Всего 50 - Лилия Макеева

В таких уколах терзаний и зарницах стыда я вошла через затемнённый сигарный бар и разыскала номер.

Абдуль, радостный, уже преображённый, в шоколадного цвета костюме с золотистым галстуком, открыл мне дверь.

Номер действительно был огромный. Обставленный в той же гамме, что и «мой» одноместный. Кровати корректно разделяла тумбочка.

На столе стояла уже вписавшаяся в интерьер бордовая черешня на блюде.

И когда он успел? Нет, благородный всё-таки этот араб… Только бы скорее ушел.

Неимоверная усталость требовала безотлагательных действий. Вернее, моего полного бездействия.

И я, прямо в одежде, легла поверх покрывала.

Абдуль торопился на мероприятие.

Ему нравилось, что женщина находится в его номере – он мечтал об этом с самого утра, то теряя, то обретая надежду. Когда она заплакала в музее эротики, он был готов на руках донести её от Рамблы до «Мажестика», если бы она согласилась. Расстояние невелико. Абдуль чувствовал, что она не расположена флиртовать, ни тем более – пускаться в авантюры, но, с другой стороны, она ведь сама потащила его в этот музей. В тот момент он расценил её идею, как открытый намёк. Если бы она не хотела с ним близости, не пошла бы в музей. А потом её, видимо, кто-то обидел, написав неприятное смс. У женщин так быстро меняется настроение. Через час после музея она отказалась ночевать у него в номере, а через два – согласилась. Он никак не связывал эти перепады с собой, потому что изначально видел её симпатию к себе. А что, внешность у него недурная, не Мустафа же. Да, не вышел ростом, но зато гуттаперчевый в постели – так что жёны нахваливают его, что называется, наперебой. Если она сегодня не убежит и захочет, он ей продемонстрирует свою силу. Она не в росте. Уж он-то врач и знает, что у низкорослых все соки уходят в корень.

Абдуль приподнял гладковыбритый, раздвоенный подбородок и поправил галстук, устанавливая узел посередине шеи. Потом по-родственному, как третью жену, чмокнул меня в щёку и, повесив на ручку с внешней стороны двери табличку «не беспокоить», мягко захлопнул за собой массивную дверь.

***

Я полежала некоторое время, разглядывая безукоризненный потолок. Повернув голову, обнаружила на «своей» тумбочке такую же шоколадную конфету, как и во вчерашнем номере. Повертев её в пальцах, положила на прежнее место.

«Нельзя долго лежать, а то усну прямо в одежде. Стирать, срочно стирать, чтобы успело просохнуть к утру»! Мысль о несвежей одежде подбросила вверх, и я сумела встать.

Увидев своё отражение в зеркале ванной комнаты, я ощутила новый приступ жалости к себе. Потерянное, измученное выражение бледного лица меня раздражало. Опять эта складка между бровей – смотреть невозможно.

Я вспомнила, как в эйфории складывала вещи в чемодан, готовясь к встрече с Серёжей. Как хотела быть для него красивой… Как ехала поздно вечером через Альпы, преодолевая усталость, как гнала потом машину на Турин… С нарушением хронологии вспомнила клопов, бессонную, оскароносную ночь, покупку фотоаппарата… Всё напрасно, всё – коту под хвост! Дурацкое выражение – не передаёт, не отражает! Лишь оскорбляет возвышенные старания во имя любви.

Тут же, в ванной, почти не думая, стоит это делать или нет – ведь в Москве уже около десяти вечера – я написала Серёже смс.

Набирая буквы, я словно входила в раж, нарушала какое-то табу, лезла в пекло. Пекло неразрешимой проблемы – как оказаться рядом с любимым мужчиной, у которого уже есть одна женщина, и он – не мусульманин, не Абдуль. И та женщина не знает о моем существовании. Я – тень себя самой. Ни на что не имеющая право. Нет, имею право любить, страдать, рвать на себе волосы, сходить с ума… да все, что угодно, но не далеё черты, отделяющей его жизнь ото всего, что связано со мной. Эта черта, как пропасть, как обрыв, как кратер действующего вулкана…

Я выкурила подряд три сигареты. Спазм в голове заставил отказаться от следующей.

Набирая непослушными пальцами буквы, я чувствовала, что лезу в огонь, будучи облитой бензином страсти: «Жизнь моя, скажи, что не всё потеряно! Ведь я нужна тебе? Мне плохо, невыносимо без тебя! Не молчи, пожалуйста! Я же себя убиваю!!»

Ответ пришёл, и он был невероятен: «Убивай. Я уже мёртв».

У меня, казалось, помутилось сознание. Что это значит? Это со мной происходит, или я участвую в драме Шекспира «Ромео и Джульетта», где без одного любящего нет другого? Он не видит смысла в моей жизни, потому что мёртв сам? Но он же пишет мне, значит – это фигурально? Конечно, фигурально.

Господи… Ему просто катастрофически плохо, он не видит больше смысла даже в любви, в наших отношениях. Но не это самое дикое. Он готов меня потерять, дает мне «добро» на самоубийство, зная, какая я отчаянная и бесшабашная! Ему настолько плохо самому, что я ему больше не дорога.

Или он хочет этим сказать, что жить друг без друга бессмысленно? Что? Что мне позволено думать?! И какие предпринимать шаги? Я не привыкла опускать руки, разве что на некоторое время, на пару часов. А потом – снова в бой, за себя, за свою правду, за право быть счастливой.

Но любимый безжалостно протягивал мне индульгенцию на смерть. Жутко.

По законам бессознательного, он «ударил» меня именно потому, что невообразимо страдает сам. Он словно хочет, чтобы и мне стало так же плохо. Неужели он допускает, что мои смс – всего лишь красивые слова?

И я написала: «Нет! Пока мы живы, не всё потеряно! Давай не будем разрывать нас! Я помогу, я рядом! Скажи, что должна сделать? Послушаюсь».

В ответ пришло: «Пока замолчи».

Я протрезвела. Мгновенно. Эта была оплеуха женщине, бьющейся в истерике.

Какой болезненный удар! Я даже схватилась за щёку – инстинктивно, безотчетно. Да, он прав. Он же не один в доме, как я – в ванной у Абдуля. Он – муж. И отец.

Я вспомнила об этом отягчающем обстоятельстве, и мне стало неловко. Написанное им не означало «конец связи» или «завершение контакта». Короткое слово «замолчи» носило глобальный характер. Оно несло на себе несколько смысловых нагрузок, понятных мне одной. Потому что я уже немного знала характер Серёжи и его природу. Во всяком случае, догадывалась, что он подразумевал в том или ином случае…

Сейчас он просил покоя. На меня у любимого мужчины не было сил. Я должна была справляться сама.

Так. Не стоять. Двигаться.