Сумрачная дама - Лаура Морелли

Теперь, усилиями коллеги-реставратора из Пинакотеки в Берлине, картина была упакована по всем правилам. Она стояла, уложенная в специально для нее сделанный деревянный ящик с крепкой кожаной ручкой для переноски. Эдит находила немного утешения в том, что знала: на этот раз картину повезут намного безопаснее. Себе она доверяла больше, чем солдатам, которые не представляли как обращаться с этим сокровищем.

– Было нелегко, – сказал Мюльман, провожая ее в черном «мерседесе», за рулем которого был водитель в военной форме, на вокзал в Берлине. Картина в ящике лежала между ними, и Эдит с заднего сидения разглядывала изнуренное лицо Кая. – Губернатор Франк заявил, что картины, которые мы привезли из Кракова, – государственная собственность. Он потребовал, чтобы все они были возвращены в Польшу. Немедленно.

Эдит чувствовала, что тонет в кожаном сидении, и воображала всю наглость и жадность этого человека. Потребовать Рембрандта. Рафаэля. Да Винчи. Множество других бесценных работ. Все одному себе. В то же время Эдит не была уверена, что, отвезя эти работы в Германию, они обеспечили им большую безопасность, чем если бы они остались в Польше. Одно лишь везенье спасло эти картины от уничтожения в том авианалете на Берлин, думала Эдит. Мюльман сказал ей, что перевез картины в музей Кайзера Фридриха[47] всего за несколько дней до того, как с неба посыпались бомбы.

Но теперь ее заботам вновь поручили одну только «Даму с горностаем». Глядя на то, как за окном машины проплывают затемненные берлинские окна, Эдит еще крепче вцепилась в кожаную ручку ящика.

– А все остальные? – спросила она.

– Не беспокойтесь, они в безопасности. Куратор дрезденской Gemäldegalerie лично наблюдает за тем, как с ними обращаются в запасниках. Их уже описали для музея Фюрера в Линце.

Из всех работ, которые потребовал Франк, по словам Мюльмана, ему удалось заполучить только да Винчи. Но губернатор договорился не только о «Даме с горностаем». Он хотел, чтобы Эдит доставила ему картину лично.

– Только эту картину, – сказал ей Мюльман, похлопывая по крышке деревянного ящика, когда машина выехала на круговую площадь возле берлинского вокзала. – И только вас.

Выйти из той машины – с сумкой в одной руке и ящиком с картиной в другой – было тяжело почти как никогда в жизни. Кай неловко стоял рядом, будто бы неуверенный, обнять ее или пожать ей руку. Вместо этого он сжал руки в замок за спиной и слегка поклонился в ее сторону.

– Вы должны гордиться своим вкладом, Эдит. Безопасной дороги.

Но теперь, второй раз за три месяца глядя из окна поезда на то, как в лучах рассвета из теней на первый план проступает исполинский силуэт Вавельского замка, Эдит вовсе не чувствовала никакой гордости. Вместо этого она чувствовала себя грязной, запятнанной своим вкладом в дело похищения у истинных владельцев их личных вещей и помещения их в руки плохого человека. Сердце ее ухнуло вниз.

Что она могла сделать? Если ей дорога жизнь, она не может себе позволить оспаривать или открыто не подчиняться приказам губернатора Франка. Это было очевидно. Он уже был в ответе за смерти бесчисленного множества людей, и Эдит полагала, что и от нее он в конце концов тоже с легкостью избавится.

Эдит подумала об отце и о Манфреде, которые тихонько, за кулисами работали над тем, чтобы повернуть ход прошлой войны. Наверняка же есть способ остановить это будто бы безумное разграбление произведений искусства по всей Европе. Кто ей поможет? У Кая Мюльмана, конечно же, есть все нужные связи и он, похоже, искренне переживает за искусство, но она никогда не посмеет попросить его о помощи. Он уже дал ей однозначно понять, что, если она хочет вернуться домой живой, ей нужно просто выполнять приказы.

«В селах – сопротивление». Как Эдит найти это сопротивление? Где его искать?

Поезд притормозил перед вокзалом Кракова; свисток прозвучал как выстраданный вздох. Эдит встала. На перроне валялась брошенная, скомканная в шар газета. Эдит смотрела, как она летает в порывах ледяного ветра, пока та наконец не упала, безжизненно, на рельсы под скрипящие колеса останавливающегося поезда.

37

Чечилия

Милан, Италия

Декабрь 1490

Ночью, после того как она выступила перед последней группой гостей, Людовико крепко прижимал Чечилию к себе и они вдвоем смотрели на колеблющийся узор на потолке над кроватью, возникавший от плеска воды в небольшом бассейне в саду, расположенном под ее личными покоями.

– Ты стала чем-то большим, чем та женщина, которой когда-то казалась, – ты женщина, которая может помочь мне узаконить мое положение перед лицом моих противников.

Чечилия оперлась на локти, чтобы заглянуть в черные колодцы глаз Людовико.

– Ну что ж, я сообщила, что хочу править этим замком.

Он зарылся лицом в ее шею и провел ладонью по ее выпирающему животику. Она гадала, понимает ли он, что именно для этого она так много трудилась над стихами и репетировала пение, для этого научилась безупречно улыбаться и вести себя как светская дама. Она хотела быть хозяйкой этого замка и понимала, что ей необходимо доказать свою ценность. А если верить его словам, ее действия привели именно к тому результату, на который она надеялась. Без сомнений, Людовико теперь понимал ее ценность.

Но мысленно Чечилия начала считать ночи, когда он приходит, и обнаружила, что, несмотря на его явное обожание, эти свидания становились все более редкими. Иногда казалось, что он не может ею насытиться, а она и сама научилась получать от него удовольствие. Но теперь он приходил реже и реже, и это ее пугало. В те ночи, когда она лежала в кровати одна, слова, которые он говорил, – о том, как она важна для него и для двора – казались просто сном. Она стала гадать, что еще может сделать, чтобы сохранить расположение человека, от каприза которого зависела ее судьба.

38

Эдит

Краков, Польша

Декабрь 1939

Ступая в огромный внутренний двор Вавельского замка, Эдит судорожно пыталась придумать, что еще поможет ей защититься от человека, от капризов которого зависела ее судьба.

Хоть она и провела прошедшие несколько месяцев в двух изысканных польских дворцах, ничто не могло подготовить ее к исполинским масштабам официальной штаб-квартиры Ганса Франка в Вавеле. Дюжина солдат СС проводила ее через огромный двор, окруженный тремя этажами симметричных распахнутых серому небу аркад. Они напомнили Эдит один из тех дворцов эпохи Итальянского Возрождения, которые она изучала в