понадобится, она найдет его сама.

Он собрался и, пройдя на почтительном расстоянии от кровати, деликатно захлопнул за собой дверь.

***

Я встала и подошла к окну.

На столе лежала записка из одного слова: «Позавтракай».

Белый листок выглядел, как рецепт врача, не хватало лишь штампа. Абдуль до конца оставался профессионалом.

Я не знала, что он в последнюю минуту перед выходом решил отказаться от завтрака в мою пользу. Больше он ничего не мог для меня сделать.

А добрый доктор Абдуль, в свою очередь, не знал, что я слишком хорошо воспитана, чтобы незаконным образом приобщиться к дарам пятизвёздочной кухни. «Мажестик» не обеднел бы, но вот я наверняка ощутила бы царапину на чувстве собственного достоинства. Поэтому, приведя себя в надлежащий вид, я ушла из отеля через полутёмный сигарный бар.

Черешню я справедливо поделила пополам, забрав с собой свою долю.

ГЛАВА 11. Свобода духа

На широком Проспекте Грасия я почувствовала себя по меньшей мере независимой.

Дойдя до дома Гауди «Педрера», машинально встала в очередь в кассу. Постояла две минуты и бросила эту затею. «Не надо, это всё потом, вместе с ним», – подумала я маниакально-оптимистично. – И другой дом Гауди – «Батльо», и Тибидабо»…

Барселона предлагала ещё множество интересного, любопытного. Путеводитель бы, наверное, помог. Но где взять энергию? Как поднять тонус?

При слове «тонус» я вспомнила, что не завтракала.

Недолго думая, села на скамейку и съела свои полкило черешни. Многовато за один присест… Но таскаться со скоропортящимся фруктом резона не было. Разум, худо-бедно пробивавшийся сквозь эмоции, продиктовал: через некоторое время надо где-то плотно позавтракать и свести на нет влияние фруктозы.

Все благоприобретенные навыки просились наружу автоматически, без моих на то усилий.

Моё же личное старание состояло в том, чтобы уменьшить бескрайнюю дозу