Время Культуры - Ирина Исааковна Чайковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Людмила Штрум — Лика Нифонтова
Не знала имени композитора Василия Тонковидова, который наряду с Бахом, Вивальди и Барбером дал музыкальную душу фильму, теперь буду знать.
Что до близости к Гроссману — и здесь я буду на стороне Сергея Урсуляка и автора сценария, покойного Эдуарда Володарского. Естественно, им пришлось иначе сгруппировать сцены, убрать какие-то линии, но главное они сохранили.
Выскажу то, что давно уже хотела сказать в связи с обсуждением романа Гроссмана. Да, в его великом произведении сталинская Россия смотрится как в зеркало в своего врага — фашистскую Германию. Но отнюдь не это главная идея романа.
Если бы было так, не было бы произведения о великой народной победе, случившейся несмотря на бесчеловечную и адскую машину государства, победе, берущей начало с боев за Сталинград. Гроссман пишет не только о сходстве лагерей и тюрем там и здесь. Кстати, кадры с Крымовым, пытаемым на Лубянке, но ею не сломленным, — одни из сильнейших в фильме.
Для меня важнейшая сцена в картине Урсуляка та, где комиссар Крымов разговаривает с «управдомом» Грековым, с горсткой бойцов отбивающим многодневные немецкие атаки (помните, «дом Павлова» в Сталинграде?). Греков воюет не за коммунизм, не за колхозы, он говорит: «Свободу хочу, за нее и воюю». И так все настоящие герои фильма — военные Березкин, Новиков, штатские — Штрум, его жена Людмила и свояченица Женя. Всех их «достали» беззаконие и бесчеловечность государства-молоха.
Все настоящие герои Гроссмана бьются не только с фашистами, но и — так получается само собой — с тем государственным устройством, при котором героя Грекова посмертно объявляют предателем, комиссара Крымова бросают в тюрьму и пытками пытаются вырвать признание в том, чего он не совершал, майора Новикова, задержавшего атаку на 8 минут и тем самым сберегшего жизни солдат, по доносу отправляют на расправу, а гениального физика Штрума пытаются заставить жить по указке партийных боссов… Лагерь этих боссов тоже показан — и он ужасает. Во всех кабинетах и землянках висит портрет усатого вождя. И знаете, когда в один из дней показа фильма я услышала выступление по «Эху Москвы» Дмитрия Быкова, с его призывом поскорее забыть про Сталина, перестать с ним разбираться, я невольно подумала, что «забыть» — первейшее средство повторить все пройденное по новой. Не дай Бог!
Останутся в памяти некоторые сцены: штыковая атака, без слов, под музыку рая.
Под музыку рая идет и сцена, когда все в копоти и саже восставшие из мертвых бойцы команды Грекова снова собираются в «их» доме, там и погибший котенок радистки Кати и сама живая-невредимая Катя, и Толя, погибший в другом месте, но пришедший к старым друзьям и к своей любимой.
Не забудется сцена прощания матери (Лика Нифонтова) и сына (Никита Тезин) перед отправкой на фронт, ничем она не уступит прощанию влюбленных из фильма «Летят журавли», даром что прощаются и там и там через решетку. Вообще материнская тема звучит в этом фильме трагично и мощно. Не забудется мама Толи, оплакивающая сына-солдата, покрывающая своим теплым платком стылую землю, в которую спешно закапывают новых и новых юношей, умерших от ран…
Греков — Сергей Пуспекалис
Не забудется и то, как плачущий Штрум читает последнее письмо — из гетто — его еврейской мамы…
Актриса Нифонтова, играющая жену Штрума, для меня — открытие, как и Полина Агуреева в роли Жени Шапошниковой, как и актер, исполняющий роль Грекова. Чудо, он не играет, он почти не говорит, он только смотрит, и глаза его говорят больше слов…
Штрум — Сергей Маковецкий словно и не перевоплощается, словно родился не очень складным человеком в круглых очках, с наивным и добрым взглядом близоруких глаз, с питерским «что», с гениальными научными идеями и тонкой уязвимой психикой. И еще — евреем в стране, где антисемитизм насаждается сверху. Какие однако эпизоды! Чего стоит баня в чане с кипятком, устроенная по приказу майора Березкина для излечения от воспаления легких!
А безмолвная сцена, когда Крымов (великолепная работа Александра Балуева!) посреди бесконечного многодневного допроса получает свою миску баланды и съедает ее с жадностью, всем телом впитывая в себя варево, единственного друга в этом логове следователей-садистов.
А безмолвные любовные сцены… Вот режиссер, который может снимать не только про войну, но и про любовь!
Наши войска одержали решающую победу под Сталинградом, звучит торжественный голос Левитана.
Но фильм Сергея Урсуляка о великой войне и великой победе кончается мыслью «семейной».
Виктор Павлович Штрум, его жена Людмила и их юная дочь, обняв друг друга, двигаются по комнате под звуки патефона.
И еще кадр — в отпуск к семье в сибирскую деревню приезжает майор Березкин, его счастливая жена и маленькая дочка идут с ним по сельской дороге. Вот оно, пусть недолгое, человеческое счастье!
Уже который день ловлю себя на мысли, что жду продолжения, увы, уже закончившейся «Жизни и судьбы»…
Звезда любви и свободыО фильме Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья»
6.12.12
Пушкинские строчки дали название этому фильму (Товарищ, верь — взойдет она, звезда пленительного счастья), пушкинские знакомцы, люди пушкинского поколения в нем действуют, пушкинское пророчество вспоминаешь — «братья меч вам отдадут» — когда над головой «государственных преступников»-декабристов ломают шпагу на плацу, пушкинские женщины, среди коих воспетая поэтом Мария Раевская-Волконская — едут в фильме на край света во след мужьям, в безвестность и безнадежность.
Эта картина при своем появлении, в 1975 году, признаюсь, не вызвала у меня таких, как сейчас, бурных чувств и мыслей. Но могу ли я о ней не писать, если вот перед глазами книга с поразившей фразой: «ведь умудрялись и у Пушкина вычленить гражданские мотивы»? Удивительно. Разве не Пушкин автор таких стихов, как «К Чаадаеву», «Вольность», «Деревня», «В Сибирь»? Как умудриться их не увидеть?
Новый модный тренд — развенчать декабристов, сделать Пушкина закоренелым монархистом и государственником, а Николая Первого мудрым и культурным правителем.
Но вот вам фильм Мотыля — и в нем все по-другому, и как верит сердце и говорит разум — в соответствии с истиной. Вот херувимски красивый и иезуитски
